Мы-курги

Тишина за горами становится невыносимой. Солнце уходит за острые пики. На дворец наползает темнота. Давящая и осязаемая. Темнота обреченности и безысходности. Темнота таит неизвестную опасность, и он ощущает перед ней страх и беспомощность. День не приносил облегчения. Казалось, почва уходила у него из-под ног, и ему не на что было опереться. У него не было даже сына-наследника. Четыре дочери и ни одного сына. Кто займет престол после его смерти? Но, может быть, не все еще потеряно? И бог благословит его сыном? Бог… Он тоже против него. Все боги. И все духи предков. Они не отвечают на его вопросы и не берут еду, которую он им дарует. Они не хотят ему помогать. Тогда он поможет себе сам. Он уничтожит своих врагов. Тех, кто ими является, и тех, кто ими может стать. Всех. Высокомерные английские генералы и чиновники тогда поймут, с кем имеют дело. И возможно, это оттянет неминуемую развязку.

Он теперь отчетливо понимал, что его судьба и его жизнь прочно привязаны к чужеземной Ост-Индской компании. Его судьба и жизнь зависят от воли и милости этой силы. Он был не в состоянии разрубить этот узел, который он сам помог им завязать. Только преданность этой силе и уничтожение собственных врагов в самом Курге могут спасти его, как раджу. В этом он был твердо убежден. Он начал с врагов. Начал несмело, но постепенно входил во вкус. К одним он подсылал убийц, других открыто казнил, обвиняя их в заговорах против раджи и его «союзников».

Но не все в Курге думали и поступали, как раджа. Многие понимали, что Ост-Индская компания затягивает петлю, которой опутала Кург. В 1806 году знатный кург Найяру поднял знамя антианглийского восстания. Повстанцы ушли в леса, и вызванные спешно английские отряды не смогли с ними справиться. Обреченный Кург оставался Кургом. Предателем был только его собственный раджа. Это по его приказу хитростью и обманом был захвачен главарь повстанцев. Захвачен и выдан англичанам. В награду раджа получил от них благодарственное письмо. Но английские отряды ушли, а раджа остался один на один со своим народом. Он знал, что ему не простили его предательства и необоснованной верности сомнительным «союзникам». Он знал, что пострадавшие от его руки кланы затаились и выжидали. Он уже не доверял ни одному кургу. Он не доверял даже себе. Казни и убийства продолжались. В 1807 году умерла его жена, а вместе с ней и надежда на наследника — сына. По примеру мусульманских владык, раджа завел гарем и выписал из Майсура евнухов. Евнухам хорошо платили, и они спешили показать свою преданность радже. Евнухи не были связаны с кургами. Они сторожили только их женщин. На них можно было положиться. Гарем был единственным местом, где раджа чувствовал себя в безопасности. Ночами, когда наступала давящая темнота, он устраивал там оргии. Евнухи пили с ним английский ром и джин, но службу несли исправно. Ночами женская половина дворца освещалась факелами. Оттуда доносились музыка, пение, пьяные выкрики. Но евнухи сторожили только женщин, и поэтому днем раджа оставался без надежной охраны. Кургский отряд был не в счет. Нужна была другая охрана. Такая же чужая Кургу и такая же надежная, как евнухи.

Рабы из Африки прибыли в Индию на одном из кораблей Ост-Индской компании. Рабы были предоставлены в распоряжение раджи. Он одел их в форму и вооружил. Они стояли теперь у его покоев, в коридорах, где он проходил, во дворе, откуда он вечерами смотрел на дальние горы. Рабы стояли отчужденно бесстрастные, готовые ринуться на любого, если хозяин прикажет. Кургская стража была выселена за ворота дворца.

По Кургу ползли зловещие слухи о делах, которые происходили во дворце. Африканская стража сопропождала раджу в поездках по Кургу. Только она была надежна. А в кургской страже уже зрел заговор. Среди офицеров стражи было немало тех, чьи родственники были убиты по приказу раджи. Но не зря раджа наводнил Кург своими шпионами. Ему донесли о готовящемся на него покушении. Однако он предоставил событиям развиваться своим путем. В ночь, когда его должны были убить, он положил в свою кровать куклу в одежде раджи. Триста заговорщиков были беспрепятственно пропущены во дворец. Они ворвались в покои раджи и начали рубить мечами куклу. Они почему-то не сразу обнаружили, что это кукла. Когда это им стало ясно, они поняли, что оказались в ловушке. Они пытались прорваться за ворота дворца, но ворота были заперты. Африканская стража, заняв удобные позиции, начала в упор расстреливать мечущихся по мощеному двору заговорщиков. Сам раджа стрелял в них из окна. Ствол его английского ружья раскалился, а он все стрелял и стрелял в эту ненавистную темноту, наполненную криками и стонами. Он стрелял еще и тогда, когда все было кончено. Его никак не могли остановить. Африканец вырвал у него ружье. Раджа рассмеялся. И смех его был странен и надрывист. Так смеются безумные. Утром первые лучи нисходящего солнца осветили трупы трехсот павших кургов. Кровь текла по камням двора. Она текла, написал свидетель, «как сильный ливень в дождливый сезон».

На следующий день раджа приказал уничтожить семьи заговорщиков. Мужчин убивали, а женщин отдавали африканской страже. Стража превратилась в палачей. Их отряды носились по Кургу, подобно неумолимой смерти, и творили суд и расправу.

Дворец лихорадило. Раджа то впадал в глубокую меланхолию, то пускался в разгул. Ночью он боялся оставаться один. По ночам во сне духи сотен убитых им кургов собирались вокруг его кровати, стонали и грозили ему. Раджа просыпался в холодном поту и бежал раздетый по дворцовым переходам. Днем, когда духи исчезали, его начинал мучить страх за жизнь своих дочерей. Одна из них должна занять его трон, но он не знал, доживет ли она до этого. И тогда он поднял руку на своих братьев. Они казались ему главными претендентами на престол. Он считал, что братья охотятся за его дочерьми. Он перевозил девочек с места на место, стараясь надежно их укрыть. Наконец это ему надоело, и он послал палачей в Аппагалла и Халери к Аппаджи и Лингарадже. Он приказал им доставить во дворец головы братьев. Ночью к нему явились «духи убитых», но братьев среди них не было, Он понял, что не все потеряно. Он выскочил из спальни.

— Гонца! Скорей гонца! — хрипло закричал он. — Пусть вернут палачей!

Подковы лошади звонко простучали по камням двора, и безмолвные стражи открыли ворота перед гонцом. А через час они открыли ворота другим. Два высоких негра прошли в покои раджи и церемонным жестом вытряхнули перед ним мешок. Голова младшего брата Аппаджи с деревянным стуком покатилась по каменным плитам к ногам правителя. Раджа стал пятиться от этого страшного трофея, но голова медленно катилась в его сторону. Он наткнулся спиной на стену, закричал и, медленно оседая, повис на руках подоспевших палачей.

Придя в себя, он заперся в покоях, никого к себа не пускал и ни с кем не хотел говорить. Временами багровый туман безумия застилал ему глаза, и он начинал новые казни и новые убийства. Когда безумие уходило, он плакал, звал убитых и писал их семьям извинительные письма.

Слухи о том, что происходит в Курге, стали просачиваться за его пределы и достигли ушей почтенной Компании. Безумие раджи ее интересовало мало, ей нужно было убедиться лишь в его лояльности. Для этого в Кург был послан английский врач мистер Инглидью. Появление доктора в Курге было неожиданным для раджи. Он испугался, что придется давать отчет в содеянном. У него теперь не было выхода. Страх сковал его, и он боялся начать какой-либо раз говор с доктором. Дважды он пытался с собой покончить. Но мистер Инглидью оба раза спас его от смерти, чтобы заверить в том, что Компания не имеет к нему претензий. Раджа окончательно успокоился, когда губернатор Мадраса прислал ему письмо, подтвердившее позицию Компании. Но дни раджи были уже сочтены. Приступы безумия сменялись меланхолией и безучастностью. В 1809 году его не стало.

Однако болезнь, носителем которой он был, оставалась во дворце кургских раджей до самого их конца. Эта болезнь была неизлечима, и никакие доктора не могли ей помочь. Более того, она разрасталась и обострялась. Чувство обреченности и близкого конца порождало то же безумие, которое темным облаком накрывало столицу Курга и дворец раджей. И никто из этих раджей так и не смог из него вырваться. Малолетняя дочь Вирараджи, Деваммаджи, занимала трон всего два года. Брату покойного раджи, Лингарадже удалось завладеть им уже в 1811 году. Убийства и казни продолжались так же, как продолжалось и раболепие перед сильным «союзником». Лингараджа еще отчетливее, чем его брат, понимал, что его трон зависит от английского резидента в Майсуре и от английского губернатора в Мадрасе. Ему не хотелось расставаться с троном. Поэтому он делал все, чтобы умилостивить почтенную Компанию. Тем англичанам, которые время от времени посещали Кург, он оказывал королевский прием. Шум веселых попоек заглушал стоны заключенных в меркарской крепости и крики тех, кого убивали на заднем дворе апартаментов раджи.