Страница 84 из 88
Вот здесь-то Николай Васильевич и разоткровенничался:
— При жизни Брежнева я к нему, к Леониду Ильичу, обращался с письмом, в котором кратко описал обстановку и просил меня лично принять, чтобы доложить, в том числе предложения. Больше я ничего не просил. У меня была надежда, что он со мной переговорит, затем пригласит меня вместе с Дмитрием Федоровичем и учредит, так сказать, между нами мир. Леонид Ильич мастер это делать. Он сам по складу человек добрый и любил, чтобы и остальные работали и жили в добре и согласии. Но из моего замысла ничего не вышло. Вначале мы с Виктором Пивоваровым решили, что лично он передаст письмо. Но этого не получилось, и мы вынуждены были передать его через Блатова. Тот сказал нам, что передал, но никаких обратных действий со стороны Леонида Ильича не было. Как видите, я попытки делал и раньше.
— Конечно, сегодня можно только сожалеть, что ничего не получилось со встречей. Однако думаю, что нельзя исключать варианта, что и в случае с Брежневым действовала та же схема: Леонид Ильич сказал или даже показал письмо Устинову, а тот попросил Брежнева не реагировать. Почему так могло получиться? Да потому, что Брежнев и Устинов были дружны. Кто, как не Устинов, инициировал Брежневу все награды 70-х и начала 80-х годов? А потом Устинов откровенно всегда демонстрировал, что он как министр обороны для Брежнева вечная и непоколебимая опора. Кстати, он это демонстрировал и при Гречко, почему, собственно, и стал министром.
— Да, дела как сажа бела… — грустно сказал Огарков.
— Ничего, товарищ маршал, — успокаивал я Николая Васильевича, — жизнь на этом не кончается.
— Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют— это вы хотели сказать? — повеселел Огарков.
— Вы известная личность. Вас знает страна. И любое ваше перемещение будет правильно оценено народом.
— Да, так дальше работать невозможно, — как бы подводя итог, заметил Огарков.
Действительно, через три месяца, т. е. в сентябре 1984 года, состоялось назначение Н. В. Огаркова на должность Главнокомандующего Западным стратегическим направлением. А вместо него на должность начальника Генштаба был назначен С. Ф. Ахромеев.
Развязка наступила. Для меня лично, как и для многих в Генеральном штабе, это уже не было неожиданностью. В тот же день Устинов провел коллегию Министерства обороны и представил всем Сергея Федоровича в новом качестве. Самого Николая Васильевича на коллегии не было. А на следующий день меня вызвал уже новый начальник Генштаба и спросил:
— Так мы будем и дальше под крышей Генштаба вместе или как?
— Сергей Федорович, я думаю лучше — «или как». Для пользы службы мне надо быть в войсках.
— Вам виднее. Я упрашивать не намерен.
— Вот и прекрасно. С вашего позволения я буду ждать команду.
От новоиспеченного начальника Генштаба я возвращался к себе с некоторым облегчением и одновременно с тоской и тяжестью в душе. Чувство облегчения я испытывал потому, что все-таки вырываюсь из этой обстановки — именно из этой затхлой, напичканной интригами, обстановки, а не из Генштаба, к которому я за пять лет уже «прирос». И особо было печально то, что эта интриганская обстановка создавалась в первую очередь Устиновым. Будучи секретарем ЦК и членом Политбюро, он и там тоже был главным источником всей интриганской возни. Чего только стоят его «сети» против Косыгина, Гречко, Романова!
В 1967 году, после того как Косыгин вручил орден Ленина Вологодской области и мы его проводили в Москву, первый секретарь обкома Анатолий Семенович Дрыгин оставил несколько человек для подведения итогов этого недельного визита предсовмина. Перечислял, что конкретно Косыгин сделал за эти дни для Вологодской области, восхищался им и все время произносил тосты за его здоровье. И как бы между делом сокрушался, что «…есть недалекие люди, которые смеют распространять в отношении Алексея Николаевича разные негативные байки». О них Дрыгину поведал помощник Косыгина. Тогда я впервые услышал фамилию Устинова. Это был сталинский нарком оборонной промышленности, а с 1957 года стал заместителем предсовмина СССР. Но в 1960 году с поста председателя Госплана в Совет Министров на должность первого зама предсовмина приходит Косыгин. Вскоре Устинов тоже становится первым замом предсовмина. В 1964 году потребовался новый председатель правительства. Выбор пал на Косыгина. Естественно, самолюбивый и самовлюбленный Устинов был ущемлен — ведь он тоже и первый заместитель, и по возрасту почти равные (Дмитрий Федорович даже моложе), да и министрами они были в одно время, но у Устинова было важное преимущество — все-таки руководил оборонкой, а не легкой промышленностью (хотя «легкая» была тяжелее «тяжелой»). Кроме того, Устинов уже был дважды Героем Социалистического Труда. Но… выбор пал на Косыгина. Став во главе правительства, он принимает все меры, чтобы выдвинуть Устинова. В 1965 году последний становится секретарем ЦК, но и там он, конечно, «не забывает» Косыгина.
А позже, т. е. с 1976 года, я уже и сам наблюдал, как скрестились пути Косыгина и Устинова. Устинов стал независимым министром. У нас было четыре независимых министра, на которых не распространялась власть предсовмина (а генсеку было просто не до них): министр иностранных дел, министр обороны, министр внутренних дел и председатель КГБ. Устинов совершенно не считался с предсовмином Косыгиным, который, например, выступал против ввода наших войск в Афганистан. Я уже не говорю о том, что для Устинова Косыгин совершенно не был преградой в вопросах финансирования оборонных заказов.
Конечно, уйти, чтобы не видеть и не слышать все это, — было бы отлично! И в то же время коллектив Генштаба и мой личный вклад в общий большой труд всего коллектива по укреплению и совершенствованию Вооруженных Сил многое для меня значили. Эти годы и совместная работа породнила меня с офицерами-генштабистами — великими тружениками нашей армии и флота. Поэтому мне тяжело было расставаться с теми, с кем вместе создавал что-то новое или укреплял уже существующее, но тоже крайне нужное для защиты Отечества.
Вот с таким противоречивым чувством я ждал решения своей судьбы. Ждал, но и, конечно, работал. Прошло около месяца — никакого движения. Решил идти к Д.Ф.Устинову и все высказать. В конечном итоге все зависит только от него. Звоню министру и прошу принять. Он понял, о чем может идти речь, и сразу согласился, но сказал, что сейчас занят — у него посетитель, а как освободится, его помощники мне позвонят.
Прекрасно. Вот и решится наконец моя судьба. Мне уже не терпелось. Решил, чтобы сориентироваться по времени, позвонить и поинтересоваться в приемной, кто и когда зашел к министру и кто еще в приемной на очереди.
Звоню дежурному по приемной (там уже к такого рода вопросам приучены):
— Кто у министра?
— Товарищ из ЦК.
— А кто в приемной?
— Никого. Но буквально сейчас нам стало известно, что подойдет начальник Генштаба.
— Спасибо.
Да, если зайдет начальник Генштаба, то это не меньше часа, а то и два-три. Но я уже не мог заниматься ничем другим — все мысли были только вокруг предстоящей встречи. Конечно, наилучший вариант — это Дальневосточный военный округ. Тем более что наконец-то Ивана Моисеевича Третьяка должны продвинуть по службе, в связи с чем открывается вакансия. Но если здесь мне не светит, то надо все равно проситься куда-нибудь подальше на любой военный округ (все-таки я пришел с округа).
Пока я рассуждал-прикидывал, вдруг звонит по телефону помощник министра генерал Илларионов:
— Валентин Иванович, вас приглашает Дмитрий Федорович.
— Уже освободился?
— Давно.
Странно: освободился, да еще и давно. Значит, Сергей Федорович находился у него 10–20 минут, не больше. Иду, а сам недоумеваю — почему у министра с начальником Генштаба такая короткая встреча. Не исключено, что у них был только один вопрос — обо мне.
Беседа Д. Ф. Устинова со мной состоялась один на один, что бывало крайне редко (во всяком случае для меня — обычно как минимум присутствовал помощник). Дмитрий Федорович расположился на своем месте — в торце длинного стола. Я рядом. Внешне обстановка вроде благоприятная, но внутренне у меня было все напряжено. Интуитивно я чувствовал, что он тоже собрался к жесткому разговору. Каждый из нас уже немного психолог. По лицу, по взгляду, по жестам и по манере говорить мне было ясно, как он настроен (тем более что я смотрю на это лицо почти ежедневно уже несколько лет). Я начал: