Сашенька

резко бросил:

— Дамы, сюда!

Приземистая женщина с деревенским лицом, в

цветастом платье приняла их шубы и провела в

приемную, где дымился большой серебряный самовар.

Возле него, поигрывая шелками, шиншиллами и

соболями, бриллиантами и перьями, восседал Старец

— Григорий Распутин. У него было морщинистое

обветренное лицо с горбатым носом и рыжевато-

каштановой

бородой.

Волосы,

разделенные

посередине на пробор, свисали немытыми прядями.

Желтые глаза не мигая смотрели на Ариадну,

остекленевшие зрачки сновали туда-сюда, будто

ничего не видя.

— А, моя пчелка, — приветствовал он, — иди сюда!

Он протянул женщинам руку. Ариадна преклонила

колено и поцеловала протянутую руку, вслед за нею

обряд исполнила Мисси.

— Знамо, зачем ты пришла. Ступай в приемную. Мои

голубки уже все там, Пчелка. А ты новенькая. — Он

притянул Мисси к себе за талию, той стало щекотно, и

она взвизгнула. — Покажи ей все, Пчелка.

— Пчелка, — прошептала Ариадна на ухо Мисси, —

это он меня так называет. У нас всех есть прозвища.

— Не забудь про Сашеньку.

— Сашенька, Сашенька. Ну конечно, я помню.

Обе вошли в комнату, где собралось около десятка

гостей, в основном женщин, за столом, ломившимся от

яств: горы черной икры, заливное из осетрины, залежи

имбирного печенья, вареные яйца, кофейный пирог и

бутылка кагора.

Распутин остановился за ними. Он обнял Ариадну за

талию, повернул ее и подтолкнул к свободному месту за

столом. Он поздоровался со всеми поименно: «Дикая

Голубка, познакомься с Пчелкой, с Красавчиком,

Тихоней…»

Среди женщин выделялась полная круглолицая

блондинка в желтовато-сером, мятом, скверно пошитом

платье — и с тройной нитью жемчуга на шее. Такого

большого Ариадне еще видеть не доводилось. Этим

румяным созданием была сама Анна Вырубова, а рядом с

ней сидела красивая темноволосая дама в модном

матросском платье и черно-белой шапочке — Юлия

«Лили» фон Ден. Ариадна знала, они — лучшие подруги

императрицы.

Присутствие

этих

двоих

лишь

подчеркивало нереальность происходящего. Ариадна

отдавала себе отчет, что в то время, когда государь на

фронте, государыня правит Россией через людей,

присутствующих в этой комнате. Она знала, что Мисси

пока не сторонница Старца — по правде говоря, она

поехала с ней за компанию. Подруга просто заскучала с

милым, банальным графом Лорисом, она обожала все

модные новинки и эксцентричные выходки. Визит к

Распутину удовлетворял обоим требованиям. Но Ариадна

приехала не за этим. Уже находясь навеселе, она

чувствовала, что очищается в этой комнате. Кем бы она ни

была за ее пределами, насколько бы несчастлива и

неуверенна была дома, насколько бы безрассудными ни

были ее романы и желание постичь смысл жизни —

здесь, как нигде, она нашла умиротворяющую простоту.

Распутин обошел стол, протягивая каждому гостю

руку для поцелуя, потом присел на свободный стул,

голыми руками взял осетра и начал неопрятно есть —

крошки застревали у него в бороде. Дамы молча

ждали, когда он, без малейшего смущения, громко, с

удовольствием чавкая, доест огромные порции

пирога, рыбы, икры. Когда Распутин закончил, он

положил руки на ладони Ариадны и сжал их.

— Ты сладкая моя, тебе я сегодня нужен больше

всех, и вот я здесь.

Ариадна зарделась, как гимназистка. Пучеглазая

Вырубова лукаво, даже ревниво, однако доверчиво

взглянула на нее. Что наш друг нашел в этой

простушке-жидовке, распутной жене банкира-еврея?

Ариадна знала, что о ней думают, хотя и сама

Вырубова, и государыня лишь выигрывали от щедрости

Цейтлина.

Ей было наплевать на общественное мнение, хотя

ужасный, предательский румянец залил ее шею и

обнаженные плечи. Здесь она уже больше не была

дочерью известного раввина из Туробина, урожденной

Фейгель

Бармакид,

не

была

беспокойной

неврастеничкой, которая

едва сдерживала свои

страсти. Здесь она была

желанной женщиной,

достойной любви — даже среди друзей самого царя.

Распутин и с государыней, и с проститутками вел себя

одинаково, как будто они были друг другу ровня. В

этом проявлялся гений Старца: он превратил своих

смущенных

голубок

в

гордых

львиц,

жертв

неврастении — в красавиц победительниц. Этот

святой крестьянин спасет Россию, царя, весь мир.

Ариадна с шумом выдохнула, облизала пересохшие

губы. В комнате слышалось лишь мерное бормотание

Старца и пыхтение самовара в соседней комнате.

— Пчелка, — тихо сказал он, за руку поднял ее из-

за стола, провел к дивану, стоящему у стены, усадил

ее, придвинул свой стул, зажал ее ноги между своими

ногами. Ее тело охватила дрожь.

— У тебя внутри пустота. Ты мечешься между

отчаяньем

и

внутренней

опустошенностью.

Ты

еврейка? Вы беспокойный народ — правда, вам и

обид много чинили. Я уберегу тебя от неприятностей.

Лишь следуй за мною святой дорогой любви. Не

слушай своих раввинов, — он взглянул в ее сияющие

глаза, — они не ведают всех таинств. Грех дан для того,

чтобы мы могли каяться, а покаяние очищает душу и

укрепляет тело, понимаешь?

— Мы понимаем, понимаем, — раздался позади

Ариадны громкий, резкий голос Вырубовой.

— Как одичавший человек со своими звериными

привычками выберется из греха и заживет богоугодной

жизнью? Ты моя милая, моя Пчелка. — Его лицо было

настолько близко, что Ариадна чувствовала, как у него

изо рта пахнет осетриной и мадерой, чувствовала, как

от бороды и тела разит водкой. — Грех можно понять.

Без греха нет жизни, потому что нет покаяния, а нет

покаяния — нет очищения. Как глядишь ты на меня,

Пчелка?

— С благоговением, отче. Я согрешила, — ответила

она. — Я бы умерла без любви. Мне нужно каждую

секунду ощущать любовь.

— Ты жаждешь любви, Пчелка. — Он неспешно

поцеловал ее в губы. — А сейчас, Пчелка, ступай за

мной. Пойдем помолимся.

Оставив прочих женщин за столом, он взял ее за руку

и повел за занавеску.

13

Промозглый рассвет встретил Сашеньку слепящим

светом и вызывающими тошноту парами испражнений

— каждая «сиделица» по очереди опорожняла свой

мочевой пузырь после долгой ночи. Смольненский

форменный передник был весь влажный, в кровавых

пятнах. У Сашеньки болела каждая клеточка тела.

В коридоре послышался стук сапог. Двери камеры

отворились.

Вошел жандарм.

— Ух! Ну и смердит же здесь! — пробормотал он,

указывая на Сашеньку. — Вон та. Приведите ее.

Наташа сжимала Сашенькину руку, пока двое

надзирателей пробирались через распростертые тела.

Потом они выволокли ее из камеры и отвели на

допрос. Она слышала мужские крики из соседнего

кабинета.

Следователь, подпоручик с коротко стриженными

волосами и окладистой бородой, ворвался в комнату,

подскочил к Сашеньке и стукнул кулаком по столу.

— Ты нам все расскажешь, всех сдашь, — заявил он.

— Фокусы здесь не пройдут!

Сашенька вздрогнула, когда он присел на край стола

и придвинул мертвенно-бледное лицо к ее лицу.

— У тебя в жизни одни удовольствия, — рявкнул он.

— Правда, ты нерусская. Ты жидовка, не дворянка.

Твой папочка, наверно, каждый вечер молится