Страница 64 из 76
— Как в руках? Мы ведь одних… этих, как их… «вне подозрения» записывали.
Павка снисходительно усмехнулся.
— А теперь тех, кто в подозреваемых остался, запишем, — сказал Павка. — Козлокрадов!
— Ты думаешь, их было много? — спросил я.
— Неважно сколько, — рассудил Павка, — важно, что были. Вспоминай скорей!
— Вспоминать? — удивился я. — Что вспоминать?
— Не что, а кого, — сказал Павка, — тех, кто остался, козлокрадов! Вспомнил?
— Не, — сказал я, — ни одного.
Павка сперва задумался, а потом обрадовался.
— И не вспомнишь! — сказал он.
— Это почему же? — спросил я.
— Потому что еще никому не удалось вспомнить того, чего никогда не было, — сказал Павка.
— Не было? — удивился я. — Козла не было?
— Козел был, — сказал Павка, — вора не было!
Я тут же пожелал узнать, как моему другу удалось установить эту истину?
— Методом исключения, — гордо сказал Павка. — Мы сперва кого исключили?
— Тех, кто «вне подозрения», — сказал я.
— Верно, — сказал Павка и хитро посмотрел на меня. — А кого в подозреваемых оставили?
Меня вдруг осенило:
— Никого… — сказал я и развел руками.
— Вот именно никого, — сказал Павка и повторил мой жест.
— Как же теперь с козлом быть? — растерянно заморгал я.
— Как быть? — переспросил Павка, и тут я еще раз убедился в том, что нет таких тупиков, из которых мой друг не нашел бы выхода. — Разрабатывать новую версию! — бодро воскликнул он. — Ты вот как думаешь, кто, кроме человека, мог еще увести козла?
У меня не было выхода. Мой друг Павка терпеть не мог тугодумов. И я бухнул:
— Козодой!
— Чего? — разинул рот Павка.
— Козодой, — повторил я, — птица такая…
Павка невольно поморщился:
— Знаю, что птица. Ну и что?
— Знаешь, а спрашиваешь, — надулся я.
— Знаю? — удивился Павка. — Ничего я не знаю.
— А чего тут знать, — снизошел я, — увел козодой козла, ну и…
— Ну и?.. — поощрительно спросил Павка и как-то странно насторожился. Но я, увлеченный разработкой своей версии, не обратил на это внимания. — Ну и?.. — домогался Павка.
— Ну и… увел и доит где-нибудь в укромном местечке.
То, что последовало за этим, сбило меня с толку. Павка вдруг повалился на кровать, лицом в подушку, и глухо зарыдал. Неужели история с козлом так подействовала на моего друга?
Я осторожно коснулся Павкиного плеча и как можно нежней промолвил:
— Брось!.. Не расстраивайся… Стоит ли из-за какого-то козла… — Я не договорил.
Павка вскочил, продолжая хохотать, — ну да, хохотать, а не рыдать, как мне показалось! Но вдруг осекся и подозрительно уставился на меня.
— А ты это серьезно, — спросил он, — про козодоя?
— Серьезно, — сказал я, — а что?
Павка схватил кружку, стоявшую на подоконнике, и протянул мне.
— Тогда, — торжественно сказал он, — иди и принеси…
— Чего принести? — спросил я.
— От козла молока, — сказал Павка. — Это еще никому на свете не удалось. Ты будешь первым.
Я почувствовал, что жар заливает мое лицо и шею. Надо же так опростоволоситься! Козодой, доящий козла! Было от чего засмеяться. Не козлов он доит, а коз. Это же ясно как день! От козлов какое молоко?
Я вздохнул, переживая свою ошибку, но мой друг не дал мне разнюниться.
— Слушай мою версию! — крикнул он и, помедлив для эффекта, сказал: — Козел… ушел… сам!..
Так он и дождался аплодисментов!.. Дудки! Попав впросак с козодоем, я не очень торопился признать Павкино превосходство. Наоборот, попытался даже принизить его открытие.
— Сам бы ушел, сам бы и пришел! — пробурчал я, но Павка и ухом не повел. Мой друг никогда не нуждался в чужом мнении, полагая, что вполне может обойтись своим.
Павка уселся за стол, раскрыл тетрадь и стал записывать:
«1) Опрос свидетелей. Установить, когда в последний раз шел дождь? (Славка).
2) Изучение следов. Определить, чем следы козла отличаются от следов других копытных животных, как-то: коров, свиней и овец (Павка)».
Я прочитал и с восхищением посмотрел на своего друга. Ну и голова — гений! Нет, недаром говорится, что все гениальное просто. Вот и Павкина версия — до чего проста: взял след и шпарь по нему, пока не сыщешь того, что ищешь! Однако мне вот, несмотря на простоту, она не пришла в голову. А Павке пришла. Почему? Потому что он — гениальный, а я нет. Молодец Павка. Всегда им буду гордиться.
А Павка тем временем распоряжался.
— Опросишь свидетелей, — говорил он, — и установишь, когда в последний раз шел дождь.
— А чего тут устанавливать, — робко возразил я. — В последний раз дождь шел в начале лета, а сейчас конец августа…
— А кто это подтвердить может? — ехидно спросил Павка.
— Как кто? Я могу, — сказал я.
— Одного свидетельства недостаточно, — отрубил Павка. — Опросишь и установишь!
И мы разошлись, сговорившись встретиться через час. Я отправился устанавливать дату последнего дождя, а Павка — изучать козлиные следы.
Через час мы снова были в сборе.
— Установил? — спросил Павка.
— Так точно! — по-военному отрапортовал я. — Все сто подтверждают, что последний дождь в нашей местности прошел в начале лета!
Я думал, Павка обрадуется, а он — нет, нахмурился и пожал плечами.
— Странно, — сказал он, — обычно показания свидетелей бывают разноречивыми. Ты ничего не напутал?
Я обиделся. Как, не верить мне, лучшему другу?..
— Ладно, ладно, верю, — сказал Павка. — А у меня — вот!..
И с этими словами он кинул на стол какую-то кость.
— Чего это? — удивился я.
— Козлиное копыто, — сказал Павка, — в мясном ларьке выпросил.
— Студень варить, да? — не подумав, брякнул я и тут же был наказан за свою неосторожность. Павка вдруг разозлился и постучал копытом себе по лбу.
— Тем, у кого котелок не варит, — язвительно сказал он, — лучше всего не задавать дурацких вопросов. Не студень варить, а козлиные следы опознавать!
— Как опознавать? — спросил я, рискуя еще раз вызвать гнев своего друга.
— По копыту, — отрезал Павка. — На месте увидишь!
Мы собрались и пошли на место.
Вот и двор бабушки Смирновой. Мы опустились на карачки и, чихая и чертыхаясь, стали буквально рыть носом землю.
— Нашел! — обрадованно заорал Павка, прикладывая копыто к земле. — Его след! За мной!
Мы по-пластунски, чтобы не потерять следа, выползаем из подворотни на улицу и скачем вдоль мостовой на четвереньках.
Улица, дремавшая на солнцепеке, вдруг проснулась и заулюлюкала нам вслед на разные голоса, но мы, охваченные охотничьим азартом, ничего не слышим и ничего, кроме козлиных следов, не видим.
— Хорошо, что дождя не было, — радуется Павка и прыгает, как блоха, от следа к следу.
Я тоже прыгаю и тоже радуюсь, что следы в целости и сохранности. Так мы допрыгиваем до дуба, растущего на окраине поселка, и начинаем, как планеты, вращаться вокруг него. После третьего круга Павка командует: «Стоп!», и мы усаживаемся на выгоревшую траву.
— По-моему, — отдышавшись, говорит Павка, — этот козел ошалел.
— Точно, — поддакиваю я, — объелся белены и ошалел. Вот и стал кружить возле дуба…
— Согласен, — сказал Павка. — Ну а потом?
— Что потом? — не понял я.
— Потом куда он делся? — заорал Павка.
— Потом?.. Ах, потом… — разозлился я, — вознесся, как Исус Христос!
— Сам ты… — огрызнулся Павка, но тут же сдержался. — Ладно, пройдем еще по два круга…
И мы пошли: я вправо по кругу, а Павка влево. Вдруг мне послышалось, будто кто-то где-то проблеял. Наверное, это же послышалось и Павке, потому что, когда мы столкнулись нос к носу, он подозрительно посмотрел на меня и спросил:
— Ты, да?
— Что я? — спросил я.
— Блеял, — сказал Павка.
— Нашел дурака, — сказал я, — сам блеял…
— Я — не! — поклялся Павка и недоверчиво посмотрел на меня.
— И я — не! — поклялся я и, в свою очередь, недоверчиво посмотрел на Павку.