Страница 92 из 117
Однажды вечером, когда Андреа направлялась в лабораторию, во дворе она встретила Шимона Замчека. На коленях у прапорщика лежала открытая книга.
— У вас есть минута времени, доктор? — как-то хитро спросил Замчек.
— Есть даже целых две, генерал Шими, — сказала Андреа, садясь на скамейку рядом с раненым. — Что вы читаете? — Она с любопытством взяла в руку книгу: — Ах, это Достоевский.
— Мне он очень нравится.
Андреа полистала книгу.
— «Преступление и наказание», — прочла она вслух. — Если человек несколько раз подряд повторит этот заголовок, то невольно может подумать, что согласно воле божьей каждое преступление обязательно повлечет за собой наказание. А на самом деле все обстоит несколько иначе. Да, как вы себя чувствуете, мой генерал?
Прапорщик помолчал немного, разглядывая раненых, прохаживавшихся по дорожкам.
— Хорошо, доктор, — вымолвил он после долгой паузы, хотя по всему его виду было заметно, что его что-то тревожит. — Я хотел вас кое о чем попросить.
— Я вас слушаю, — ответила Андреа, кладя книгу на колени раненого. — Вы хотите написать домой письмо, не так ли?
— Хочу, но это невозможно. А пока переведите меня, пожалуйста, в другую палату.
— Вы плохо себя чувствуете в обществе Хайдоци?
— С ним я еще кое-как мог бы ладить, а вот с двумя другими никак не могу. — И без того бледное лицо прапорщика стало совсем серым, губы задрожали. — Сегодня ночью я чуть было не убил Бакача. Хорошо еще вовремя вышел в коридор, а то не миновать бы беды.
— А что, собственно, случилось? Вас обидели?
— Бакач виновен в массовых убийствах. Он самый настоящий садист. Днем он читает библию, молится, а ночью никак не может заснуть и тогда рассказывает о себе. И вы знаете, доктор, он не бахвалится, нет. Он как бы подает пример для подражания, так как глубоко убежден: все, что он делал, он делал как патриот, честно выполнявший свой долг перед родиной.
— А он, случайно, не тронутый?
— Я не врач, чтобы определять такое, однако не думаю, что он сумасшедший. Однажды ночью он, например, рассказал мне, как избавил человечество от доктора Меллера, известного нейрохирурга из Коложвара...
Андреа слушала и не верила собственным ушам. Однако не верить никак было нельзя, поскольку Замчек очень подробно рассказал о той страшной истории.
Батальон штрафников, составленный из политических заключенных, был сформирован, посажен в вагоны и ждал отправки. Капитан Бакач в полевой форме прохаживался по перрону, а затем начал прощаться с матерью и Жужикой. Ему было очень жаль расставаться с женой, этой святой женщиной, как он ее называл, которая подарила ему двух великолепных малышей. В этом же батальоне — одному господу богу известно, каким образом, — оказался доктор Меллер, который отнюдь не был политическим узником. Он, как и полагается, заполнил анкету для призывников, а попал почему-то к штрафникам.
Когда Бакач стоял на перроне и обсуждал с женой, какие подарки прислать на рождество детям, к нему подошел Петью Ходоши — не только его друг, но и единомышленник — вместе с рыжеволосой красавицей, женой Меллера. «Дорогой Петью, я очень рад тебя видеть! Разреши тебе представить мою жену Жужику!» «Я тоже очень рад познакомиться с вами, Жужика. Ваш муж мне о вас так много рассказывал. Целую ручки, дорогая Жужика! — Петью расшаркался и сказал: — А теперь разреши мне представить тебе супругу доктора Донци Меллера Шару». «Донци? Донци Меллер?» — удивился капитан. «Да-да, профессора из Коложвара. Его как раз назначили в твой батальон». — «Ах, как же, как же, вспомнил. Целую ручки, сударыня. Познакомьтесь, моя супруга Жужика. Чем могу служить, сударыня?» — «Господин капитан, вы, видимо, знаете, что мой супруг второй по величине нейрохирург в Европе», — начала женщина. «Как же, сударыня, разумеется, мне это известно. У нас слишком мало хороших хирургов...» — отозвался капитан. «Дорогой господин капитан, я вас очень прошу, поберегите его. Знаете, я вас прошу об этом не только как жена, но и как, если так можно выразиться, посланница многочисленных пациентов Меллера. Можете считать, что вас просит вся Европа, вся медицина...» «Не беспокойтесь, дорогая Шара, ваш супруг находится в надежных руках. Мой друг Бакач — образованный человек, и притом еще верующий...» — заступился за Бакача Ходоши. «Вы меня поняли, господин капитан?» — не отступалась красавица супруга. «Прекрасно понял, сударыня, и даю вам слово, что первым евреем, которого я пущу в расход, будет ваш супруг. Я вам это точно могу пообещать, так как меня интересует не Европа, не громкое имя вашего мужа и не его больные, а родина, которая ждет от меня, чтобы эти негодяи, попавшие ко мне в батальон, получили причитающееся им наказание».
— Этого не может быть! — воскликнула пораженная Андреа.
— К сожалению, это так. Как только батальон отъехал от станции, Бакач приказал одному из охранников привести доктора Меллера и забил его до смерти. Доктор Меллер таким образом оказался первой жертвой батальона...
Несколько позже Андреа рассказала эту историю Чабе, который выслушал ее, а затем спросил:
— Скажи, с какой целью ты рассказываешь мне это? Хочешь доказать мне, что и такие люди живут на земле? Ничего не поделаешь, сейчас идет война. Если пожелаешь, я могу рассказать тебе истории и пострашнее. А не вскипятить ли нам чаю?
Состояние Бакача тем временем ухудшилось: он заболел воспалением легких, у него поднялась высокая температура. А Жужика рассказывала о том, что по протекции ее папаши мужа после выписки из госпиталя назначат на работу в министерство внутренних дел, где он будет выполнять спецзадания.
— Спецзадания? Что это такое? — спросила Андреа у Чабы.
— Отец никогда не объяснял тебе этого? — Девушка покачала головой. — Наше правительство договорилось с немцами, а те, вернее, их командование отдало приказ о депортации евреев. Многие сотни тысяч людей будут вывезены в Германию.
— Об этом я слышала. — Андреа достала из шкафа белый халат, надела его. — Застегни, пожалуйста. Так что же такое спецзадание?
— Для организации и проведения депортации нужны люди, — начал объяснять Чаба. — Далеко не каждый человек возьмется за такую работу. К тому же немцы боятся, что некоторые могут посочувствовать евреям, а Бакач, как видно, вполне надежный человек в этом отношении. — Чаба обнял девушку за плечи и, прижав к себе, поцеловал сначала в шею, затем в голову. — Хорошо было бы на несколько недель исчезнуть куда-нибудь.
— Давай исчезнем. Все равно то, что мы с тобой тут делаем, не ахти какое благое дело. Всех, кого мы вылечим, снова отправят на фронт.
Чаба молча обнял девушку и, закрыв глаза, не сказал, а скорее выдохнул:
— Я люблю тебя.
Андреа стояла не шевелясь. «Уж если Чаба заговорил о любви, то, значит, что-то случилось». Она даже не могла вспомнить, когда он в последний раз говорил ей о своих чувствах. Высвободившись из объятий, она повернулась к Чабе лицом и спросила:
— Что случилось, мой дорогой?
— Просто я сказал, что люблю тебя. Я не хотел бы, чтобы ты об этом забывала. — Он закурил. — Утром, когда район снова бомбили, одна из бомб попала в соседний дом, и он рассыпался. Вот я и подумал: если бы бомба попала в наш дом и меня засыпало бы, было бы очень обидно, что я не попрощался с тобой, не сказал тебе еще раз о своей любви. — Он сел в шезлонг, откинулся на спинку. — Теперь я всегда буду вот так прощаться с тобой: «Андреа, сервус! Я люблю тебя!»
Андреа оперлась о письменный стол, опустила одну руку в карман халата:
— С отцом ты говорил?
— Пока еще нет. Ты же знаешь, что мне к десяти нужно в министерство идти. А почему ты спросила? Он звонил?
— Ночью он с кем-то встречался. Домой вернулся на рассвете. Очень встревоженный. Мне он только сказал, что дядюшку Вальтера застрелили.
Чаба закусил губу и так низко наклонил голову, что прядь волос упала на лоб:
— Бедный дядюшка Вальтер!
— А я думала, что отец сказал тебе об этом, вот ты и заговорил о любви.