Страница 78 из 117
Чуть позднее они перешли в комнату Эльфи. От ласковых слов хозяйки дома Андреа совсем потеряла уверенность, в голове у нее кружились самые противоречивые мысли. В глубине души она испытывала чувство стыда, так как до сих пор относилась к Эльфи если не с недоброжелательностью, то с заметным безразличием. Именно поэтому ей теперь и было стыдно: так быстро менять свое мнение о людях, да еще за каких-то три метра шелковой ткани! Нет, дело совсем не в отрезе. Но тогда в чем же? Тогда почему же она не просит у жены генерала прощения, почему не говорит ей: «Тетушка Эльфи, я так ошиблась, простите меня, пожалуйста...» Но она не могла ей этого сказать. Она замкнулась, предчувствуя какую-то деликатную и хитрую ловушку.
А Эльфи, словно ничего не замечая, весело и непринужденно болтала, рассказывая обычные светские сплетни о людях, о которых Андреа знала только понаслышке. Она начала рассказывать о принце Уэльском, а Андреа слушала и никак не могла понять, какое им дело до любовных похождений какого-то английского принца и его женитьбы, которая вызвала настоящую бурю в кругах английских консерваторов. Смысл рассказанного начал доходить до Андреа только тогда, когда Эльфи заговорила о значении семейных традиций. Соблюдение традиций, по ее словам, до тех пор имеет смысл, пока оно не превращается в самоцель. Начиная с этого момента оно бессмысленно, а здравомыслящие люди считают, что старые традиции излишни, хотят освободиться от них, поскольку они только осложняют жизнь.
— Ты, конечно, знаешь, что дядюшка Аттила в известной мере раб традиций. — Она снова закурила и улыбнулась: — Я пытаюсь его понять, но, признаюсь откровенно, мне это часто не удается. Например, он говорит мне: «Мы, Хайду, все еще находимся в первых рядах нации, так как наша мораль определяется верностью традициям. Мы и к Гитлеру относимся отрицательно только потому, что в моральный кодекс нашей семьи, складывавшийся на протяжении нескольких столетий, никак не вписываются принципы фашизма».
— А я потому не смогу стать женой Чабы, — продолжила ее мысль Андреа, — что это тоже противоречит традициям.
Эльфи почувствовала в голосе девушки насмешку.
— Это так, — согласилась она. — Но сейчас все зависит от тебя самой. Я, собственно, и намеревалась поговорить с тобой об этом.
Андреа молчала и смотрела в окно, за которым сквозь ветви деревьев с набухающими почками виднелось яркое небо. Внезапно ей захотелось остаться одной, оказаться где-нибудь подальше от города, лечь в траву и глядеть на небо. Продолжать этот разговор ей было неприятно.
— Я бы хотела стать твоей подругой... — донесся до задумавшейся Андреа голос Эльфи. «А почему именно сейчас? — удивлялась Андреа. — До сих пор она не была для меня подругой, хотя порой мне этого так недоставало».
— Человеку всегда хорошо, когда у него есть верный друг, — продолжала между тем Эльфи более возбужденно, так как чувствовала, что ее слова не доходят до сознания Андреа.
— Конечно, — согласилась Андреа. — У меня никаких проблем нет: я люблю Чабу, он — меня.
— А ты не хочешь стать его женой?
— А я и так его жена.
— В глазах людей ты — любовница Чабы, — объяснила Эльфи. — Понимаешь? Только любовница, и не больше.
— И это мешает людям? — Андреа вызывающе посмотрела на Эльфи: — Мне это нисколько не мешает. Я бы солгала, если бы сказала, что не хочу, вернее, не хотела стать его женой. Однако я скоро увидела, что это омрачило бы наше счастье. Правда, я юридически стала бы его супругой, но тогда Чаба навсегда потерял бы родителей, отчий дом, без чего он превратился бы в неполноценного члена общества. Мне нужно было решить: оставаться любовницей Чабы, то есть счастливой женщиной, или же стать женой в глазах людей, то есть несчастливой. Я предпочла первое.
Эльфи загасила окурок и бросила его в пепельницу.
— А если бы сложилась такая ситуация, что Чаба должен был бы жениться на другой женщине, ты и тогда бы осталась, его любовницей?
Андреа постучала пальцами по столу.
— Не думаю, — ответила она. — Порой положение женщины бывает очень унизительным, однако важно не переступить определенную границу, если не хочешь потерять человеческого достоинства. Я думаю, что для меня лично такой границей явилась бы женитьба Чабы.
— Я только одного никак не могу понять, почему ты вдруг решила не выходить замуж сейчас, когда мой муж согласен на этот брак?
— Это очень трудно объяснить. — Девушка посмотрела Эльфи в глаза: — У меня ведь тоже имеются свои принципы, гордость и чувство собственного достоинства. Дядюшка Аттила хотел заключить со мной сделку.
— А ты взяла и обиделась.
— Возможно, с полным основанием. Я хотела сделать так, чтобы вы, чего доброго, не подумали, будто я зарюсь на Чабино наследство. Поэтому я и отклонила предложение дядюшки Аттилы, а позже и предложение самого Чабы.
Эльфи поправила юбку на коленях.
— Хочу, чтобы ты поверила, что я лично никогда не была настроена против тебя. Я мать, и потому для меня счастье моего сына дороже любых традиций, а теперь у меня остался один сын. Андреа, я так волнуюсь, я боюсь чего-то. От страха часто не сплю по ночам. Я и сама не могу тебе объяснить, чего именно я боюсь. Мы живем в трудное время, и ни один из нас не знает, что с нами будет завтра. Я очень хотела бы видеть сына счастливым, дожить до того времени, когда у меня будет внук, и, как мне кажется, этого же желает и мой муж.
Предубежденность Андреа начала постепенно растворяться. Она почувствовала, что жизнь этой женщины не такая уж легкая, а материальная независимость нисколько не смягчает душевных переживаний, ведь душевное спокойствие невозможно купить за деньги. Сейчас Эльфи казалась ей понятной и близкой. Андреа задумалась над тем, что же ей сказать жене генерала, но в этот момент в комнату вошел Чаба.
— Я не помешаю? — спросил он. — Я должен был войти к вам. — Он остановился, широко расставив ноги. — Дамы, я принес вам радостную весть. Совершенно неожиданно, без предварительного уведомления к нам пожаловал профессор Отто Эккер со своей секретаршей мадемуазель Эрикой Зоммер, о чем я и сообщаю вам, дорогие дамы. — Трудно было понять, то ли он шутит, то ли столь театральным поведением старается скрыть свое озлобление.
— Он на самом деле здесь? — спросила его мать.
Чаба кивнул:
— Папа просит вас пожаловать в гостиную и взять на себя обязанность хозяйки.
Когда Андреа увидела сидевшего в кресле профессора Эккера, она была разочарована — таким он оказался маленьким и непредставительным. Девушка села поближе к роялю и оттуда наблюдала за обществом, собравшимся вокруг стола, стоявшего посреди гостиной. Профессор раздражал ее. Андреа знала, что нельзя судить о человеке по первому впечатлению, а как врач, понимала, что Эккер вовсе не виноват в том, что лоб его постоянно блестит от пота да и руки у него тоже потные. Но ничего не могла поделать: ей были очень неприятны люди с потными руками.
Эккер сидел как раз напротив генерала Хайду, справа от него восседал Вальтер фон Гуттен, а слева — Хорст Шульмайер, рядом с ним поместилась Эльфи. Чаба сидел на диване и о чем-то разговаривал с Эрикой. Андреа сразу же понравилась эта красивая женщина, и мысленно она начала сравнивать ее с собой. «Она, конечно, красивее меня», — думала Андреа и никак не могла себе представить, что эта красивая женщина с задорной улыбкой может находиться в любовной связи с профессором. Задумавшись над этим, она какое-то время не следила за ходом разговора и подняла голову только тогда, когда было упомянуто имя Милана Радовича. Чаба что-то сказал Эрике, а затем, повернувшись к Эккеру, спросил:
— А что с Миланом, господин профессор?
Луч солнца, пробившись сквозь щель в полуопущенных жалюзи, падал на правую половину головы профессора, который чувствовал себя так, будто его освещают сразу несколько мощных прожекторов. Чтобы уйти от от этого луча, он весь подался вперед.
— Я, дорогой Чаба, не знаю, что с ним сейчас. Мы здесь говорим о том, какую роль в жизни человека играют идеи, которые по силе воздействия можно было бы сравнивать с религиозной верой. А если говорить более конкретно, то мы говорим о роли идей в судьбе отдельно взятой личности...