Очаги сопротивления

Дэвид приблизился к двери — толстый ковер скрадывал поступь босых ног — и вошел в просторный, изысканно обставленный кабинет: массивный темный стол, несколько кожаных кресел, а у стены на той стороне комнаты — несколько видеомониторов на длинном кронштейне. Один из мониторов светился; перед ним, проворно работая пальцами на клавиатуре, стоял коротышка.

До Дэвида вмиг, единым ярким просверком дошло, что надо делать.

Достать из кармана револьверик оказалось непросто, боек зацепился за материю, но Дэвид справился и, вспоминая наставления Ховика, оттянул боек большим пальцем.

— Эй, — негромко окликнул он.

Человечек обернулся и, завидя вошедшего, торопливо вскинул подол оранжевой мантии и начал что-то лихорадочно там нашаривать. Дэвид, держа оружие обеими руками примерно совместил мушку с риской прицела, ориентируясь на центр оранжевой мантии, и нажал на спусковой крючок. Не тратя времени на выяснения, попал он или нет, Дэвид снова оттянул боек, заметив мимоходом, что коротышка извлек-таки наружу пистолет, и снова выстрелил.

Все развивалось как бы в замедленном темпе. Пистолет коротышки проделал дыру в столе. Когда Дэвид взвел револьверик для очередного выстрела, коротышка повернулся вполоборота и стал медленно оседать, подгибаясь в коленях — впечатление такое, будто он услышал дурную новость. Очередным выстрелом Дэвид высадил один из мониторов Коротышка выпустил пистолет из рук, и тот, стукнувшись об пол, гулко грохнул. Дэвид один за другим дал пару выстрелов, и коротышка медленно сполз на ковер, подтянув скрюченные руки к боку.

Дэвид, подойдя поближе, наклонился и подобрал оброненный пистолет. Плоский, угловатый, и нет на виду ни бойка, ни барабана — видно, автоматический, не иначе. Размером пистолет был крупнее взятого с санитара револьверика и, очевидно, лучше (это, наверное, такие называют «Специально для суббот»). Только почему-то не было деталей, о которых пояснял Ховик, и Дэвид не представлял, как им пользоваться. Стоило коснуться для пробы спускового крючка, как пистолет грянул, дав зловещую отдачу и пробив в изящной стенной облицовке дыру. Дэвид крайне осмотрительно положил пистолет на стол возле револьверика, и подошел взглянуть на светящийся экран монитора.

Там, однако, не было ничего, помимо столбцов чисел и знаков. Очевидно, шифры доступов, подумал Дэвид и облегченно перевел дух. Еще чуть-чуть, и случилось бы непопра вимое. Нападавшие снаружи, кто бы они ни были, допустили один серьезный просчет. Очевидно, они взорвали электростанцию, чтобы из лагеря не поступило сигнала о помощи, несомненно, вывели из строя все линии связи. Но они забыли, если только вообще имели представление, о компьютерах. Связанная с ФЕДКОМом компьютерная система здания представляла великолепное средство связи; еще несколько секунд, и информация коротышки высветилась бы на всех подряд экранах от Калифорнии до Вашингтона.

Налетчики, должно быть, полагали, что подняв электростанцию на воздух, они разом снимут все проблемы, однако, по логике, в лагере должен иметься какой-то резервный вариант: какие-нибудь аккумуляторы, солнечные батареи на крыше — вариантов куча. Ведь не будь какого-нибудь подстраховочного, дополнительного резерва, случайный инцидент с основным источником энергии мог бы повлечь срыв ценных программ и распорядка работ. А такие люди, как здесь, вряд ли стали бы полагаться на ненадежные и легко уязвимые провода на столбах, когда речь идет о жизненно важной связи с ФЕДКОМом. Почти наверняка должен быть хотя бы один глубоко упрятанный силовой кабель, а то и больше.

«Тебе это почти удалось», — подумал Дэвид, глядя сверху вниз на коротышку. Единственный из всех, кто вспомнил о ФЕДКОМе. И, возможно, единственный, кто имеет неограниченный мгновенный доступ — столбцы шифров тому свидетельство. Директор собственной персоной, — в субботу, да в такую рань? Должно быть, засиделся допоздна за какой-нибудь работой; может, и спальня имеется где-то в помещении. Что ж, вот и схлопотал теперь за усидчивость. Или просто за то, что не вспомнил сменить брюки и туфли.

В кабинете стояла теперь тишина, нарушаемая лишь слабым гудением включенной аппаратуры. Дэвид несколько минут изучал компьютерную выкладку, легонько постукивая по кронштейну. Затем пододвинул добротно обтянутое кресло, опустился в него и размял пальцы, словно пианист перед игрой.

— Поговори со мной, малютка, — сказал он вслух и занес руки над клавишами.

Снаружи полыхала подожженная трассирующими пулеметыми пулями казарма; «полусотка» и противотанковое ружье тем временем крушили деревянное строение. Зону облачал затягивать густой серый дым — пулеметчики, Оставшиеся охранники выскочили, наконец, из казармы и под прикрытием дымового шлейфа метнулись к главному корпусу. Им вслед застучали частые выстрелы, но большинству все-таки удалось благополучно одолеть расстояние и скрыться в дверях восточного крыла.

Появление охранников было катастрофой для заключенных, полностью овладевших к этой поре зданием. Охрана ночной смены — полусонная, застигнутая врасплох, вооруженная максимум пистолетами — не составляла серьезного препятствия, а несколько человек из дежурного гражданской го персонала были в целом обезврежены. Оставшиеся в живых либо попрятались, либо лежали бездыханные.

Прорвавшиеся же из казармы имели с собой боевые винтовки, выставленные на автоматический огонь, и были вне себя от ярости и страха. Ворвавшись в восточное крыло и застав там буйствующую оранжевую толпу, вооруженную чем попало, они просто открыли огонь и палили не переставая, пока оставались хоть какие-то вертикальные мишени. Когда стих наконец оглушительный шквал, коридоры были завалены убитыми и ранеными, а заключенные по всему корпусу в панике искали себе укрытие.

У вновь прибывших, однако, не было ни времени, ни достаточно патронов, чтобы разыскивать их и добивать. Вытеснив заключенных из коридоров и прикрыв себе тыл, они заняли оборонительную позицию и изготовились к отражению последней атаки.

Бросок на главный корпус был одинаково прост и опасен. Штурмующие среди полного безмолвия пробежали через ворота и порезанную проволоку, затем — аккуратным газоном дворика. Но едва первые из них показались в дверях, их встретил дружный огонь укрывшихся в здании охранников. После яркого света пустыни темнота коридоров ослепляла, к тому же свет четко очерчивал силуэт на фоне дверей. Впервые за все утро штурмующие начали нести ощутимые потери.

Подбежав по дорожке к восточному входу, Костелло внезапно осознал в себе давно забытый кошмарный страх, въевшийся еще с полицейского прошлого: закрытая дверь, погруженное во тьму здание, неизвестное число вооруженных, укрывшихся там убийц, которых никакими усилиями не уговорить выйти наружу. Страх, до боли знакомый любому, кто служил в полиции; осознание, граничащее с ностальгией. Жаль, нет слезоточивого газа или хотя бы ручных гранат! По крайней мере можно смело отбросить всю эту блажь вроде: «Руки вверх, бросай оружие» — вот уж, действительно, вздор так вздор.

У него на глазах бежавший впереди рывком распахнул дверь одной рукой, другой вскинул оружие — и запрокинулся с простреленным лицом. Отпрыгнув вправо, Костелло на секунду привалился спиной к стене, глубоко вздохнул и, что было силы прыгнув в открытый проход, чуть нагнувшись, приземлился. В глаза полыхнула вспышка напряженного огня.

Костелло, твердо уперев М-16 в плечо (от бедра пускай стреляют супермены в военных фильмах), дал очередь в сторону высвечивающих из темноты частых сполохов. Короткая очередь — и прыжок вбок, чтобы не маячить на фоне двери, как в тире; и снова очередь в невидимого врага.

И тут он почувствовал, как в грудь несколько раз подряд часто стукнуло — не больно, а будто бы ткнуло несколько раз жестким негнущимся пальцем. Костелло сразу понял, что произошло; выронив винтовку, он качнулся, упал и с чувством неимоверного облегчения умер.