Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 39 из 43

Дорогая моя Шура‚

Шура из-под Вологды.

Погуляем‚ моя Шура‚

Пока обе молоды.

Тут‚ вроде‚ колыхнулось. Почудилось-показалось. Как лист шелестнул нехотя:

Я теперя не твоя‚

Я теперя Сенина.

Он вчерась водил меня

Слушать речи Ленина.

Растерялись. Сбились с ноги. Запутались и затолкались.

– Бабка‚ – сказали кавалеры‚ поигрывая костыликами. – Заманила‚ Сусаниха чертова? Поматросила и бросила? Это ж разве молодушки? Это ж активистки бесполые.

А она:

– Ништо‚ женихи. Отобьем бабочек. Отымем у супостата. Не всё им, кой-чего и себе. И раз! И дружно!

С крыши капает вода‚

Да узнаёт милой года:

"Сколько‚ Маня‚ тебе лет‚

Да ЗАГС запишет или нет?"

Те и сдались. Сомлели. Покорились мужскому напору. Сознательность – дело‚ конечно‚ хорошее‚ да и одной оставаться – навоешься. И визгливо‚ и радостно‚ с полной своей отдачей‚ идя на тесное стариковское сближение:

Я стояла у ворот‚

Спросил милый: "Какой год?"

Совершенные лета‚

И никем не занята.

Бабка взгромоздилась на скамейку‚ глядела из-под руки на проходивший мимо отряд. Как парад принимала. Колонну женихов на марше. Хромого с косым. Да кривого с горбатым. Да с клюшкой. Да на костыликах.

– Всё. Дальше шагайте сами. Там пруд. Вокруг бабы несчитанные. Скажете – от меня.

– А ты? Шла бы с нами.

– А мне делов не переделать. Кульером работаю. Пакеты таскаю. Письма-квитанции. Скороход ваша бабка на старости лет. Входящая-исходящая.

– Старая‚ – попросили‚ – угомонись‚ подруга. Внучатки пускай работают‚ лбы здоровенные. Их теперь черед.

– Дак они ж у меня в тюрьме кукуют‚ близнятки мои. Колька подследственный да Петька подконвойный. А может‚ и наоборот.

– Да что ты?

– Да то. Собрались к вечеру‚ инструмент спроворили‚ хлеба краюху‚ сказывают на пороге: "Ты у нас‚ красавица‚ в бархате жить станешь". Я им: "Вы куда?" – "На дело‚ умница. На рысях на большие дела. Не всё им, кой-чего и нам". И ускакали‚ поганцы. Вот я теперь и нарабатываю‚ близняткам на передачи‚ проглотитам моим. Кольке – мешок полный‚ Петьке – рюкзак цельный. А они: "Не журись‚ девушка‚ в сапожках гулять станешь. На путину поедешь‚ крабов увидишь".

И пошлепала в свою сторону.

Она шла за стариками по боковой дорожке. Голова набок. Глаза скорбные. Руки донизу. Пальцы перебирают подол. И черная машина катила за оградой‚ будто с малого уклона‚ резиной терлась о борт.

– Я ведь какая была? – говорила. – Я ведь такая была. Упрямая. Настырная. Своевольная. Пробивалась в него долго‚ отчаянно‚ безуспешно‚ и когда‚ наконец‚ сдалась‚ он меня принял. Радость моя! Удача невозможная. От него яблоками пахло. Антоновкой.

– Ничего этого не было‚ – сказали обиженно из черной машины. – Нам ли не знать?

– Бебу спроси. Фиму-дурака. Тахту скрипучую. Он говорил: "Нас интересуют ваши тридцать. И сорок. И пятьдесят ваших лет". И еще: "Я приснюсь тебе в ночь перед возвращением. Жди". И я жду.

– Себе-то не ври‚ – скажет на это Беба‚ ненужная ее подруга.

– Кому тогда врать? – скажет Фима-дурак.

Встали толпой потрясенные женихи.

Жались кучкой постаревшие враз невесты.

Тянули басовито и похоронно:

Последний год‚

Последний час‚

Последний вечер

Я у вас.

Последняя

Минуточка‚

Прощай‚

Прощай‚

Анюточка.

Бом-бом-бом!

Зыбило пруд. Морщило гладь. Ежило размытые пятна. Колыхалась на неспокойной воде долбленая лодочка-однодеревка‚ челн-перевертыш‚ как гроб без крышки. Легким ветерком подгоняло его к берегу‚ к темной громаде ресторана‚ словно просился он обратно‚ к живым. Тогда его отпихивали багром.

Она подходила медленно‚ сторожко‚ шаг за шагом‚ тянула голову‚ маленькая и напуганная‚ заглядывала в лица‚ как искала потерянное:

– Здравствуйте‚ – а вот и вы. Здравствуйте‚ вас не узнать. Здравствуйте‚ не виделись с прошлых похорон. А вы чей родственник? – здравствуйте.

Они догнали ее‚ три старика‚ попросили дружно:

– Идем с нами. Мы тебя принимаем.

А она:

– Где можно встретиться в наше время? Только на похоронах. Чтобы собрать всех вместе‚ кто-то должен пожертвовать жизнью.

Подходил величественный распорядитель с крепом на рукаве‚ почтительно склонял голову:

– Теперь вы.

– Нет‚ – говорила. – Еще рано. Жизнь впереди.

Но толпа расступалась безмолвно.

– А ты кто такой? – оскалился завтрашний старик.

– Я артист‚ – отвечал распорядитель. – Из соседнего театра. Наш коллектив взял шефство над этой церемонией.

– Ты трагик?

– Не сказал бы.

– Комик?

– Не посмел бы. Но всё‚ что я делаю‚ я делаю красиво.

Она поднималась на возвышение‚ ступенька за ступенькой‚ старея и уставая под каждый шаг‚ а сверху уже спускался прежний плакальщик‚ зареванный и засморканный вдовец‚ и хор стариков у подножия выводил торжественно‚ слаженной академической капеллой:

Сладко попито‚

Поедено‚

Похожено.

Вволю корушки

Без хлебушка

Погложено...

– Три минуты‚ – предупредил распорядитель.

Зависала высоко над водой помешавшаяся от горя старуха с распущенными волосами‚ черную шаль волочила по полу‚ бренчала браслетами на сухом запястье‚ трясла без отдыха седой головой‚ а глаза молодые‚ в глазах боль‚ глаза не смирились еще со старым своим телом.

– Я какая была? Я такая была. Поторопила свое счастье.

Подплыл‚ покачиваясь‚ гроб-однодеревка‚ прокружился замедленно‚ тюкнулся легонько о берег‚ как напомнил о себе.

И опять его отпихнули багром.

"...здравствуй‚ милый. Навеки теперь здравствуй!

Давно не писала тебе‚ а куда писать? Давно не кричала‚ а чего кричать? Давно не молила‚ не принимала тебя: некому уделить жизнь.

Что мне досталось? Годы несеяные.

Что мне осталось? Песок в кулаке.

Не наелась за жизнь. Не напилась. Не начувствовалась.

Хотела ребенка от тебя. Хотела ребенка для себя. Хотела пройти с тобой девочкой‚ девушкой‚ женщиной: тут‚ у воды‚ назначенный мне предел.

Ставлю свечи по прошлому. Зажигаю лампадки. Окуриваюсь дымком воспоминаний. Идти к тебе‚ идти за тобой‚ где взять силы?

Время пересчитывать постельное белье..."

– Всё‚ – объявил распорядитель. – Заканчивайте.

Строились внизу старики перелетным клином. Выравнивали ряды‚ отмеряли дистанции‚ и место оставалось незанятым‚ малое место в середине.

– Но пора уже идти отсюда‚ – сообщил тихий голос‚ совесть бульваров‚ запинаясь от волнения на чужих словах. – Мне – чтобы умереть‚ вам – чтобы жить‚ а что из этого лучше‚ никому неведомо‚ кроме Бога.

Черная машина гуднула настойчиво. Впервые во весь голос. И челн-перевертыш‚ словно подгадал‚ снова подплыл к берегу.

– Прости‚ – как оттолкнула багром. – Не могу быть оставленной. Не хочу быть покинутой. Тебе умереть‚ чтобы мне жить. Чтобы было кого оплакивать оставшиеся годы.

Она отправится завтра на кладбище‚ подберет камень с портретом‚ имя и фамилию‚ и будет ходить на могилу‚ ухаживать‚ грустить по ушедшему. Потом ее подловят хозяева этой могилы‚ пораженные обилием цветов‚ усмотрят намек‚ укоризну‚ корысть‚ их прежнюю интимную связь‚ пригрозят и поскандалят. Тогда она поменяет место. Новая могила‚ новое имя-сюжет. Без сюжета ей не прожить. Не спрятаться от себя. И будет жить долго‚ невозможно долго‚ и переживет нелюбимого мужчину‚ что перестанет‚ наконец‚ домогаться ее ночами‚ поставит ему камень без портрета‚ станет ухаживать теперь за двумя могилами‚ а в памяти всё сольется‚ перепутается: не разберешь напоследок‚ с кем жизнь прожита.

– Сука ты‚ – скажет на это Беба-давалка.

– Все вы хороши‚ – скажет на это Фима-дурак.