Маннергейм

В час ночи фронтальной атакой кавалеристов Маннергейма и пехоты сибиряков город Заболотов был освобожден от врага.

Утром, при свете яркого солнца, город раскрылся во всей своей красе. Он был очень живописен. Его планировка, при значительных перепадах в рельефе местности, создавала удивительное разнообразие пейзажа. Тянущиеся от Прута вверх старые улочки, извилистые, изломанные крутыми поворотами, переходили на пологой части склона в сеть прямолинейных улиц с двухэтажными домами, а кое-где — шикарными особняками. В городе много еврейских лавок и магазинов. Тут и там можно услышать польскую, украинскую, еврейскую, румынскую и русскую речь, но все же преобладает местный говор. Яркими цветистыми пятнами нарядов выделяются местные девушки и женщины, которые кокетливо поглядывают в сторону солдат. Их не волнует, какой они армии. На большом рынке весело, хотя торговли почти нет, но покупателей много. Ларьки убогие, у любой торговки товара не больше, чем на два-три рубля. В центре города много книжных магазинов. Зайдя с группой офицеров в один из них, генерал спросил:

— Есть ли книги на русском или французском языках?

— Нет, ясновельможный пан генерал, — ответил продавец, — вражьи изверги их конфисковали и сожгли на дворе. Есть хорошие издания на польском и венгерском языках, немного осталось немецких книг.

«Позади большой путь, — писал Маннергейм Марии Любомирской, — мы пересекли Днестр и добрались до Прута».

Вскоре полки сводного кавалерийского корпуса в Заболотове сменила Сибирская стрелковая дивизия. После двухдневного отдыха кавалерийское соединение было расформировано и генерал-майор Маннергейм со своей 12-й кавалерийской дивизией был направлен на позиции у западной окраины города Снятын. Там он сменил 9-ю кавалерийскую дивизию.

Этот маленький городок на первый взгляд казался наполненным вывесками и козами. Последние группами бродили по тротуарам.

По главной улице, ведущей к базарной площади, фланировали офицеры, солдаты и так называемые «кузины милосердия», у которых давно было потеряно сходство с обычными женщинами. Для них любовь была загаженной клеткой, из которой уже давно вылетела певчая птица. Недаром венерические болезни на фронте назывались «сестритом», а солдаты пели такие частушки:

В городе свободных помещений нет, но для генерала и его штаба выделили местную гостиницу. Когда генерал поднимался по лестнице в свой номер, его догнал лакей и тихо спросил:

— Пан генерал, вам девочек в номер нужно одну или две — постельку погреть?

— Не забывайтесь, любезный, и свои предложения оставьте при себе.

— Владимир Константинович, — обратился генерал к адъютанту, — узнайте, пожалуйста, готов ли обед в местной харчевне, имеющей громкое имя «Ресторан Париж», и принесите мне свежие газеты.

Хозяйка «харчевни-ресторана», краснощекая, крутобедрая полька, накрыла белой скатертью большой стол, за который пригласила офицеров, сопровождавших генерала. Маннергейму был выделен отдельный стол, скатерть на котором напоминала поповскую рясу. Он был заставлен бутылками, как будто генерал собирался пьянствовать целую неделю. Маннергейм мило поблагодарил хозяйку за гостеприимство и сел за стол к офицерам своего штаба. Во время обеда генерал спросил хозяйку, как они жили при немцах. Она с раздражением ответила:

— Сожрали сала на 150 рублей и ничего не заплатили, все даром.

— А как с местными женщинами обращались? — поинтересовался начальник штаба.

— Не трогали только тех, кто с мужьями. А без мужей — крепко обижали.

— Господа, — обратился старший адъютант дивизии к офицерам, — мне только что сообщили, что вчера сюда прибыл театр из Коломыи, показывают фарс «Лига целомудрия», будет долгое раздевание десяти девушек. Кому заказать билеты?

В номере генерала денщик аккуратно разложил на столе пачку столичных газет, которые только что доставила местная почта.

Маннергейма приятно удивила «Петроградская газета», которая объективно рассказала о финляндской экономике, подчеркнув ее интенсивное развитие. В Великом княжестве шло падение курса русского рубля, составившего 100 рублей за 216 марок. Промышленность Финляндии не только не пострадала от войны, но даже расширила свою деятельность, пользуясь высокими ценами и отсутствием конкуренции.

На огонек в номер генерала заглянул начальник штаба полковник Поляков. Зашел разговор о патронах и снарядах.

— Прочитав сейчас статью о строительстве патронных заводов, я уяснил себе, — сказал Маннергейм, — что патроны наша дивизия получит только в следующем году, ведь недаром говорят наши мудрые ахтырцы, что мы воюем с Богом, а наш враг — с тяжелой артиллерией.

— О, ваше превосходительство, я забыл показать вам новый приказ штаба армии, который мы получили сегодня.

Прочитаю его главную мысль: «Приложите самые тщательные меры к сбору винтовок во время боя. Запасы оружия и патронов в армии иссякают…»

— Вот вам дополнение к моим словам, мой друг, — тихо сказал генерал.

Поздно вечером, когда Маннергейм уже лег спать, адъютант принес из штаба «весьма секретный» приказ командующего Юго-Западном фронтом, который гласил, что будут резко снижены поставки овса в кавалерийские дивизии. Он предлагал пользоваться соломой, которой в зоне действия армии не было.

Спать не давало еще одно неприятное сообщение старшего врача. Тот доложил, что у казаков после стоянки в городе Заболотове появилось шесть случаев заболевания сифилисом.

Утром очередная новость. Адъютант принес Маннергейму Высочайшую телеграмму следующего содержания:

«Генералу свиты Его Императорского Величества, барону Густаву Маннергейму. Хочу видеть моих ахтырцев. Буду 18 мая в 16.00 поездом. Ольга».

Срочно началась подготовка к приему великой княгини — параду и праздничному обеду в большом «облагороженном» сарае. По предложению командира Ахтырского полка Маннергейм решил торжества, связанные с приездом сестры Николая II, совместить с юбилеем полка, который должен быть в июле.

18 мая на станцию Снятын, куда из Заболотова должен был прибыть военно-санитарный поезд № 164/14 великой княгини, был выслан почетный караул со знаменем полка. Среди встречающих были генерал Маннергейм, полковник Поляков, командиры бригад и полков 12-й кавалерийской дивизии. Все сроки, включая контрольные, ожидания санитарного поезда прошли. Чтобы не срывать подготовленное торжество, генерал предложил всем садиться за столы. Великая княгиня появилась неожиданно. На нее, одетую в скромную форму сестры милосердия, никто не обратил внимания. Незаметно войдя в сарай, где пир шел горой, Ольга Александровна подошла к Маннергейму и села рядом с ним на стул, который быстро поставил один из офицеров. Генерал растерялся, не зная, что делать: давать ли команду всем встать или продолжать обед. Видя смущение Маннергейма, великая княгиня мило улыбнулась и тихо сказала:

— Барон, вы знаете, что я не люблю церемоний. Продолжайте обед и не забудьте налить мне вина. Поухаживайте за дамой, я знаю, что вы галантный кавалер, не в пример нашим общим знакомым… Я прошу простить меня за опоздание. Мой поезд к вам на станцию не пропустили из-за боязни немецких самолетов. Я села на лошадь, вы меня как наездницу знаете, и я с ненужным мне конвоем приехала к вам. Прикажите пригласить к столу моих опекунов.

Торжественный обед прошел хорошо, было много тостов и даже танцы. Первый полонез Маннергейм танцевал с великой княгиней.

Ольгу Александровну и сопровождающих ее офицеров разместили в старинной усадьбе, хозяин которой бежал в Румынию.

На другой день чарующие звуки прелестного полкового марша открывали парад ахтырцев.

Торжество неожиданно было прервано противником, открывшим артиллерийский огонь по южному пригороду Снятыни. Генерал попросил Ольгу Александровну пройти в блиндаж, который прекрасно оборудовали саперы дивизии.