Страница 47 из 58
— Эх ты, казак! — накинулся он на Никодима. — На тебя замахивается арестант а ты не знаешь, что делать… Застрели его!
Кодька прицелился в старика и выстрелил. Старик мягко повалился в сугроб.
Я схватил за руку Горшкова.
— Ты что? — спросил он у меня.
— Этот убийца-конвоир, — сказал я, — мой троюродный брат.
— Брат?.. Какая же он сволочь! Берегись его, Сашка, а то он и тебя расстреляет.
…Наступал морозный вечер. Впереди замаячили левады станицы Тепикинской.
— Где же мы будем ночевать? — гадали арестанты, — Неужто прямо на улице?..
Станица была заполнена беженцами из верховых станиц. Как только мы появились на улицах, нас тотчас окружила озлобленная, шумливая толпа.
— На кой дьявол вы их гоните? — орали старики, потрясая кнутами и кулаками. — Пострелять бы их дорогой…
— Побить, побить негодяев!..
— Ах ты анчихрист! — взвизгнул около меня женский голос.
Я в испуге оглянулся — не ко мне ли относится этот крик? Нет, не ко мне. Молодая рябая баба накинулась на щуплого пленного красноармейца. Она орала:
— Ты, небось, гад краснопузый, моего мужа-то убил… Глаза выцарапаю, идолу!.. Нечистый дух!..
А к Горшкову пристал старик.
— Ты казак, должно?
— Казак, — нерешительно проронил Горшков.
— Сволочь ты, а не казак, — выкрикивал старик. — Хоть, дам в морду?..
Горшков, беспокойно озираясь, молчал.
— А-а… не хошь?.. Так на ж тебе!.. — и старик с силой ударил его кулаком по уху.
Горшков поспешил затеряться в толпе арестантов.
То там то сям слышались яростные вопли и ругань казаков и казачек, нападавших на заключенных.
Нас загнали в станичную школу. Вокруг школы расставили часовых.
Есаул развлекается
Утром нам раздали хлеб, принесли несколько ведер кипятку. Мы позавтракали. Потом надзиратели приказали навести порядок в классах: предполагался обход начальника конвоя, есаула Федорова.
Мы с трепетом ожидали прихода начальника: о его жестокости рассказывали страшные вещи.
Часов в десять утра по классам разнеслась команда:
— Смирно-а! Смирно-а!
Затем из комнаты в комнату стало разноситься многоголосое:
— Здравствуйте!.. Здравствуйте!..
Видимо, есаул проходя из класса в класс, здоровался с заключенными. Это нас немного порадовало — значит, не такой уж он зверь.
Есаул быстро вошел в наш класс.
— Здравствуйте! — гаркнул он.
Мы ответили.
Выйдя на середину класса, он вынул из кармана портсигар, закурил папиросу и внимательно, исподлобья, оглядел нас. Это был длинновязый, со смуглым лицом мужчина лет тридцати. Глаза его перебегали с одного арестанта на другого. Вид этого человека, суровый и мрачный, производил удручающее впечатление.
Покручивая ус, есаул прошелся по комнате. Он как будто кого-то выискивал между нами.
Затаив дыхание, мы смотрели на него. Не выпуская дымящейся папиросы изо рта, он поманил кого-то пальцем.
— Эй, дружище, пойди-ка сюда!
Из нашей шеренги вышел казак в широких шароварах с лампасами.
— Казак, братец? — вкрадчивым, ласковым голоском спросил его офицер.
— Так точно, ваше благородие! — прищелкнул каблуками казак.
— Какой станицы, дорогой?
— Ново-Николаевской, ваше благородие. С хутора Дуплятского.
— Так. Наверно, на германской войне был?
— Как же, ваше благородие, был, — словоохотливо отвечал казак. — Четыре георгиевских креста еще заслужил да две медали.
— А как же твоя фамилия?
— Кумсков.
— Молодец, Кумсков, — сказал офицер. — Геройский казак. А за что ты посажен в тюрьму?
— Не могу знать, ваше благородие, — вздернул плечами казак и ухмыльнулся. — Навроде как бы посчитали большевиком…
— Вон оно что… А может, ты в самом деле большевик, а?
— Да ведь, как сказать, ваше благородие, — снова усмехнулся Кумсков. — Когда мы были на фронте, то ведь, почитай, все считали себя большевиками. А теперь все перемешались — кто большевиком стал, а кто кадетом…
— Ты мне не юли… — озлобленно сверкнул глазами есаул. — Кто ты — большевик или кадет?
Побледнев, казак напряженно смотрел на офицера и молчал.
— Молчишь, сволочь?.. Значит, большевик. — Выхватив из кобуры наган, есаул схватил его за дуло и рукоятью начал бить казака по лицу. По щекам Кумскова потекла кровь. Он стал вытирать ее рукавом. — Смирно, негодяй! — закричал офицер. — Руки по швам!.. Это вот тебе за один «георгий», это за второй… Это за третий, а это за четвертый… А это вот за медали. Тебя, мерзавец, начальство награждало, думало, что с честью будешь носить свои кресты, а ты, гадина, осквернил их своей изменой.
Крепко сжав зубы, чтобы не застонать, казак стоял как истукан. Много ему стоило усилий, чтобы сдержать себя…
— Ну, хватит! — пнул офицер казака кулаком, — Иди к черту… Завтра я еще с тобой поговорю.
Казак отошел от есаула. А тот, избрав новые жертвы, начал истязать их.
На следующий день вечером хмельной начальник, конвоя пришел к нам в обнимку с пьяной сестрой милосердия.
— Садись, Люсенька, вот сюда, — указал он ей на парту. Сестра, хихикая, уселась на парту и стала с любопытством смотреть на нас.
Выйдя на середину класса, есаул свирепо оглядел всех.
— Здорово, красные сволочи! — гаркнул он.
На такое приветствие никто не ответил.
— Что-о? — грозно тараща глаза, заорал есаул. — Саботаж устраивать?.. Дисциплины не знаете?.. Я в-вас научу, мерзавцев… Кто из вас добровольцами вступил в Красную Армию, а?.. Поднимай руки!.. Ну?.. Что… никого нет?
Конечно, добровольцев среди нас было немало, но руки никто не хотел поднимать.
— Значит, добровольцев среди вас нет? — злорадно спросил офицер. — Нет?.. Ладно. Врете, подлецы!.. Вижу по мордам, что добровольцы есть… А кто между вами есть казаки, а?.. Поднимайте руки, сволочи!.. Что-а?., И казаков среди вас нет?.. Ха-ха!.. Посмотрим сейчас… А где тот вчерашний георгиевский кавалер?
— Он захворал, ваше благородие, — осмелился кто-то сказать.
— Захворал?.. А давайте и хворого… Я его вылечу… Ха-ха!.. Люся! Ты можешь полечить? Да вот казак, — увидел вдруг есаул на одном из арестантов штаны с лампасами.
— Эй, иди сюда!..
Маленький, черный, как жук, верткий человечек в штанах с красными лампасами предстал перед хмельным есаулом.
— Казак? — спросил его офицер.
— Никак нет, — отказался тот. — Я из иногородних, солдат.
— Если иногородний, так зачем же надел штаны с лампасами?
— Люблю казачество, ваше благородие, — ухмыльнулся арестант. — Хочь я из иногородних, но всей душой казак… И мать у меня казачка и дядья… Перед арестом своим я надел дядины брюки с лампасами, так это для баловства, да не успел снять, как пришли меня арестовывать. Так в казачьих брюках и заарестовали, увели в тюрьму… И выходит, что я в тюрьме казаком стал.
— В Красной Армии служил?
— Ни единой минуты.
— А за что арестован?
— Да с дедом в неладах были, так он на меня и наклепал, будто я за большевиков стоял… А на хрен они сдались… Я хочь зараз же на переднюю линию супротив них пойду..
— Врешь? — с сомнением посмотрел на него есаул.
— Истинный господь, не брешу… Почему ж мне не пойтить? Казачество могу себе заслужить…
— Как твоя фамилия?
— Коновалов, ваше благородие.
— Ладно, — сказал офицер, — постой здесь. Погляжу, как ты пойдешь против большевиков. — И стал выискивать взглядом кого-то среди нас.
— Мне говорили, что среди вас есть китайцы? — сказал он наконец. — Где они?
Среди нас действительно были два китайца, попавшие в плен к белым. Несчастные, за свое пребывание в плену они перенесли столько побоев, что при виде каждого белогвардейца тряслись как в лихорадке. Мы их прятали от есаула.
— Где китайцы? — взвыл от ярости офицер.
К нему покорно подошли два сильно истощенных китайца.
— А, ходи! — вскричал есаул. — Вот они, проклятые!.. Вы зачем пришли в Россию?.. Что, своей земли не хватает, так вы на чужую заритесь? Сволочи!..