Грань креста

Ну, бывает, напьется кто‑то из сотрудников до такого изумления, что вместо карты вызова карту сектора возьмется заполнять или рядом с больным на носилки спать приляжет. Тут уж‑не взыщи. Господь наш всеблагой в милости своей безграничной людям девять заповедей даровал, а жизнь наша паскудная – десятую: «Не попадайся». Не пойман – не вор. Не унюхан – не пьян.

Я, честно говоря, сам до таких дел не большой любитель. В молодости было, дурковал. Раз, помню, дежурство ну до того крутое выпало – что ни вызов, то война, а я еще и спиртного принял. Не так чтоб уж без меры, но уставшему организму и этого хватило.

Поначалу долго кормил на диво всей смене своей ложкой из своей миски домашним обедом приблудного котенка. Котенок пожирал гречневую кашу с мясом, почавкивая и громко мурча, а коллеги столь же громко обсуждали степень моего опьянения.

Потом упал на топчан и умер. Сослуживцы грубо вернули к жизни, сунули в зубы вызов, велели ехать. Проклиная день и час своего зачатия, сполз в автомобиль, показал полученное пилоту и отбыл.

Что‑то там делал, кого‑то лечил. Вернулся на базу, велел водителю сказать диспетчерам, что карточку сдам утром, и вновь скончался. Теперь уже окончательно и бесповоротно.

Очнулся поутру, высосал, плюясь, анальгину из ампулы – надо ж и карточку, наконец, писать! Заварил огромную кружку крепчайшего чая, уселся. Смотрю тупо в бумажку и ничего не помню. Ну ровным счетом, ноль. Кого смотрел? От чего лечил? Чем? Темна вода во облацех.

Все, что удалось извлечь из памяти – кто‑то, провожая меня к двери, молвил: «Спасибо, доктор». Знать, помогло лечение.

Ну, написал, конечно. Выдумал что‑то, просто исходя из повода к вызову. А правды по сей день так и не вспомнил. Жанр такой писанины называется: ненаучно‑производственная фантастика. Для моего состояния название звучит мрачнее: алкогольный палимпсест.

Но урок пошел впрок. Более не усердствую. Не нашлось молодца побороть винца. Потребляю на службе редко и умеренно, чаще пивко на пару с мышедоктором.

А народишко – гуляет. Похоже, пьянка на базе перманентна. Снова ажитированные споры о методах лечения, снова гитара. Звенит себе бодренько:

Так вперед, за цыганской звездой кочевой,

На закат, где дрожат паруса,

И глаза глядят с бесприютной тоской

В багровеющие небеса.

Ха, ребятишки. Кто‑то здесь, кажется, Киплинга не знает? Нешто помочь коллегам спиртное осилить? А ну их к бесу, не хай потребляют без меня. Волокусь в курилку, провожаемый перебором:

Хоть на край земли, хоть за край…

Тоскливо и там. Скучный седой водитель раскладывает на прожженной клеенке пасьянс из костяшек домино. Пасьянс не сходится, водитель уныло бранится и начинает заново. На продавленной кушетке две немолодые дамы, дымя, как стадо паровозов, негромко о чем‑то препираются. Изначальный предмет перебранки уже забыт, и акцент сместился в личную сторону.

Нет, и тут не житье. Перебираюсь в столовую – просто так, без идеи что‑то запихнуть в брюхо. Там пусто – все либо на вызове, либо спят, либо пьют. От безделья наливаю чаю, сажусь в свой угол – туда, за дальний столик. Спиной к стене. Как всегда.

Чья‑то сильная рука сгребла мою кружку. Неслышно подошедший Рой, в неизменной десантной тельняшке под халатом, поднес ее к губам и с чувством отхлебнул.

– Чаек хорош, крепенький. Только зачем его холодным пить? Неграмотно, однако.

– Да вот, призадумался.

– Дом, поди, вспоминаешь?

– Есть такое дело…

Рой присел напротив меня. Я невольно залюбовался: до чего ж ловкое у парня тело. Четкие, отточенные движения – ни одного лишнего! Вроде и неспешно, вразвалочку, как бы с ленцой все делает, а получается очень быстро. Хорошо, должно быть, иметь такого напарника. Надежно.

Рой положил на столик загорелые руки, сцепил пальцы замок. Изучающе вгляделся в мое лицо. Долго глядел, пристально. Наконец произнес:

– Скучаешь сильно?

– Глупый вопрос.

– Я слышал, у тебя трое детей там остались?

Интересно, где это он слышал? Впрочем, чему удивляться, «Скорая помощь» – та же деревня. Все всё про всех знают. А чего не знают – сами домыслят. Не успел даме галантно чайку налить, как народ уже приписал ей получение алиментов на прижитого от тебя ребенка. Кивнул в ответ.

– Хотел бы их снова увидеть?

– Вопрос еще глупей. Ты что, надо мной нарочно издеваешься?

– Обожди, земляк, не бушуй. Тебе про такие вещи – Ключ и Зеркало слышать приходилось?

– Угу.

– Что именно?

Я замялся, прикидывая, стоит ли быть откровенным. Говорить на столь скользкую тему в порядке пустого трепа – искать неприятностей на свою задницу Скорых и несомненных.

Неизвестно, не военная ли, часом, тайна те отчетики из разбившегося самолета. Шлепнут вояки за разглашение, и кончится моя жизнь раньше, чем планировалось.

Но Рой производил на меня впечатление человека, на которого можно безоглядно положиться. Столь могучее обаяние спокойной, уверенной силы исходило от него, что я ему доверился.

Изложение моих представлений о предмете заняло с полчаса.

– Немало знаешь… Интересно, откуда? Не хочешь, не отвечай, это твои проблемы. Так я начну сначала: к детям вернуться хочешь?

– Ну, допустим. А что мое желание меняет?

– Есть способ.

Я не спешил загораться надеждой, опасливо поинтересовавшись:

– А почему с этим ко мне? Что, больше обратиться не к кому?

– Нравишься ты мне. Убедительная мотивация?

– Не девица я, чтобы нравиться. Говори толком.

– Я не с бухты‑барахты, поверь. Давно уж к тебе приглядываюсь. Ну, так что, подписываешься?

В едальню ввалилась толпа подвыпивших ребят и девчат, с шумом взялась исследовать холодильники на предмет закуски.

Рой поднялся со стула также неспешно‑ловко‑быстро, как делал все, показал на них глазами:

– Все, братан. Молчим. Разговора не было. Я тебя еще найду, тогда продолжим.

Пожал мне руку выше локтя и пропал в гулкой пустоте коридора. Я поднял со стола свою посудину, подлил в остывший напиток кипятку и перебрался за столик к молодежи – послушать баек.

Хмурое утро разродилось вручением нам очередного подарка жизни.

– Это ссылка, – подняла Рат глаза от бланка командировочного предписания, – но ссылка почетная.

– Гм?

– А я всегда говорила тебе: язык не распускай.

– Да я вроде…

– Молчи. Песенки твои двусмысленные, шепотки с Роем на кухне… Рой изгой, отверженный. Он бывший десантник, профессиональный убийца, его все боятся. Но это не значит, что кто‑нибудь испугается мелкого фельдшеришку Шуру. А вот за что я должна с тобой вместе страдать?

– Должно, за то, что плохо воспитала.

– Да уж…

– А что это за место такое – Кардин? И почему на целую неделю командировка? Что там делать?

– Кардин – брошенный город в Песках. Там есть вода, потому в его руинах собралась тьма всякого сброда чуть не со всей пустыни. Беглые преступники, бродяги, цыгане…

– Тут разве цыгане водятся? Никогда не видел!

– Цыгане везде водятся… Плюс ко всему нашей клиентуры там пропасть. В пустыне рехнуться несложно, тем паче в мертвом городе. Та еще обстановочка… По профилю из Кардина не госпитализируют, там и так, считай, филиал. А едем мы с тобой на ежегодный праздник богини Великой Пустыни, у нас его обыкновенно Фестивалем Безумцев зовут. Ну, что большие народные сборища для «Скорой» хуже стихийного бедствия – не тебе объяснять, работы будет выше крыши.

– Ты вроде сказала, ссылка почетная?

– Ну да. Живы будем – с пустыми руками не приедем. В Песках народ еще не отвык докторам подарками кланяться. Если будем…

Патрик к известию о поездке на Фестиваль отнесся спокойно, пожав плечами:

– Высплюсь хоть. Мне‑то работать, поди, не придется. На безумцев я с вами и без того насмотрелся досыта, не в диво. А и то – люди все‑таки. Не русалки с вампирами да лешими.

– Какими еще лешими? Леших не было вроде.