Последний порог

Эрика и на этот раз поверила Эккеру и поспешила в свою комнату, чтобы собрать вещи.

— Я пришлю за тобой машину. Шульце отвезет тебя на вокзал. — Трогательно попрощавшись с перепуганной Эрикой, Эккер сел в машину и уехал.

Вебер с нетерпением ожидал своего шефа в помещении венгерской контрразведки, где им временно отвели несколько комнат. В открытое окно вливалось летнее тепло, а громкие звуки маршевой музыки, передаваемой по радио, заглушали даже уличный шум.

— Господин священник приехал? — поинтересовался Эккер, вешая шляпу, которую он носил и летом и зимой.

— Он ждет вас в двадцатой комнате, — ответил Вебер, приглушив радио, после чего уличный шум стал более явственным.

— Правильно, дорогой Феликс, все очень правильно. Угости его, дай выпить, успокой и возвращайся.

Вебер вышел, а Эккер, сев к столу, задумался. Мысленно он уже представил себе худое лицо Эндре Поора. «Он, конечно, все узнает, но это не беда. Настал час расплаты, играть и дальше в жмурки нет никакого смысла. Теперь бой нужно вести уже в открытую». С чувством удовлетворения профессор подумал о том, что все его планы в принципе осуществились. Неудачное покушение на фюрера лишь подтвердило его правоту, это в конце концов признал и Мюллер, получивший полную свободу действий.

Вскоре вернулся Вебер, сказав, что Эндре Поор всем обеспечен, более того, ему даже разрешено позвонить по телефону своим родителям. Веберу очень мешало радио, но он не рискнул выключить его, зная, как Эккер обожает музыку.

— Садитесь, Феликс. — Эккер показал на кресло, а сам встал и, делая мелкие шажки, заходил от двери до окна и обратно. — Гуттен что-нибудь сообщил вам ночью?

— Повторил старую песенку. Он оказался более крепким орешком, чем я предполагал.

— Когда мы отправим нашу добычу в Берлин?

— Завтра утром, если он до того времени не умрет. Он в очень плохом состоянии.

— Согласно приказу фюрера мы должны доставить его в Берлин живым, — проговорил Эккер, останавливаясь у окна и наблюдая за оживленным движением на улице. В детстве он вместе с отцом несколько раз бывал в этом районе, который с тех пор сильно изменился. Профессор тут же отогнал от себя эти воспоминания, так как они были довольно печальными. — Гуттен, — пробормотал он. — Вальтер фон Гуттен... — И тут же почувствовал разочарование.

Он надеялся, что изнеженный отпрыск старинного прусского рода заговорит после первых же оскорбительных для него пощечин, — так уж, как правило, вели себя в подобных случаях богатыри-тевтонцы: пока власть находится в их руках, они воображают себя гордыми орлами, но сразу же превращаются в жалких козявок, как только теряют власть. Однако Гуттен вел себя иначе.

— Знаете, дорогой Феликс, Вальтер фон Гуттен принадлежит к тому типу людей, которые уделяют большое внимание своей внешности. Они являются приверженцами культа тела. Такие люди в любой обстановке хотят показать себя в более выгодном свете, даже во сне они стараются сохранить классические формы. Вы понимаете, дорогой Феликс, что я имею в виду?

— Думаю, что да. Такой тип, если ему не придется бриться трое суток подряд, потеряет душевное равновесие — так ему будет мешать щетина.

— Так оно и есть. А если его лишить возможности мыться целую неделю, он помрет. Но самое важное для людей подобного типа заключается в том, чтобы над ними не смеялись. Они боятся не боли и не битья, а того, как бы на их теле не осталось следов.

Однако Эккер ошибался. Когда Вебер неожиданно ударил полковника по лицу, тот так двинул его, что молодой человек полетел на пол.

Нужно было срочно менять тактику. Однако полковник и тогда предателем не стал. Он лишь признал, что действительно принимал участие в организации покушения на фюрера, и высказал сожаление, что оно не удалось. Его задача заключалась в том, чтобы вместе со своими танками разоружить гестапо и захватить руководство войск СС.

— Мы хотели освободиться от Гитлера и его банды, — заявил он. — Мы намеревались спасти честь Германии, однако никакого мира с русскими не собирались заключать. Это ложь. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.

— Вы два раза вели переговоры с Миланом Радовичем. О чем вы с ним говорили?

— Спросите об этом самого Радовича.

Гуттена пытали, однако больше он ничего не сказал. Эккер очень хорошо знал, что нити этого заговора распространились и на венгерский офицерский корпус. Из сведений, полученных из Берлина, выяснилось, что руководство заговора придерживалось концепции, что если покушение удастся, то вермахт потеряет власть не только в самой империи, но и на оккупированных территориях от Франции до Венгрии, от Норвегии до Греции, а это означало, что Гуттен поддерживал контакт с определенными венгерскими кругами.

— Донесение вы уже составили? — спросил Эккер Вебера.

— Разумеется, господин профессор. — Он встал и, выйдя в свою комнату, скоро вернулся с бумагами в руках: — Прошу вас.

Эккер сел к столу и, взяв донесение, начал читать.

«Начальнику германской полиции и рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. Берлин. XI. Принц Альбрехтштрассе, 8.

С о в е р ш е н н о  с е к р е т н о!..»

Бегло просмотрев донесение, Эккер сказал:

— До сих пор все очень точно. Знаете, Феликс, я иногда думаю, что наша чрезмерная точность подчас вредит нам. Знаю, знаю, что не вы ее придумали, я отнюдь не упрекаю вас. — И он продолжал читать донесение:

«Господин рейхсфюрер, во исполнение распоряжения ВУ-34/1944 докладываю: лица, перечисленные в приложении, продолжают оставаться под нашим наблюдением. Арестованные нами лица подвергаются допросу, однако показания, полученные от них до сих пор, отнюдь не подтверждают той версии, что фигурирующие в списке лица принимали участие в организации покушения на фюрера или же замешаны в заговоре против империи. По имеющимся у нас сведениям, вышеуказанные лица настроены против немцев, однако из-за отсутствия вещественных доказательств я не рекомендую брать их под стражу, учитывая сложное внутриполитическое положение. Дальнейшее расследование продолжается...»

Положив донесение и список перед собой, Эккер долго изучал фамилии фигурирующих там лиц.

— Генерал-лейтенант в отставке Аттила Хайду, — произнес Эккер вслух и, подняв голову, добавил: — Я полагаю, вот где нам следует наступать. Если мы здесь прорвем цепочку, то успех обеспечен. Каково ваше мнение, дорогой Феликс?

Молодой человек поправил прическу.

— Ночью я очень много думал о вашей версии, господин профессор. — Кончиком языка он провел по зубам и сглотнул, как будто у него пересохло в горле. — За нее говорит и то, что генерал состоит в родственных отношениях с полковником Гуттеном, к тому же генерал не просто военный, он еще и дипломат. Я уверен в том, что у него имеются надежные связи с известными английскими кругами, не говоря уже о том, что сам он настроен против нас. Все эти факты свидетельствуют о том, что Хайду не может быть не замешан в заговоре. Вы можете спросить, господин профессор: что мне не понравилось в вашей версии? И это вполне логично. — Упершись локтями в подлокотники, он одной рукой обхватил подбородок, а другой поправил узел безукоризненно повязанного галстука. — Генерал-лейтенант Хайду — кадровый солдат, но у него нет войск. Кому он может отдавать свои приказы? Живет он сейчас в уединении, не поддерживая почти никаких отношений с офицерами. Более того, он даже не желает заниматься политикой. Это подтверждается тем, что он отклонил предложение Хорти и не согласился сесть в кресло премьера. Генерал настроен не только против нас, немцев, но и против большевиков. Я не могу себе представить, господин профессор, такой ситуации, в которой генерал Хайду мог бы начать переговоры с русскими. Я очень хорошо помню о том, что Милана Радовича нам выдал старший сын генерала. Разумеется, я не раз говорил и говорю самому себе, что я очень многого не знаю, да и не могу знать. Моя задача заключается в выполнении вашего плана, а не в его критике. Господин профессор, я жду ваших дальнейших распоряжений.