Конец эры мутантов

– Еще не выпиты.

– Люблю за остроумие!

Максимов поставил бокал. Прошлое, освобожденное забвением от ненужных подробностей – смешных, нелепых, печальных или досадных, оставляет от события одну обнаженную суть, привлекательную или неприглядную, а суть была в том, что его когда-то любила интересная и неординарная девушка, ставшая потом женой его товарища, потому что сам он этой любовью пренебрёг. Только ли дело в том, что он не мог предать дружбу ради женщины? Или в том, что она, Лора, этой жертвы не стоила? Трудно сказать. Многое забылось. Помнился лишь вечер, полный таинственного очарования, в доме на Васильевском острове, мытье посуды вдвоем на кухне и разговор взглядов в наэлектризованной атмосфере взаимного притяжения. Их руки касаются, беря одну и ту же тарелку, а в сердце в предчувствии любви закрадывается тревога – сладкая, приятная… Они еще не встречались, но оба как будто ждали взаимовыгодного положения, а взгляды, полные значения и понимания, вели молчаливые разговоры. Бывали даже молчаливые ссоры, от которых портилось настроение обоих, и тогда чувствовалось, будто что-то нарушено, и уже не улавливалось во взгляде полного доверия… Проходили дни тревожного ожидания в преддверии чего-то важного, что вот-вот должно было произойти. Но оно так и не произошло.

– Ребята, ребята, тост был, нечего отлынивать… – взывал тамада.

– Да-да. А что же ты? – сказал Максимов, видя, что Лора поставила рюмку, едва пригубив – Сама провозгласила…

– Здоровье не позволяет.

– Ну и что… У меня порок сердца, и то вот пью.

– А ты не пей. Поживи подольше.

Он пожал плечами.

– Зачем?

Вопрос поразил ее. Неужели для него все уже в прошлом? Сама она была жизнелюбом, неистовым, как Кола Брюньон, и жизнь со всеми ее перепадами радостей и огорчений не потеряла бы для нее привлекательности даже в двести лет.

– Между прочим, у него очень умная, хорошая жена! – тыча пальцем в сторону Максимова, кричала Ланка. – Очень достойная…

– Я ведь не оспариваю, – улыбнулась Лора. – Не сомневаюсь, что она умная, достойная, спокойная и какая там еще? И что Слава с ней счастлив…

– Ну, положим, она вовсе не спокойная, и счастлив я с ней или нет – это другой вопрос, – сказал Максимов резко.

В ее душе взметнулась легкая радость. Вроде бы ничего не сказал, а приятно…

– А я думала здесь вопроса нет, – многозначительно посмотрела на него Лора.

Он промолчал.

– Ты работаешь все там же? – спросила Лора, лишь бы что-то сказать. – Сеешь разумное, доброе, вечное?

– Угу, – кивнул Максимов. – Опытный преподаватель готовит студентов к отчислению… – И усмехнулся невесело.

Ей стало неловко – словно она допустила бестактность, даже тут напомнив человеку о неприятном и досадном. Говорили, что Максимов не нашел себя в науке, разочаровался, столкнувшись с протекционизмом и подсиживанием, его выжили, из гордости он не обратился за помощью к своим и ушел на преподавательскую работу, которой втайне тяготился.

Максимов медленно зевнул, закрыв глаза и загораживая рот рукой. Лора смотрела на него и думала о странностях любви. Неужели это был ее кумир, тот самый объект ее несчастной страсти, из-за которого пролито столько слёз в бессонные ночи? Что она в этом мужчине находила? Вот уж поистине велика над нами власть не дающегося в руки. Она с жалостью думала о том, что он уже не борец, что для него все уже поздно, потому что из множества вариантов, предлагаемых жизнью, не сумел выбрать оптимальный. А может быть, это и есть для него оптимальный… Надо съездить в Истру, навестить мужа, внезапно решила она. Прошел почти месяц со времени их последнего свидания – чаще было нельзя, опасно, но теперь уже можно, успокаивала она себя, к тому же она будет очень осторожной, очень осмотрительной. Она нестерпимо скучала, да и хотелось самой увидеть, узнать, как подвигаются опыты, скоро ли наступит их счастливое завершение. Воодушевленная этим решением, она, вялая с утра из-за сумрачной погоды, ощутила необыкновенный прилив энергии, заторопилась со своим нехитрым завтраком, попутно прикидывая, на кого бы оставить детей.

В этот момент в прихожей коротко тренькнул звонок, заставив Лору вздрогнуть от неожиданности. В облаке прохладного воздуха и французских духов в прихожую вплыла крупная, величественная Инга, секретарша академика Бородина, гордо именовавшая себя его референтом. И судя по словам академика, это было сущей правдой.

– Здорово, подруга! – бодро приветствовала она хозяйку дома. – Как дела, как тут поживают мои хорошие? – И не дожидаясь ответа, чмокнула Лору в щеку.

Лора удивленно вздернула брови: ее поразил не только этот неожиданный визит, но и само приветствие – Инга своей дружбой ее не дарила. Хорошим отношением – да, дружбой – нет. Лора к откровенности – по крайней мере со стороны Инги – не располагала. Уж очень благополучная, что ли… У людей у каждого что-нибудь да есть – болезнь, семейная драма, житейские неурядицы, проблемы, от которых плохо спится… У нее же все в ажуре, все хорошо, все прекрасно и замечательно, всегда веселая, беспечальная, как высказалась однажды Инга, покуривая с сослуживцами на лестничной клетке, где обсуждалось институтское житье-бытье. Для дружбы с Ингой годились родственные души, обремененные такими же, порой неразрешимыми жизненными задачами, что и она сама. Проблема у нее была одна, но стоившая многих, и об этом все знали.

Муж Инги пьет. Согласившись лечиться от алкоголизма, он с «торпедой» под кожей опять набрался, и его едва спасли. Потом он по пьянке сломал ногу, рана не заживала, угрожая гангреной, и Инга все ценности из дому вынесла за лечение «этой шкодливой суки». Энергичная, неглупая, с хорошими внешними данными, она могла бы иметь и выбор, и другой вариант, но терпит. Возможно потому, что водопроводчик, даже трезвенник, ей не нужен, а равный по уровню, которым судьба одарила, оказался с червоточинкой. Каждый раз, когда ее артист напьется, она решительно заявляет: «Все, развожусь. Я не Макаренко, чтобы эту пятидесятилетнюю суку воспитывать!» Но запой кончался, «сука» винился, обещал, клялся – и все начиналось сначала. «А где сейчас другого взять? – говорила она. – Когда была молода, были и поклонники, и мужья… А сейчас… Поезд уже ушел». Избранник Инги «вышел ростом и лицом», находчивый, как и полагалось хорошему конферансье, он за словом в карман не лез и всегда был душой компании. Это его, наверное, и сгубило. До Инги он оставил пять жен, Инга, шестая, порывалась сама оставить его, но всякий раз, когда она собиралась окончательно разделаться, с ним что-нибудь случалось, и ей снова приходилось погружаться в его неприятности – бегать по больницам, доставать лекарства, подключать знакомства и связи, чтобы выручить его из очередной истории, и т. п. Так и тянулась эта канитель.

– Удивлена, да? – щебетала Инга, пока Лора, приветливо улыбаясь, помогала ей снять пальто. – Я давно хотела к тебе зайти, да работа не давала. Все суета какая-то, ничего особенного вроде не совершаешь, а постоянно при деле… Да тут еще мой опять с катушек съехал… – Она покачала головой, завершив это движение шумным вздохом, свидетельствующим, какого мужества ей стоит жизнь с таким человеком. – Все они твари, – прибавила она без видимой связи с предыдущим высказыванием, и ее большие карие глаза прикрылись занавесью длинных, по-коровьи прямых ресниц. – После скандала, бывает, всю ночь не уснешь – вертишься, переживаешь. А он уже через пять минут храпит!

Лора согласно кивала.

– Сочувствую. А теперь и у меня горе, – с печальной улыбкой, словно отвечая своим мыслям, – сказала она. – Теперь я тоже заслуживаю сочувствия…

Инга покосилась на нее – намек, видимо, поняла. Но оставила эту реплику без внимания.

– Тут какой-то мужик к директору заходил – насчет Акиншина, – сказала она, тряхнув освободившимися от берета рассыпавшимися кудрями. Вслед за Лорой она прошла в гостиную, села в предложенное кресло. – Меня тоже расспрашивал…

Лора крутнулась в ее сторону и впилась взглядом в собеседницу. Вот оно что! Связь визита Инги с розыском Евгения безусловно существовала.