Саша Чекалин

Тимофеев внимательно слушал. Ему все больше нравился этот живой, разговорчивый юноша, с таким увлечением рассказывавший о своих лесных наблюдениях.

Они стояли у большой карты европейской части Советского Союза, висевшей на стене за письменным столом. Саша поинтересовался, где проходит сейчас линия фронта.

Тимофеев карандашом показал, где теперь идут ожесточенные бои с противником. Саша нахмурился, видя, как уже далеко в глубь страны зашли фашистские полчища. Сердце у него заныло, стало как-то не по себе.

Словно отвечая на невысказанный Сашин вопрос, Тимофеев твердо произнес:

— Остановят. — Широкоскулое, загорелое лицо его потемнело, крепко сжались губы. — Остановят, — повторил он.

Взглянув на часы, Тимофеев неожиданно для Саши распорядился:

— Завтра поедешь со мной… На охоту. Винтовку не бери. Охотничье ружье есть?.. Вот и хорошо, возьмешь с собой.

— Ваше распоряжение будет выполнено! — четко, по-военному вытянувшись, ответил Саша.

Только что начало светать, как Сашу разбудил затрещавший будильник.

Разметавшись на постели, сладко похрапывал Витюшка. На спинке кровати краснел пионерский галстук. В раскрытую форточку тянуло свежей ночной прохладой.

Саша прикрыл брата одеялом, оделся и вышел в большую комнату. Наскоро выпил кружку молока, взял дробовик, охотничью сумку. Пальма, бодро помахивая хвостом, побежала было за ним, но Саша вернул ее обратно. Из слухового окна амбара высунулась стриженая голова Славки, вслед за ним заспанная физиономия Кости. Увидев, что это свой, тимуровцы успокоились. Саша приветливо махнул им рукой, удивляясь настойчивости ребят, которые теперь усердствовали, стараясь искупить свою оплошность.

На улице было пустынно, тихо. Только на перекрестках у ворот домов сидели и прохаживались сонные дежурные. Они пытливо глядели на Сашу, проходившего с ружьем за плечами посредине улицы. Тимофеев встретил его на крыльце. Он был в сером плаще и старой, защитного цвета фуражке.

— Ну как, погодка за нас? День обещает быть хорошим! — оживленно сказал он, поглядывая на чистое, безоблачное небо.

Дмитрий Павлович почему-то медлил, пытливо поглядывая на дорогу.

— Ну вот… Все в сборе, — сказал он, когда к крыльцу на своем «газике» подъехал секретарь райкома партии Калашников.

Саша недоумевающе посмотрел на Тимофеева. Он не знал, что вместе с ними на охоту поедет секретарь райкома.

Калашников тоже был одет по-походному: в сапогах, с полевой сумкой, на голове серая фуражка со звездочкой. Он улыбнулся Саше, протянув ему руку. Суровое, неподвижное лицо Калашникова удивительно менялось во время улыбки: как-то светлело, становилось добродушным.

«Газик» быстро рванулся вперед, подпрыгивая на неровной булыжной мостовой. Сердце у Саши взволнованно билось. Эх, если бы ребята в городе могли увидеть, как он вместе с Тимофеевым и Калашниковым мчится на машине! Но улицы в городе по-прежнему были пустынны. Прохожие встречались редко.

Машина выехала за город. Кругом расстилались уже начавшие желтеть поля, покрытые легким седоватым туманом, быстро таявшим под первыми лучами солнца. Сжатая рожь стояла в бабках, усеявших светло-желтое поле, словно солдатские палатки. Тучный овес отливал на пригорках серебром, по нему волнами пробегал ветер.

— Ну и урожай нынче! — заметил Калашников и пожаловался: — Рабочих рук не хватает — пора уже косить.

— У нас в Песковатском овес уже косят, — отозвался Саша.

— Передовой колхоз, — ответил Калашников, — он всегда и раньше первым начинал.

Тимофеев дремал, откинувшись на спинку сиденья. Быстро проехали вытянувшиеся вдоль дороги посады Песковатского. Саша высунулся из машины, стараясь увидеть кого-нибудь из знакомых. Поднявшись в гору, машина свернула с большака на пыльную проселочную дорогу. По сторонам пестрели родные песковатские поля. Пышные темно-зеленые гряды картофеля сменились густыми светло-коричневыми коврами цветущего клевера. За ними все еще нежно зеленел кудрявый лен-долгунец. Машина быстро мчалась, подпрыгивая на ухабах. Поля теперь чаще стали сменяться светлыми березовыми перелесками и кустарниками. Дорога то взбиралась наверх, то снова круто спускалась вниз, пересекая бревенчатыми мостами широкие овраги. И тогда машина шла медленно, осторожно, слышно было, как под колесами прогибался и потрескивал накатник.

Солнце уже поднялось над лесом. На опушке черневшего елового массива, рядом с крутым оврагом, заросшим черемухой и ольшаником, густо перевитым желтоватым хмелем, машина остановилась.

— Приехали, — сказал Тимофеев, оборачиваясь к своим спутникам. — Дальше уже проезжего пути нет.

Он первым вылез из машины, разминая затекшие ноги. За ним вышли остальные.

Машина, как показалось Саше, недовольно урча и громко чихая, развернулась на узкой лужайке и умчалась обратно. А Тимофеев с Калашниковым и Сашей пошли по заросшей травой дороге к домику лесника.

Небольшая бревенчатая избушка стояла на лесной лужайке, неподалеку от ручья. На кольях изгороди висели кринки. Возле дома, похрюкивая, бродил черный как цыган поросенок. Рядом паслась стреноженная лошадь. За изгородью виднелись два больших стога сена.

— Хозяйство у тебя ладное, — похвалил лесника Тимофеев.

Но тот ничего не ответил.

Высокий, обросший густой бородой лесник Березкин казался нелюдимым, замкнутым, но Саша знал, что душа у него открытая, добрая. Мужики в Песковатском его уважали за неподкупную честность. Лесник вынес на крыльцо кринку с парным молоком, но пить никто не стал. Тимофеев торопил, озабоченно поглядывая на часы. Березкин оделся, взял охотничье ружье.

Едва заметная тропка вела в чащобу леса. Впереди всех грузно шагал лесник. За ним бежал черный лохматый Каштан. За лесником шагал Саша, слегка посвистывая и поеживаясь, когда холодная роса с кустов осыпала его лицо, шею. Поодаль шли Тимофеев и Калашников, все время тихо между собою разговаривая.

Тот и другой внимательно вглядывались в местность, стараясь запомнить встречавшиеся овраги, тропинки, часто сверялись с картой, делая на ней пометки.

— Тут и заблудиться легко, — озабоченно говорил Тимофеев.

Саше было понятно, что не с охотничьими целями они пришли в лес. Они искали. Но что? Сейчас не хотелось думать об этом. Так чудесно было здесь в это раннее солнечное утро.

Могучие, в несколько обхватов, дубы широко раскинули свои пышные кроны. Вперемежку с елями белели огромные березы, подрагивал чуть розоватой листвой осинник. На полусгнивших пнях золотились россыпями опята. Отовсюду тянуло приятным грибным душком.

По пути Каштан вспугнул серого взлохмаченного филина. Тяжело махая крыльями, он метнулся в чащу. И сразу же сверху, с елок, с треском посыпались коричневые шишки, и среди сучьев мелькнули рыжеватый хвост и черные любопытные глаза маленькой белки.

Легко перепрыгивая через валежник и суковатый бурелом, сшибая на ходу крупные красноголовые мухоморы, Саша вместе с Каштаном забегал вперед, спускаясь в темные сырые провалы оврагов, изрытых желтыми барсучьими норами, и быстро взбираясь обратно по крутому склону.

Догоняя Березкина, Саша жаловался:

— Зверье эвакуировалось, что ли? Хотя бы зайчишка встретился!

Лесник добродушно усмехнулся. Он-то видел и замечал больше, чем этот шустрый паренек. Порой, останавливая Сашу, он показывал ему едва приметный отпечаток на земле.

— Видишь?.. Чей это след?

Саша знал много лесных тайн. Но далеко ему было до лесника в совершенстве владевшего лесной наукой.

— А это что за трава?

Саша ответил правильно. И тут же лесник показал ему, как по тени определить время и без компаса узнать, где север.

— Знаю… — отвечал Саша. — Это я все знаю.

— Что это вы нашли? — спросил Тимофеев и Калашников, видя, что лесник и Саша остановились и внимательно обследуют огромную дуплистую липу, вокруг которой, сердито жужжа, кружились осы.

Березкин молча показал на едва заметные следы когтей.

— Медведь, — прошептал Саша, не спуская глаз с отпечатков широкой медвежьей лапы на суглинке.