Страница 3 из 38
Летом-четырнадцать мы с Гатом взяли небольшую моторную лодку. Это случилось как раз после завтрака. Бесс заставила Миррен играть в теннис с близняшками и Тафтом. В тот год Джонни начал заниматься бегом и наматывал круги по периметру. Гат нашел меня на кухне Клэрмонта и спросил, не хочу ли я прокатиться на лодке.
— Не особо. –– Я хотела вернуться в кровать и почитать.
— Пожалуйста? — Он почти никогда не говорил «пожалуйста».
— Прокатись сам.
— Я не могу взять ее сам, — сказал он. — Мне неудобно.
— Конечно же, можешь.
— Не без кого-то из вас.
Он говорил глупости.
— Куда ты хочешь поплыть? — спросила я.
— Просто хочу выбраться с острова. Иногда он мне надоедает до чертиков.
Тогда я не могла представить, что ему могло надоесть, но все равно согласилась. Мы вырулили в море, надев ветровки и купальники с плавками. Вскоре Гат выключил зажигание. Мы ели фисташки и вдыхали соленый воздух. Солнечный свет сиял бликами на воде.
— Давай искупнемся, — предложила я.
Гат выпрыгнул, и я кинулась за ним, но вода оказалась гораздо холоднее, чем у пляжа, и у нас немедленно перехватило дыхание. Солнце скрылось за облаком. Мы панически захохотали и закричали, это было глупейшей идеей — залезть в воду. О чем мы думали? Все знали, что подальше от берега водятся акулы.
— Не говори об акулах, Господи!
Мы начали взбираться обратно, пихая друг друга, толкаясь, борясь за то, чтобы первым подняться по лестнице на корме лодки.
Через минуту Гат подвинулся и дал мне подняться первой.
— Не потому, что ты девушка, просто я хороший человек, — сказал он мне.
— Спасибо. — Я показала ему язык.
— Но когда акула отгрызет мне ноги, обещай, что напишешь речь о том, каким удивительным я был.
— Сделано, — говорю я. — Из Гатвика Меттью Патила вышло изысканное блюдо.
Нам было так холодно, что это стало казаться безумно смешным. У нас не было даже полотенец. Мы прижимались друг к другу под шерстяным одеялом, наши голые плечи касались друг друга, замерзшие ноги переплелись между собой.
— Это только для того, чтобы у нас не было переохлаждения, — сказал Гат. — Не подумай, что я считаю тебя симпатичной или еще чего.
— Я знаю, что это не так.
— Ты перетягиваешь одеяло.
— Прости.
Пауза.
Гат продолжил:
— Но я считаю тебя симпатичной, Кади. Не хотел, чтобы это так прозвучало. Вообще-то, когда это ты стала такой красивой? Это отвлекает.
— Я такая же, как всегда.
— Ты изменилась за время учебного года. Это мешает моей игре.
— Ты ведешь игру?
Парень торжественно кивнул.
— Ничего глупее не слышала. И что же это за игра?
— Ничто не может пробить мою броню. Ты разве не заметила?
Это вызвало у меня смех.
— Нет.
— Черт. А я-то думал, что это работает.
Мы сменили тему. Обсудили, чтобы взять малышей в Эдгартаун и посмотреть там фильм, затем поговорили об акулах, действительно ли они ели людей, о «Растениях против Зомби»1.
После чего решили вернуться на остров.
Вскоре Гат начал одалживать мне свои книги и часто находил меня на маленьком пляже ранними вечерами. Он обнаружил меня, когда я лежала на газоне Уиндемира с ретриверами.
Мы вместе прошлись по тропинке, огибавшей весь остров, Гат шел передо мной, я — позади. Мы говорили о книгах или придумывали вымышленные миры. Иногда мы проходили несколько кругов, прежде чем нам это наскучивало или хотелось поесть.
По бокам, вдоль тропинки, рос шиповник2 — белый и ярко-розовый. Его аромат был слабым и сладким.
В один из дней я посмотрела на Гата, лежащего в гамаке Клэрмонта с книгой, и почувствовала, ну, будто он был моим. Будто он был моим особенным человеком.
Я тихо устроилась рядом с ним в гамаке. Взяла ручку из его ладони — он всегда читал с ручкой — и написала «Гат» на тыльной стороне левой руки, и «Каденс» на правой.
Парень забрал у меня ручку. Написал «Гат» на тыльной стороне моей левой руки, и «Каденс» на правой.
Я не говорю о судьбе. Не верю в неизбежность или родственные души, или в сверхъестественное и тому подобное. Просто хочу сказать, что мы понимали друг друга. Во всём.
Но нам было всего четырнадцать. Я никогда не целовалась с мальчиком, хоть исправила это в последующие несколько учебных годов, и, почему-то, мы не клеймили наши чувства любовью.
6
Летом-пятнадцать я приехала на неделю позже, чем остальные. Папа бросил нас, и нам с мамочкой нужно было заняться глобальным шопингом, проконсультироваться с декоратором и т.д.
Джонни и Миррен встретили нас на причале — розовощекие и с длинным списком планов на лето. Они устраивали семейный турнир по теннису и записывали рецепты мороженого. Мы собирались поплавать на лодке и устроить костер.
Малышня носилась по территории и кричала, как всегда. Тетушки прохладно улыбались. После того, как суета в честь нашего приезда успокоилась, все пошли в Клэрмонт, чтобы попить коктейли.
Я пошла в Рэд Гейт в поисках Гата. Этот дом был гораздо меньше Клэрмонта, но, тем не менее, в нем было четыре спальни. Тут Джонни, Гат и Уилл жили с тетей Кэрри — плюс Эд, когда он отдыхал с нами, что редко случалось.
Я подошла к кухонной двери и посмотрела сквозь сетку. Поначалу парень меня не замечал. Он стоял у столика в поношенной серой футболке и джинсах. Его плечи были шире, чем я помнила.
Он отвязал высушенный цветок, висевший вверх ногами на ленте, привязанной к окну у раковины. Это был цветок шиповника, ярко-розовый и небрежно сорванный, такой растет на низких кустах по периметру Бичвуда.
Гат, мой Гат. Он сорвал мне розу с нашей любимой тропинки. Высушил ее и ждал моего приезда на остров, чтобы сделать подарок.
Я целовалась уже с тремя парнями, на которых мне было плевать.
Я потеряла отца.
Вернулась на остров из дома, полного слез и лжи, и увидела Гата с розой в руке. В это мгновение, с лучами солнца, струящимися на него из окна, с яблоками на кухонной столешнице, с запахом дерева и океана в воздухе, я назвала свое чувство любовью.
Это была любовь, и она обуяла меня с такой силой, что я прислонилась к сетчатой двери, служившей единственной преградой между нами, просто чтобы оставаться в вертикальном положении. Мне хотелось коснуться его, как зайчика или котенка, чего-то столь особенного и мягкого, что ваши руки так к нему и тянутся. Вселенная казалась прекрасной, потому что он был в ней. Я любила дырку на джинсах и грязь на его босых ногах, и засохшую корочку на его локте, и шрам, рассекающий бровь. Гат, мой Гат.
Пока я наблюдала за ним, парень положил розу в конверт. Затем поискал ручку, со стуком открывая и закрывая ящики, и, найдя ее у себя в кармане, что-то написал.
Я не осознавала, что он пишет адрес, пока Гат не вытащил рулон марок из кухонного ящичка.
Он приклеил штамп к конверту. Записал обратный адрес.
Подарок был не для меня.
Я ушла от двери Рэд Гейта до того, как парень увидел меня, и побежала по периметру. Наблюдала за темнеющим небом в одиночестве.
Я сорвала все розы с единственного скудного куста и выкинула их, одну за другой, в бушующее море.
7
Тем вечером Джонни рассказал мне о девушке в Нью-Йорке. Ее звали Ракель. Парнишка даже виделся с ней. Он живет в Нью-Йорке, как и Гат, но в центре города, с Кэрри и Эдом. Гат же живет в верхней части, вместе с мамой. Джонни описал Ракель как современную танцовщицу, носящую черную одежду.
Брат Миррен Тафт рассказал мне, что девушка послала Гату коробку домашних брауни3. Либерти и Бонни поделились, что Гат хранит ее фотографии в телефоне.
Он же вообще о ней не упоминал, но при этом не встречался со мной глазами.
В ту ночь я много плакала, кусала пальцы и пила вино, которое украла из кладовой Клэрмонта. Я яростно крутилась в небе, скандаля и сталкивая звезды с их оплотов, чувствуя головокружение и тошноту.