Страница 21 из 90
– Правильно, – одобрительно шепчет мне в ухо мышка. – Игла на ухабе вылетит, не найдешь вену по новой. Это ты хорошо с катетером придумал. Идет?
– Идет.
Катетер действительно шел вперед легко, свидетельствуя о том, что двигается по кровеносному сосуду, а не под кожей. Люси тем временем не без натуги подкатила литровый флакон физиологического раствора и собрала капельницу. Раствор в вену не шел – высота от потолка, где мы подвесили на бинте флакон, до руки больной была явно недостаточна, чтобы обеспечить нормальное давление в системе. Кровь медленно поднималась вверх по трубке капельницы розовой мутью.
– Шприцем закачивай! – запищала моя мышка.
– Вот еще глупости!
Я, быстренько заменив воздушную трубку капельницы на длинную иглу для внутрисердечных инъекций, подсоединил к ней резиновую грушу, снятую с тонометра. Качнул несколько раз, и раствор полетел в вену мало что не струйно.
– А ты говоришь, шприцем!
– Да, Шура, мастерство, знать, не пропьешь.
– А то!
Вслед за литром физраствора отправились пол‑литра глюкозы, затем четвертинка раствора соды. Больная разлепила запекшиеся губы:
– Пить…
Это завсегда пожалуйста, милая. Пей на здоровьичко, только помирать больше не вздумай. Вольно ж тебе, дуре, бегать было!
– А всего‑то ты, Шура, дверь не закрыл. И пожалуйста – забот всем на полночи. Неужели нельзя повнимательней!
Я не желал вновь затевать бессмысленный спор. Воду вливали дурочке в рот по ложечке. Иссушенные слизистая и язык впитывали ее, словно губка. Мало‑помалу, она смогла уже глотать, а там и присосалась к горлышку пластикового баллона с теплой водицей, да так, что отбирать пришлось.
– Чем бы ей губы смазать?
Смазали завалявшимся в пакете с харчами кусочком прогорклого сала. Пациентка выглядела уже почти хорошо.
– Давление?
– О, не зря поработали!
Сняли капельницу. Катетер на всякий случай оставили в вене, плотно забинтовав локтевой сгиб, чтобы больная сдуру его не вырвала.
– Нилыч, скоро эта клятая пустыня кончится?
– Ну вы даете! Уж больше часа, как оттуда выехали. И перемещение уже было. Скоро в дурку приедем.
Мы с Люси переглянулись. Теперь волей‑неволей придется рассказывать всю историю.
– Ох, Шура! Ну, ты нас и подставил…
– М‑да… А может, ее в терапию сдать? По соматическому состоянию? Тепловой удар, обширный солнечный ожог, гиповолемический шок…
– Когда это наших больных туда брали?
– Нет, я думал, что все, что можно услышать, мне уже рассказали! Таки здрасте! Нет, крысюка, я помру из‑за таких рассказок! Уже не только больную загрызли, но и зажарили! – Борух Авраамович рыдал от смеха. Его внушительный нос дрожал и всхлипывал. Катящиеся из глаз слезы падали на сопроводительный лист, превращая номер наряда в неразборчивое пятно.
Должно заметить, что хорошему настроению дежурного доктора нашего приюта для скорбных умом в немалой степени способствовала бутылка виски, приложенная нами к сопроводительному листу. В полной аутентичности содержимого ученый муж уже убедился.
– Нет, вы пропадите уже с глаз моих долой, кошмарные изверги, пока я не умер от смеха! Пулемета на вас нет!
Очевидно, нас с Люси одномоментно поразила одинаковая мысль. Мы переглянулись. Люси кивнула.
– Извините, господин доктор, – начал я осторожна, – пулемета мы вам предоставить не можем, но десяток М‑16 есть.
– Так… – Психиатр посерьезнел.
– «Так», к сожалению, не годится, – объявила мышка, – сугубо за наличный расчет.
– Ха, крыса. Кто бы мог заподозрить в тебе такие таланты! И что стоит?
– Ну, во‑первых, у нас есть не только оружие. Список достаточно большой. А во‑вторых, мы готовы обсудить любые разумные предложения. Только не объявляйте два цента.
– Ай, ну кто говорит о такой смешной цене? Три с половиной! А что там еще?
Рат объяснила.
– Крыса, тебя завскладом назначали, или уже где? Ладно, пошли смотреть товар.
Не более чем через три часа торг закончился. Райзман протянул нам толстую пачку денег. Я демонстративно пересчитал. Десятки не хватало. Психиатр запричитал, что мы отбираем у него последние штаны, и, прежде чем отдать недостающее, попытался получить за эти деньги что‑либо в придачу. Автомобиль, скажем. Или хотя бы носилки плюс медицинский ящик. Мы остались тверды, и уважаемый доктор со слезами на глазах расстался с десяткой, несомненно играющей определяющую роль при общей сумме сделки в несколько тысяч. Появился народ в больничных пижамах – ящики мигом сгинули неведомо куда. Только тогда я понял, что коварная Люси вместе со всем остальным продала и сигареты. Виски, впрочем, оставила. Для смазки трений, возникающих между коллегами.
Борух Авраамович долго махал нам вслед руками, выкрикивая:
– Мазлтов, коллеги! Заезжайте почаще! Больных при этом привозить не обязательно!
Судя по столь сердечному прощанию, его нажива сулила быть безмерной.
– Так, сердешные. Мы разбогатели. Что делать будем?
– Отзваниваться, естественно.
– А не спросят ли нас, где это вы, родные, полсуток шлялись? И что на это отвечать?
– Шура, ну ты как ребенок, право слово. Неужели ты всерьез полагаешь, что диспетчер в состоянии удержать в голове, чем занимаются четыреста с лишком бригад? Да это физически невыполнимо.
– Ага, а журнал вызовов на что?
– Кто его читает?
– Уговорила. – Я поднял трубку рации.
– Машины, кто слышит ПБ‑19! Передайте на Центр, что мы освободились.
Что доброго нам в этот тихий вечер скажет диспетчер?
Глава четырнадцатая
– Не нравится мне, куда мы едем, – молвил Нилыч, – не признаю что‑то дороги.
– Заблудился, что ль?
– Да не должен бы вроде… Если только перемещение внеплановое прозевали…
Машину резко тряхнуло, уши заложило от грохота. По крыше забарабанили комья земли.
– Эй, сзади! – заорал пилот. – Погляди назад! Задние окошки салона в моей машине закрашены, дабы народ не пугался, глядя на чудеса, творимые в автомобиле. Так что пришлось приоткрыть дверцу и высунуться. Мимо морды вжикнуло, я быстренько втянул головенку обратно, но успел разглядеть выползающее из кустов нечто длинное, железное, пятнистое. Лязгая гусеницами, оно разворачивалось, наводя в нашу сторону огромное жерло орудия. Дружественных чувств сей представитель бронетехники к нам определенно не питал.
– Гони, Нилыч, гони! – вскричал я дурным голосом. – Танки!
Тот немедленно вдавил педаль газа в пол, автомобиль резким рывком одернулся с места. Завизжала раздаточная коробка, через заболоченную обочину мы заскочили в лес, завиляв между деревьями. Бронированное чудище приотстало, не успевая маневрировать среди стволов. То слева, то справа вспыхивали разрывы снарядов, ударяя по барабанным перепонкам. Осколки косили ветки. Изрядный кусок зазубренного железа пробил боковину и упал на излете мне на колени, подпалив брюки.
Мало‑помалу мы оторвались от неуклюжего преследователя, который, потеряв нас из виду, прекратил стрельбу. Нилыч не снижал скорости.
– Может, притаимся и как‑нибудь замаскируемся?
– Да ты что, мы здесь пол‑леса перепахали. Этот гад нас по следам враз вычислит.
– Кто это был?
– Да бог его знает. Кому твоя шкура нужна, тот и был. Нам бы ноги унести, думать потом будем.
Найдя нечто вроде трелевочного волока, Нилыч выбросил машину на него. По накатанному она пошла легче и не оставляла следов.
Впереди забрезжил прогал, по мере приближения оказавшийся изуродованным рытвинами лугом. Далеко справа виднелась кучка полуразрушенных бревенчатых строений, разворошенный стог. Из‑за домишек в небо вздымался могучий столб густого черного дыма. Нилыч, выйдя на открытое пространство, притормозил невдалеке от опушки.
– Уфф… Кажись, ушли.
Люси никак не, комментировала наше избавление. Она озабоченно шарила в карманах, приговаривая:
– Беда‑то какая, ох, беда…
– Что случилось, Люська? – обратил внимание на ее причитания наш пилот.