Страница 24 из 42
На следующее утро за завтраком Доменика не было. Марсель, живший в соседней с ним комнате на втором этаже флигеля, рассказал, что Доменик всю ночь не спал, ходил по комнате и мешал спать ему, Марселю. Когда Женевьева услышала это, ею овладела тревога. Она решила, что после уборки обязательно отыщет Доменика и объяснится с ним.
Убрав комнаты Шарлотты и Вернона, Женевьева заколебалась. Комнату Лоуренса можно было не трогать, оставались Фуллер и Жоржетта, которые покидали свои апартаменты в разное время — Фуллер обычно раньше, студентка позже — и Женевьеве приходилось дважды отрываться от занятий, чтобы заняться уборкой вначале одной, а затем другой комнаты. Сегодня ей хотелось позаниматься подольше, а кроме того, поговорить с Домеником. Что если она тихонько уберет комнату Фуллера в его присутствии? Может быть, он не рассердится?
Решив поступить именно так, Женевьева направилась к комнате, занимаемой писателем. Она постучала, ей никто не ответил. Решив, что американец сегодня пораньше ушел на прогулку — такое случалось, когда ему не работалось — девушка толкнула дверь и вошла.
Ей хватило всего одной секунды, чтобы понять, что делать этого не следовало, и пулей выскочить в коридор. Однако картина, увиденная в комнате, все еще стояла у нее перед глазами. Вся красная от стыда, Женевьева выскочила во двор к машине, сдала белье, а получив новое, зачем-то вновь направилась в замок и даже дошла до лестницы, когда сообразила, что делает что-то не то, и повернула обратно. От всего этого она так растерялась, что едва не забыла поздороваться с графиней, спускавшейся в холл. Лишь мельком она удивилась появлению Элеоноры в столь ранний час — та любила поспать.
Видимо, в то утро ей не суждено было донести это белье до комнаты, потому что во дворе ее окликнули.
— Мадмуазель, — услышала она низкий голос, в котором ощущался легкий акцент, — вы мне не поможете?
Подняв глаза, Женевьева увидела Роберта Хагена, мужа Камиллы, топтавшегося в растерянности посреди двора. Вокруг американца валялись какие-то железки, а за ним, словно змея, волочилась веревка.
— Я решил унести все это за один раз, — объяснил Хаген, когда Женевьева подошла к нему, — и вот что из этого получилось. “Не пытайтесь объезжать двух жеребцов сразу”, как говорят у нас в Кентукки, а я попытался сесть не на двух, а как минимум на трех. Вы не поможете мне донести эту веревку вон до того платана? А за карабинами я потом вернусь.
Свернув белье потуже и засунув его под мышку, Женевьева подобрала распустившийся конец веревки и понесла ее за Хагеном, словно шлейф за невестой. Она заметила, что кроме большого мотка веревки Хаген нес в охапке несколько горных топориков и еще какие-то ленты. Свалив все это добро под платаном, он вместе с Женевьевой вернулся к рассыпавшимся карабинам.
— Может быть, вы слышали, что мы на днях собираемся в горы, — объяснил он по дороге. — Вот я и решил проверить свое снаряжение, а заодно потренироваться и обучить некоторым приемам мадмуазель Жерве — она скоро должна подойти.
Словно услышав его слова, во дворе появилась Шарлотта. Ее наряд удивил Женевьеву: несмотря на теплую погоду, девушка была в джинсах и плотной куртке.
— Ну вот, я готова, мистер инструктор, — доложила она Хагену. — И даже оделась, как вы велели. Что будем делать?
— Для начала поможете мне донести вот эти карабины к тому платану, — скомандовал Хаген. — А то я умудрился их рассыпать — плохая, скажу вам, примета! А потом будем покорять этот достопочтенный платан. Тогда вы убедитесь, что при подъеме ваш наряд вполне уместен.
— С детства обожала лазить по деревьям! — заявила Шарлотта. — Жаль, в последнее время я мало этим занималась и, боюсь, утратила навыки. Но, надеюсь, с вашей помощью я их быстро восстановлю. Ты посмотришь, как я тут совершаю восхождение? — обратилась она к Женевьеве.
— Я бы с удовольствием, — сказала она, — но надо же мне наконец донести это белье до комнаты. Я приду попозже.
Оставив Шарлотту с Хагеном, Женевьева поспешила в свою комнату. В ее душе все росла тревога за Доменика. Она решила вначале пойти разыскать его в парке и объясниться, а потом уже думать о своих занятиях.
Однако искать Доменика ей не пришлось. Положив белье в шкаф и выскочив в коридор, она нос к носу столкнулась с парнем, спускавшимся с лестницы. В руках у него был чемодан, через плечо была переброшена сумка.
Несколько секунд оба не могли произнести ни слова. При виде Доменика Женевьева вновь живо вспомнила нанесенную ей вчера обиду, и слова утешения, которые она уже готова была произнести, внезапно замерли у нее на губах. По лицу Доменика она видела, что желание просить прощения, чувство вины борется в нем с гордостью. Оба преодолели сковавшие их чувства и заговорили почти одновременно.
— Мне очень жаль, что так получилось, — сказала Женевьева. — Ты не должен думать, что это ты виноват. Я виновата больше тебя.
— Я хочу попросить у тебя прощения, — глухо проговорил Доменик. — Я сам не знаю, что на меня нашло. Наверно, я слишком сильно... Ну да ладно, теперь это неважно.
— Почему “теперь неважно”? — встревоженная его тоном, поспешила спросить Женевьева. Только теперь она обратила внимание на чемодан и сумку в руках парня. — Куда ты собрался?
— Думаю, мне лучше будет уехать, — сказал Доменик, в первый раз взглянув в глаза Женевьеве. — Я не знаю, как я теперь буду с тобой встречаться... разговаривать...
— Что ты придумал?! Да ты... Это я, я должна уехать, если на то пошло! — воскликнула Женевьева. — Если ты уедешь, подумай, в каком положении окажусь я! Да я до конца жизни буду себя обвинять в том, что выгнала тебя с этого места, отплатила злом за добро, которое ты мне делал. Не смей даже думать об этом! Немедленно отнеси свои сумки обратно, слышишь!
И, поскольку Доменик продолжал стоять, казалось, никак не реагируя на ее слова, Женевьева в отчаянии схватила его за руку и потащила вверх по лестнице.
— Куда ты меня тащишь?! — возмутился парень. — Я сам решу, что мне нужно делать! Нечего тут командовать!
— Я не командую, — почти заискивающе проговорила Женевьева, продолжая держать Доменика за рукав куртки, словно он мог вырваться и убежать, — я просто не могу допустить, чтобы ты привел в исполнение свою ужасную идею. Я тебя очень прошу — вернись!
Теперь, когда Женевьева перестала тащить его вверх, а Доменику незачем было сопротивляться, они остановились на ступеньках лестницы и стояли близко, как вчера.
Неожиданно Доменик взглянул в глаза Женевьеве и с надеждой в голосе проговорил:
— Так ты думаешь, что... что не все кончено? И мы можем... еще можем разговаривать... встречаться?
— Конечно! — с жаром подтвердила Женевьева. — Я хочу с тобой встречаться, мне интересно с тобой. Только...
— Да, я понимаю! — поспешил остановить ее Доменик. — Я понял, что...
Еще несколько секунд они стояли, глядя друг на друга, а потом оба одновременно улыбнулись.
— Ну, я пойду, наверно, отнесу вещи, — сказал Доменик, словно нечто само собой разумеющееся и, кивнув Женевьеве, направился к себе.
Обрадованная тем, что все так благополучно разрешилось, Женевьева вернулась в замок — протирать статуи муз, уже неделю остававшиеся без присмотра — и здесь на лестнице столкнулась с Ричардом Фуллером. Увидев американца, она вспомнила сцену, нечаянным свидетелем которой недавно оказалась. Тесно прижатые друг к другу обнаженные тела... Руки женщины, обвившиеся вокруг ягодиц мужчины... Краска стыда вновь залила ее лицо. Она боялась, что Фуллер заговорит о случившемся, будет оправдываться или, напротив, высмеивать ее; но он только взглянул ей в глаза — как показалось Женевьеве, виновато — и пожал плечами, проходя мимо.
За обедом все разговоры вертелись вокруг предстоящего путешествия в горы. Хаген сообщил, что проверил снаряжение, привел его в порядок и готов выйти хоть завтра. Кроме того, состоялась тренировка мадмуазели Шарлотты, которая его удивила — мадмуазель оказалось девушкой сметливой и бесстрашной.