Лжецы (ЛП)

— Мне нужно идти. Я больше не могу тут оставаться. Я пойду к морю.

Нет, пожалуйста.

Не уходи. Не покидай меня, Миррен, Миррен.

Ты нужна мне.

Вот, что я хочу сказать, прокричать. Но молчу.

И часть меня хочет истечь кровью на полу в гостиной, или растаять в лужу от горя.

Но этого я тоже не делаю. Не жалуюсь и не требую сочувствия.

Вместо этого я плачу. Плачу, обнимаю Миррен и целую ее в теплую щеку, пытаясь запомнить ее лицо.

Мы держимся за руки, идя втроем на маленький пляж.

Там нас ждет Гат. Его профиль выделяется на фоне ясного неба. Таким я и запомню его навсегда. Парень поворачивается и улыбается мне. Бежит и поднимает меня на руки, кружа, словно мы что-то празднуем. Словно мы счастливая влюбленная пара, пришедшая отдохнуть на пляж.

Я уже не всхлипываю, но слезы фонтаном льются из моих глаз. Джонни расстегивает рубашку и протягивает мне.

— Вытри сопли, — по-доброму говорит брат.

Миррен снимает платье и стоит в купальнике.

— Не могу поверить, что ты выбрала для этого случая бикини, — говорит Гат, всё еще обнимая меня.

— Вот невменяемая, — добавляет Джонни.

— Я люблю это бикини, — улыбается девушка. — Купила его в Эдгартауне летом-пятнадцать. Помнишь, Кади?

Помню.

Нам было безумно скучно; малышня взяла велосипеды напрокат, чтобы отправиться на живописную прогулку в Ок Блафс, и мы понятия не имели, когда они вернутся. Нам пришлось ждать, чтобы посадить их обратно на лодку. Но не суть, мы пошли за ирисками, присмотрели ветровые носки и, наконец, пошли в сувенирный магазин, примеряя самые крошечные купальники, которые только были.

— У нее на заднице написано «Винъярд для Влюбленных», — говорю я Джонни.

Миррен поворачивается, подтверждая мои слова.

— Блеск славы и всё такое, — говорит она не без горечи в голосе.

Сестра подходит, целует меня в щеку и говорит:

— Будь немного добрее, чем должна, Кади, и всё будет хорошо.

— И никогда не ешь ничего крупнее, чем твоя задница! — кричит Джонни. Он быстро меня обнимает и скидывает обувь. Они вдвоем заходят в море.

Я поворачиваюсь к Гату.

— Ты тоже уходишь?

Он кивает.

— Мне так жаль, Гат. Мне очень-очень жаль, и я никогда не смогу загладить свою вину перед тобой.

Он целует меня, и я чувствую, как он дрожит, потому обнимаю парня руками, будто могу остановить от исчезновения, будто могу заставить этот момент продлиться, но его кожа холодная и влажная от слез, и я знаю, что он уходит.

Хорошо быть любимой, хоть это не продлится.

Хорошо знать, что давным-давно, жили-были Гат и я.

Затем парень срывается с места, и я не могу вынести разлуку с ним, не могу поверить, что это конец. Не может быть, что мы никогда больше не будем вместе, ведь наша любовь реальна. У сказок должен быть счастливый конец.

Но нет.

Он покидает меня.

Конечно, он уже мертв.

Сказка давно закончилась.

Гат бежит в море, не оглядываясь, погружаясь в воду в одежде, ныряя в небольшие волны.

«Лжецы» заплывают за край залива — в открытый океан. Солнце светит высоко в небе и блестит на воде: такое яркое, такое яркое. А затем они ныряют… или еще что-то… или еще что-то… и их нет.

Я осталась на южном берегу острова Бичвуд. Я на маленьком пляже, одна.

85

 

Я сплю не один день. Не могу встать.

Открываю глаза — на улице светло.

Открываю глаза — на улице темно.

Наконец, я поднимаюсь. Смотрю на свое отражение в зеркале в ванной, мои волосы уже не черные. Цвет поблек до ржаво-коричневого со светлыми корнями. Моя кожа в веснушках, а губы обгорели.

Не знаю, кто эта девушка в зеркале.

Бош, Грендель и Поппи следуют за мной на выход из дома, тяжело дыша и махая хвостиками. На кухне Нового Клэрмонта тетушки готовят бутерброды для пикника. Джинни моет холодильник. Эд кладет бутылки лимонада и имбирный эль в кулер.

Эд.

Привет, Эд.

Он машет мне. Открывает бутылку эля и дает его Кэрри. Роется в холодильнике за еще одним пакетом льда.

Бонни читает, а Либерти режет помидоры. Два пирога, один шоколадный, другой ванильный, лежат в пекарских коробках на стойке. Я поздравляю близняшек с днем рождения.

Бонни поднимает взгляд от книги «Коллективные явления».

— Тебе уже лучше? — спрашивает она меня.

— Да.

— Не похоже.

— Заткнись.

— Бонни язва, и с этим ничего не поделаешь, — говорит Либерти. — Но мы собираемся сегодня на тюбинг; если хочешь, айда с нами.

— Хорошо, — киваю я.

— Ты не можешь водить, так что это будем делать мы.

— Договорились.

Мамочка одаряет меня одним из своих долгих обеспокоенных объятий, но я ничего ей не говорю.

Еще рано. Наверное, я не скоро буду готова.

Как бы там ни было, она знает, что я вспомнила.

Она знала это еще тогда, когда подошла к дверям моей комнаты.

Я беру булочку, которую она сохранила с завтрака, и наливаю себе апельсиновый сок из холодильника.

Нахожу ручку и пишу на ладонях.

На левой: «Будь немного». На правой: «Добрее».

Снаружи Тафт и Уилл балуются в японском садике. Они ищут необычные камни. Я присоединяюсь к ним. Они указывают мне искать драгоценные и те, что могут оказаться наконечниками.

Тафт дарит мне фиолетовый камушек, так как помнит, что я их люблю. Я прячу его в карман.

 

86

 

Тем днем мы с дедушкой выбираемся в Эдгартаун. Бесс настаивает, чтобы отвезти нас, но уходит по своим делам, когда мы отправляемся за покупками. Я нахожу симпатичные тканевые сумки для близняшек, а дедушка настаивает на покупке книги сказок для меня.

— Я вижу спину Эда, — говорю я, пока мы ждем у кассы.

— Ага.

— Он тебе не нравится.

— Не особо.

— Но он здесь.

— Да.

— С Кэрри.

— Именно. — Дедуля хмурится. — А теперь перестань мне докучать. Пошли за ирисками, — говорит он. Так мы и делаем.

Прогулка выдается отличной. Он лишь раз называет меня Миррен.

День рождения празднуется во время ужина, с пирогами и подарками.

Тафт хмелеет от сахара и царапает колено, падая с большого валуна в саду. Я веду его в ванную, чтобы найти бинты.

— Миррен всегда бинтовала меня, — говорит он мне. — В смысле, когда я был маленьким.

Я сжимаю его руку.

— Хочешь, я теперь буду бинтовать тебя?

— Заткнись. Мне уже десять.

***

На следующий день я иду в Каддлдаун и заглядываю под кухонную раковину.

Там мочалки и очистители, пахнущие лимоном. Бумажные салфетки. Бутылка хлорки.

Я сметаю разбитое стекло и спутанные ленточки. Убираю в кулек пустые бутылки. Прохожусь пылесосом по раздавленным чипсам. Оттираю липкий пол на кухне. Стираю белье.

Я мою грязные окна, кладу настольные игры в шкаф и убираю мусор в спальнях.

Оставляю мебель так, как нравилось Миррен.

Повинуясь импульсу, я беру блокнот с эскизами бумаги и шариковую ручку в комнате Уилла, и начинаю рисовать. Они не более чем фигурки-палочки, но «Лжецов» ни с кем не спутаешь.

Гат со своим драматичным носом сидит, скрестив ноги, и читает книгу.

Миррен танцует в бикини.

Джонни надел маску для подводного плаванья и держит в одной руке краба.

Когда рисунок закончен, я клею его на холодильник рядом со старыми картинками папы, бабушки и ретриверов.

87

 

Давным-давно, жил-был король, у которого было три прекрасных дочери. Они стали женщинами и родили много-много прекрасных детишек. Вот только случилось нечто плохое… нечто глупое, преступное, ужасное, что-то, чего можно было избежать, что не должно было случиться, и, тем не менее, что-то, что, в конце концов, можно простить.

Дети умерли в пожаре — все, кроме одного ребенка.

Остался лишь один, и она…