Безнадежность

Я с облегчением выдыхаю,  понимая, что она просто шутит. Я уже почти чувствую себя виноватой — мама и не подозревает, что вытворяла её дочь в этой самой комнате буквально пять минут назад. Сердце моё колотится так громко, что, боюсь, его слышат все вокруг.

— Карен? — подаёт голос Шесть. — Тебе станет лучше, если мы скажем, что обжимались с двумя красавчиками, но вышвырнули их прямо перед твоим приходом, поскольку они были пьяны?

У меня отваливается челюсть, и я резко поворачиваюсь к подруге, чтобы сообщить ей взглядом, что сарказм не так уж забавен, если он — правда.

— Что ж, может, завтра вам удастся заполучить симпатичных трезвых ребят, — смеётся Карен.

Кажется, мне уже не надо волноваться, что мама услышит моё сердцебиение, поскольку оно полностью остановилось.

— Хм-м, трезвых? Думаю, я смогу это организовать, — откликается подруга, подмигивая мне.

— Останешься на ночь? — спрашивает Карен у Шесть, направляясь к двери.

Та пожимает плечами.

— Думаю, эту ночь мы проведём у меня. Скоро я буду вдали от своей родной кроватки. Причём, на целых шесть месяцев. К тому же у меня Ченнинг Татум во всей красе на широком экране.

Я снова поворачиваюсь к Карен. Ну, начинается…

— Не надо, мам. — Я иду к ней, но уже вижу, что её глаза подёрнулись влагой. — Нет, нет, нет. — К тому моменту, как я оказываюсь рядом с ней, уже слишком поздно. Она ревёт в три ручья. Если есть что-то, чего я не выношу, так это плач. Не потому что он вызывает у меня ответное волнение, скорее, дико бесит. И вообще неловко.

— Ещё разок, — просит она и бросается к Шесть. Сегодня она уже обнимала мою подругу не меньше десяти раз. Иногда мне кажется, что мама больше моего переживает по поводу отъезда Шесть. Та благосклонно принимает одиннадцатые объятия и подмигивает мне поверх маминого плеча. Мне приходится практически отрывать их друг от друга, чтобы Карен, наконец, удалилась из моей комнаты.

Мама возвращается к двери и оборачивается в последний раз.

— Надеюсь, ты встретишь горячего итальянского парня, — говорит она Шесть.

— И, надеюсь, не одного, — сделав каменное лицо, отзывается подруга.

Как только за Карен закрывается дверь, я прыгаю на кровать и толкаю Шесть в плечо.

— Ну и стерва же ты! Не смешно. Я уж думала — всё, попались.

Она смеётся, берёт меня за руку и встаёт.

— Пошли. У меня есть Роки Роуд.

Ей не приходится звать меня дважды.

Понедельник, 27 августа, 2012

7:15

Я раздумывала, бегать мне сегодня утром или нет, но в результате всё равно проспала. Вообще-то я бегаю каждое утро, кроме воскресений, но сегодня как-то неправильно вставать слишком рано. Первый день в школе — сам по себе пытка, так что я решаю отложить спорт на после уроков.

К счастью, я уже год как рулю собственным автомобилем, значит, до школы могу добраться самостоятельно. И я прибываю туда не просто вовремя, но на 45 минут раньше. Моя машина — третья на парковке. По крайней мере, можно выбрать удобное место.

Свободное время я использую для инспектирования стадиона, находящегося рядом с парковкой. Если я собираюсь поступить в легкоатлетическую команду, надо хотя бы посмотреть, как там и что. Кроме того, я просто не в состоянии сидеть полчаса в машине и считать минуты.

Подойдя к беговой дорожке, я вижу, что какой-то парень уже наворачивает там круги, поэтому останавливаюсь и поднимаюсь на трибуны. Устраиваюсь на самом верху и осматриваю новые для себя окрестности. Отсюда видно всю школу, и она не выглядит такой уж большой и опасной, как я себе навоображала. Шесть заранее нарисовала для меня карту и даже приписала внизу инструкции. Я вытаскиваю из рюкзака лист бумаги с её художествами и впервые его изучаю. По-моему, она проявила избыточную заботу — видимо, переживает, что бросила меня.

Я осматриваю школьную территорию, потом возвращаюсь к карте. Вроде, всё просто. Классные комнаты в здании справа, столовая слева. Стадион позади спортзала. Список инструкций от Шесть довольно длинный, и я начинаю его читать.

Никогда не пользуйся туалетом, который рядом с лабораторией. Никогда и ни за что.

Всегда носи рюкзак на одном плече. Никогда не продевай в него обе руки — это отстой.

Всегда проверяй срок годности молока.

Подружись со Стюартом, парнем из хозблока. Полезно иметь его на своей стороне.

Столовая. Избегай её любой ценой, в перерыве сходи погулять. Но если погода будет плохая, когда войдёшь внутрь, просто притворись, что тебе всё по фигу. Они нюхом чуют страх.

Если на математике тебе достанется учитель мистер Деклер, садись на последнюю парту и не встречайся с ним глазами. Он любит старшеклассниц, если понимаешь, о чём я. А вообще лучше садись на первую. Будешь в лёгкую получать одни А.

Список продолжается, но сейчас я не могу читать его дальше. Я застряла на «они нюхом чуют страх». В такие моменты мне бы хотелось иметь мобильник, чтобы позвонить Шесть и потребовать объяснений. Я складываю лист, засовываю его в рюкзак и сосредоточиваюсь на одиноком бегуне. Он сидит на дорожке спиной ко мне и выполняет растяжки. Не знаю, школьник он или тренер, но если бы Грейсон увидел этого парня без рубашки, наверняка стал бы вести себя гораздо скромнее и не сверкал бы своим брюшным прессом по всякому поводу и без.

Незнакомец поднимается и идёт к трибунам, не удостоив меня ни единым взглядом. Минует ворота и подходит к одной из машин на парковке. Открывает дверь, берёт с переднего сиденья рубашку и натягивает её через голову. Садится  в автомобиль и уезжает за секунду до того, как парковка начинает заполняться машинами. А заполняется она быстро.

Ох, господи.

Я хватаю рюкзак, намеренно продеваю обе руки в лямки и спускаюсь по лестнице, ведущей прямиком в ад.

* * *

Я сказала, ад? Это я сильно преуменьшила несчастье. Школа встретила меня всем, чего я боялась, и даже больше. Уроки прошли не так уж плохо, но мне пришлось (по недомыслию и исключительной необходимости) воспользоваться туалетом рядом с лабораторией, и хотя я выжила, но перепугалась на всю оставшуюся жизнь. Мне было бы достаточно малюсенького намёка от Шесть, что это помещение используется не столько как туалет, сколько как притон разврата.

Сейчас идёт четвёртый урок, и я уже многажды услышала слова «шлюха» и «шалава», как бы ненавязчиво прозвучавшие почти от каждой девицы, мимо которой я проходила в вестибюле. И, кстати, по поводу ненавязчивости, куча долларовых купюр, вылетевших из моего шкафчика вместе с запиской — откровенный знак того, что мне тут не рады. Под запиской стояла подпись директора, но его авторство мне показалось сомнительным, учитывая «извени» вместо «извини» и сам текст: «Извени, стриптизёрша, но в комплект твоего шкафчика не входит шест».

Я пялюсь на записку с деланой улыбкой, постыдно принимая свою судьбу на следующие два семестра. Нет, ну правда, я думала, что люди ведут себя так только в книгах, но теперь на собственном опыте убедилась, что идиоты существуют на самом деле. И ещё надеюсь, что все остальные шутники, которым захочется развлечься на мой счёт, окажутся такими же любителями платить за несуществующий стриптиз, как те, с кем я столкнулась только что. Какой болван, решив оскорбить, даёт деньги? Наверное, богатенький. Или богатенькие.

Уверена, шайка скудно, но дорого одетых девиц, хихикающих за моей спиной, ждёт, что я сейчас побросаю вещички и с рыданиями кинусь в ближайший туалет. Вот только мне придётся обмануть их ожидания, потому что:

1) Я не плáчу. Никогда.

2) Я уже побывала в этом туалете и больше туда ни ногой.

3) Я ничего не имею против денег. Зачем же от них бежать?

Опускаю рюкзак на пол и собираю купюры. Как минимум 21 доллар рассыпался по полу и ещё около десяти остались в шкафчике. Их я тоже беру и засовываю всё вместе в рюкзак. Меняю книги, захлопываю шкафчик, надеваю рюкзак, продев руки в обе лямки, и улыбаюсь.