Страница 10 из 142
лето семья Цейтлиных проводила в поместье недалеко
от
Варшавского
шоссе.
Хотя
евреям
обычно
запрещалось жить в столице и иметь недвижимость, ее
папочка как-то ухитрился приобрести не только особняк
в Петербурге, но и настоящий барский дом с белыми
колоннами, земельными угодьями и парком. Лишь
крупным купцам разрешалось жить в городах, но
Сашенька знала, что ее отец был не единственным
евреем, добившимся подобных привилегий. Еще один
еврей, барон Полякофф, «железнодорожный король»,
владел дворцом князя Меньшикова — старым зданием
красного кирпича, первой резиденцией Петра Великого в
новом городе, на новой набережной, практически
напротив Зимнего.
Каждое лето Сашенька с Лалой переезжали в
деревню и отдавались собственным увлечениям, хотя
Цейтлин уговаривал их поиграть в теннис или покататься
на велосипеде. Ее мать, обычно умирающая от
невралгического кризиса, мистических болезней и
разбитого сердца, редко покидала стены своей
комнаты, а вскоре сбегала назад в город. Лала целыми
днями собирала грибы и ягоды или каталась на Алмазе,
гнедом пони. Сашенька, уединившись, читала. Она
вообще предпочитала уединение.
Прошлым летом Мендель тоже отдыхал вместе с ними.
Маленький горбун с толстым пенсне на длинном кривом
носу, с деревянной ногой, он целыми ночами работал в
библиотеке, курил самокрутки и варил турецкий кофе,
горячий пряный аромат которого наполнял весь дом. Он
жил над конюшней, трудился в библиотеке, все утро
спал, вставал лишь к обеду. Казалось, он никак не
привыкнет к лету: всегда был одет в один и тот же
засаленный темный костюм и мятую рубашку с грязным
галстуком. Башмаки его всегда были дырявыми. По
сравнению с Сашенькиным элегантным отцом и
модницей мамой он и впрямь казался существом с
другой планеты. Если он ловил на себе Сашенькин
взгляд, то хмурился и отворачивался. Выглядел Мендель
совершенно больным: землистого цвета кожа, шипящее
дыхание астматика — следствие долгих лет, проведенных
в тюрьмах и ссылке.
В семье Менделя презирали, даже родная сестра,
Сашенькина мать, избегала его — однако позволяла ему
жить у них.
— Он такой одинокий, бедняжка, — презрительно
сказала она.
Как-то раз ночью Сашеньке не спалось. Было три часа.
Лето выдалось жарким, и в ее мансарде было не
продохнуть. Сашеньке захотелось лимонаду, и она
спустилась вниз, прошла мимо портрета графа Орлова-
Чесменского, бывшего владельца этого особняка,
пятнадцати
хрустальных
павлинов
на
полке
и
дедушкиных английских часов, и оказалась в приятной
прохладе вестибюля с его бело-черным плиточным
полом. В библиотеке все еще горел свет, пахло кофе и
махоркой, которую обычно курил Мендель.
Сашенька спряталась в гардеробной, когда двери
библиотеки отворились и оттуда, прихрамывая, вышел
Мендель. Своими крючковатыми пальцами он сжимал
драгоценные бумаги. Ее обдало зловонным запахом
махорки, которую он курил беспрестанно. Сашенька
дождалась его ухода и стремглав бросилась в
библиотеку, чтобы посмотреть, какие же это книги так
интересуют дядюшку, что он готов за них идти даже в
тюрьму. Стол был пуст.
— Любопытство, Сашенька? — В дверях стоял
Мендель. От неожиданности она подпрыгнула.
— Просто интересно.
— Тебя интересуют мои книги?
— Интересуют.
— Я прячу их, когда заканчиваю работать. Не хочу,
чтобы знали, чем я занимаюсь, знали, о чем думаю. —
Он
помолчал.
—
Но
ты
девушка
серьезная.
Единственный интеллигентный человек в этой семье.
— Откуда вам это известно, дядя? Ведь вы со мной
даже никогда не разговариваете. — Сашенька была
польщена и удивлена.
— Остальные — капиталисты, они вырождаются, а
наш раввин, глава семейства, вообще застрял в
средневековье. Я сужу по тем книгам, которые ты
читаешь: Маяковский, Некрасов, Блок, Джек Лондон.
— Значит, вы за мной подглядывали?
Пенсне у Менделя было таким грязным, что сквозь
линзы практически ничего не было видно. Он
похромал к шкафу с книгами английских писателей,
нашел полное собрание сочинений Диккенса в
кожаном переплете с тисненым золотом гербом
Цейтлиных, вытащил один том и извлек из глубины
зачитанную до дыр книгу Чернышевского «Что
делать?».
— Прочти ее. Когда закончишь, найдешь следующую
за «Дэвидом Копперфильдом». Поняла? Вот оттуда и
будем их брать!
— Что брать? Откуда?
Но Мендель уже ушел. Сашенька осталась в
библиотеке одна.
Вот так все и началось. Следующей ночью она уже
не могла дождаться, когда все уснут, чтобы пробраться
в библиотеку, вдохнуть аромат кофе и едкий запах
махорки.
— Готова к следующей? Что скажешь о книге? —
спросил Мендель, даже не подняв на нее глаза.
— Рахметов
—
самый
привлекательный
герой,
которого я знаю,
— призналась
она,
возвращая
книгу.
—
Он
бескорыстный, преданный, упорно идущий к
своей цели. Избранник судьбы. Я хочу быть
похожей на него.
— Мы все хотим быть на него похожими, — ответил
Мендель.
— Я знаком со многими Рахметовыми. Я тоже сперва
прочел эту книгу. И не только я, даже Ленин ее читал.
—
Расскажите
мне
о
Ленине.
Что
значит
«большевик»? Вы кто - большевик, меньшевик, эсер,
анархист?
Мендель посмотрел на нее как на диковинную
зверушку, прищурился, затянулся; махорка из плохо
скрученной самокрутки попала в рот. Он откашлялся.
— А почему ты спрашиваешь? Что ты думаешь о
сегодняшней России? О рабочих, крестьянах, о войне?
— Не знаю. Кажется… — Она замолкла под
взглядом его горящих глаз.
— Ну, продолжай.
— Все должно быть не так. Это несправедливо. С
рабочими обращаются как с рабами. Войну мы
проигрываем. Все прогнило. Я революционерка?
Большевичка?
Мендель не спеша, с удивительной аккуратностью
скрутил новую папиросу и прикурил. Вспыхнул и погас
оранжевый огонек.
— Ты еще мало знаешь, чтобы быть большевичкой,
— сказал он. — Не стоит торопиться. Отныне ты моя
единственная ученица на лето. Вот следующая книга.
Он протянул ей роман Виктора Гюго о французской
революции
— «93-й год».
На следующий день Сашенька еще больше томилась
ожиданием.
— Прочла? Что скажешь?
— «Никто никогда не видел, чтобы Симурден плакал,
— начала она цитировать Гюго, описание главного
героя.
—
Он
был
человеком
непостижимой
непредвзятой добродетели. Справедливый, но ужасный
человек.
Для
революционного
фанатика
не
существовало полумер, революционер должен иметь
безупречно
дурную
репутацию.
Симурден
был
безупречным, суровым, отталкивающим, угрюмым, но
прежде всего — непорочным».
— Молодец, если бы Симурден жил в наше время,
он был бы большевиком. Что ж, душа у тебя есть.
Знаний вот не хватает. А марксизм — это наука. Теперь
прочти это.
Он передал ей роман «Леди Синтия де Фортескью
и любовь жестокого Колонэ». На обложке была
изображена молодая женщина, похожая на змею, с
алыми накрашенными губами и румяными щеками, за
ее спиной маячил дьявольски красивый офицер с
вощенными усами, в начищенных до блеска сапогах.