Саша Чекалин

Так прошла половина ночи. Только к утру заснула жена. Немного вздремнул и он. А ровно в девять часов, минута в минуту, Тимофеев уже был у себя в кабинете на службе. Сработала привычка быть точным как часы. Держался он, как обычно, спокойно, уверенно. Только голос, звучавший глухо, и глубокие тени под сухими, воспаленными глазами показывали, что он провел бессонную ночь. Так определил и оперуполномоченный Кореньков, когда принес к нему в кабинет почту.

— Отдохнуть бы вам не мешало… — посоветовал он и тут же сообщил, что секретарь райкома партии Калашников уже звонил.

«Торопится… — подумал Тимофеев. — Значит, положение на фронте ухудшается».

Разбирая полученную почту, Тимофеев остановился на присланной из области шифрованной телеграмме. В ней сообщалось, что имеются сведения о попытке врага через своих агентов использовать для диверсионной работы выпускаемых в прифронтовой зоне из тюрем уголовников. В другой шифрованной телеграмме приводился список лиц, которые могли появиться в Лихвине. Указывалось на необходимость предварительно выяснить, кто из местных жителей пытается завести дружбу с этими лицами.

Вызвав к себе Коренькова, Тимофеев показал ему шифровку. Они перебросились несколькими фразами, с полуслова понимая друг друга.

— Разрешите действовать? — почти весело спросил Кореньков.

— Только без спешки, — предупредил Тимофеев. — Установи наблюдение. Понимаешь?..

Кореньков хотел выйти, но Тимофеев снова остановил его.

— Как ведет себя сапожник Ковалев? — спросил он.

— Теперь не пьет, — сообщил Кореньков. — Должен доложить вам… — Кореньков улыбнулся, — зловредный мужик стал. Обязательно при встрече чем-нибудь подковырнет. Настоящий контрик…

— Вот как… — спокойно заметил Тимофеев.

— Неприятное впечатление у меня и от работника местного радиовещания Григория Штыкова. Ведет себя не как комсомолец… Ходит и панику разводит, что фашистов может только зима остановить. Мол, наша техника слаба перед техникой врага.

— Вот как! — снова спокойно повторил Тимофеев, крепко потирая руки.

Проводив Коренькова до двери, Тимофеев, озабоченно хмуря брови, остановился у сейфа, достал особо секретный документ.

Это был список лиц, намеченных для подпольной работы в городе и в районе на случай прихода врага.

Были в этом списке и коммунисты и беспартийные, на первый взгляд люди ничем не примечательные, незаметные. С некоторыми из них он уже раньше разговаривал, и они уже знали о своей предстоящей работе. Теперь Тимофеев снова отчетливо видел этих людей, снова, но уже мысленно разговаривал с ними. Спрашивал сам себя: справятся ли? Одно дело — остаться в городе, занятом врагом. Но другое дело — работать в этом городе. Работать так, чтобы не только окружающие, соседи, но даже и самые близкие родственники не знали, не догадывались об этом. Теперь появились в списке еще две фамилии людей, о которых только что шел разговор с Кореньковым.

Днем неоднократно звонил секретарь райкома партии Калашников.

— Будет выполнено… Готовлю… Все в порядке… — кратко отвечал Тимофеев. Кончив разговаривать, он снова подходил к карте района, висевшей на стене сбоку от письменного стола, внимательно вглядывался в знакомые названия населенных пунктов. Вставали перед глазами широкие просторы колхозных полей, извилистые линии проселочных дорог, прямые шоссейные магистрали. А выше, налево, на карте зеленели огромные лесные массивы, смыкавшиеся дальше со знаменитыми Брянскими лесами.

Невольно мелькала мысль: леса могли служить защитой для своих, но они могли служить и врагу. Долго сидел над картой Тимофеев. Кореньков несколько раз заходил в кабинет, кратко докладывал о текущих делах.

— Вижу, вы, Дмитрий Павлович, всё карту изучаете, — заметил он. — Лесные наши места. Такого раздолья, скажу вам, в области нигде нет.

— Кого советуешь взять с собой? — обратился к нему Тимофеев, медленно прохаживаясь по кабинету.

— Лесника Березкина… — уверенно предложил Корепьков. — И на всякий случай возьмите с собой кого-нибудь из ребят истребительного. Хотя бы Чекалина… Он тоже хорошо знает окрестные леса. Охотился я однажды с его отцом и с ним… Первоклассные, могу вам сказать, охотники…

— Чекалина? — задумчиво переспросил Тимофеев, перебирая в памяти всех бойцов истребительного батальона. О Саше Чекалине у него уже сложилось хорошее мнение как о смелом, находчивом бойце батальона. Знал он и мать Саши, Надежду Самойловну, встречаясь с ней в райкоме партии. Немного знал и отца Саши, колхозного пасечника в Песковатском.

Поговорив еще с Кореньковым и потом по телефону с Калашниковым, Тимофеев попросил вызвать Сашу.

После ухода Коренькова Тимофеев, немного подумав, снова позвонил по телефону, но теперь уже в военкомат. Разговор шел об отце Саши Павле Николаевиче.

— Подожди пока. Оставь до особого распоряжения… — предложил по телефону Тимофеев. — Он мне тоже будет нужен. Хорошо все окрестные леса знает… охотник.

В списке у Тимофеева появилась новая фамилия. Но с этим человеком надо было еще поговорить.

Открыв дверь, Саша нерешительно шагнул в кабинет Тимофеева.

Тимофеев кивнул ему головой, продолжая разговаривать по телефону.

Саша присел на краешек стула у двери, посматривая по сторонам. Полтора месяца назад он вместе с Васей Гвоздевым и Егором Астаховым вот так же, волнуясь, пришел в этот кабинет к Тимофееву записываться в истребительный батальон. Тогда Тимофеев, как и теперь, одетый в военную форму с двумя кубиками на малиновых петлицах гимнастерки, внимательно выслушал ребят, а потом категорически отказал им. Но Саша все-таки добился, чтобы его зачислили в конный взвод. В первом же деле, когда отряд выехал прочесывать лесную полосу вдоль железнодорожного полотна, Саша отличился, напав на следы сброшенных с самолета вражеских парашютистов-диверсантов. Потом крупная операция совместно с другими истребительными батальонами по разгрому вражеского десантного отряда в соседнем районе.

— Как здоровье Елизаветы Дмитриевны, спрашиваешь? — кричал в трубку Тимофеев. — Неважно. Лежит дома. Не-ет… Врачи сейчас не могут помочь… Самое главное, говорят, теперь покой… Лежит в постели… Ничего не поделаешь. Конечно, туго приходится. Дочку отправил к тетке… Да…

Саша догадался, что речь идет про жену Тимофеева.

Кончив разговаривать по телефону, Тимофеев повесил трубку, с полминуты помедлил, очевидно собираясь с мыслями, потом спросил Сашу, в упор поглядев на него:

— На охоту любишь ходить?

— Люблю… — удивленно ответил Саша, встал перед Тимофеевым и по-военному вытянул руки по швам. Ко всем бойцам истребительного батальона Тимофеев обращался на «вы». И только в минуту особого расположения к человеку он разговаривал запросто, на «ты».

Тимофеев едва заметно улыбнулся, а Саша покраснел, польщенный, что широкоплечий, кряжистый командир, разглядывая карту района, продолжает запросто разговаривать с ним, расспрашивая про окрестные леса.

Саша тоже подошел к карте, пальцем показывая знакомые места.

— Леса у нас отменные. Даже медведи есть. Хотя вы сами все знаете.

— Медведи… — задумчиво повторил Тимофеев, поглаживая рукой зачесанные назад густые русые волосы. — А ты видел медведя?

Саша, считавший себя заправским охотником, даже усмехнулся:

— Мы с батей видели. Правда, небольшой медведь, медвежонок наверно, увидел нас и убежал. А стрелять мы не стали — пожалели… И знаете где? Вот тут… — Саша указал на карте. — Здесь даже лесовик заблудится — чаща, бурелом, от дороги далеко. Глушь непомерная. Птиц и то не слышно. Зато зверья… Вот где охота!

Тимофеев не перебивал. Незаметно для себя Саша увлекся:

— Мы с отцом все собирались построить шалаш в лесу, в самой глуши, и там с неделю пожить. Вы знаете, как интересно! Ночью все тихо-тихо, особенно перед рассветом. Деревья не шелохнутся, словно спят. А чуть только начнет светать — словно ветерок пробежит… Зашуршат листья, сперва робко, словно спросонья, а потом все слышнее, громче. Зачирикают птицы, сперва тоже робко, а потом смелее. Выскочит белка, цокнет раз-другой, взбираясь по стволу. А ежики… Вы только посмотрели бы, что утром, на рассвете, ежи разделывают…