Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 142



лето семья Цейтлиных проводила в поместье недалеко

от

Варшавского

шоссе.

Хотя

евреям

обычно

запрещалось жить в столице и иметь недвижимость, ее

папочка как-то ухитрился приобрести не только особняк

в Петербурге, но и настоящий барский дом с белыми

колоннами, земельными угодьями и парком. Лишь

крупным купцам разрешалось жить в городах, но

Сашенька знала, что ее отец был не единственным

евреем, добившимся подобных привилегий. Еще один

еврей, барон Полякофф, «железнодорожный король»,

владел дворцом князя Меньшикова — старым зданием

красного кирпича, первой резиденцией Петра Великого в

новом городе, на новой набережной, практически

напротив Зимнего.

Каждое лето Сашенька с Лалой переезжали в

деревню и отдавались собственным увлечениям, хотя

Цейтлин уговаривал их поиграть в теннис или покататься

на велосипеде. Ее мать, обычно умирающая от

невралгического кризиса, мистических болезней и

разбитого сердца, редко покидала стены своей

комнаты, а вскоре сбегала назад в город. Лала целыми

днями собирала грибы и ягоды или каталась на Алмазе,

гнедом пони. Сашенька, уединившись, читала. Она

вообще предпочитала уединение.

Прошлым летом Мендель тоже отдыхал вместе с ними.

Маленький горбун с толстым пенсне на длинном кривом

носу, с деревянной ногой, он целыми ночами работал в

библиотеке, курил самокрутки и варил турецкий кофе,

горячий пряный аромат которого наполнял весь дом. Он

жил над конюшней, трудился в библиотеке, все утро

спал, вставал лишь к обеду. Казалось, он никак не

привыкнет к лету: всегда был одет в один и тот же

засаленный темный костюм и мятую рубашку с грязным

галстуком. Башмаки его всегда были дырявыми. По

сравнению с Сашенькиным элегантным отцом и

модницей мамой он и впрямь казался существом с

другой планеты. Если он ловил на себе Сашенькин

взгляд, то хмурился и отворачивался. Выглядел Мендель

совершенно больным: землистого цвета кожа, шипящее

дыхание астматика — следствие долгих лет, проведенных

в тюрьмах и ссылке.

В семье Менделя презирали, даже родная сестра,

Сашенькина мать, избегала его — однако позволяла ему

жить у них.

— Он такой одинокий, бедняжка, — презрительно

сказала она.

Как-то раз ночью Сашеньке не спалось. Было три часа.

Лето выдалось жарким, и в ее мансарде было не

продохнуть. Сашеньке захотелось лимонаду, и она

спустилась вниз, прошла мимо портрета графа Орлова-

Чесменского, бывшего владельца этого особняка,

пятнадцати

хрустальных

павлинов

на

полке

и

дедушкиных английских часов, и оказалась в приятной

прохладе вестибюля с его бело-черным плиточным

полом. В библиотеке все еще горел свет, пахло кофе и

махоркой, которую обычно курил Мендель.

Сашенька спряталась в гардеробной, когда двери

библиотеки отворились и оттуда, прихрамывая, вышел

Мендель. Своими крючковатыми пальцами он сжимал

драгоценные бумаги. Ее обдало зловонным запахом

махорки, которую он курил беспрестанно. Сашенька

дождалась его ухода и стремглав бросилась в

библиотеку, чтобы посмотреть, какие же это книги так

интересуют дядюшку, что он готов за них идти даже в

тюрьму. Стол был пуст.

— Любопытство, Сашенька? — В дверях стоял

Мендель. От неожиданности она подпрыгнула.

— Просто интересно.

— Тебя интересуют мои книги?

— Интересуют.

— Я прячу их, когда заканчиваю работать. Не хочу,

чтобы знали, чем я занимаюсь, знали, о чем думаю. —

Он

помолчал.

Но

ты

девушка

серьезная.

Единственный интеллигентный человек в этой семье.

— Откуда вам это известно, дядя? Ведь вы со мной

даже никогда не разговариваете. — Сашенька была

польщена и удивлена.

— Остальные — капиталисты, они вырождаются, а

наш раввин, глава семейства, вообще застрял в

средневековье. Я сужу по тем книгам, которые ты

читаешь: Маяковский, Некрасов, Блок, Джек Лондон.

— Значит, вы за мной подглядывали?

Пенсне у Менделя было таким грязным, что сквозь

линзы практически ничего не было видно. Он

похромал к шкафу с книгами английских писателей,

нашел полное собрание сочинений Диккенса в



кожаном переплете с тисненым золотом гербом

Цейтлиных, вытащил один том и извлек из глубины

зачитанную до дыр книгу Чернышевского «Что

делать?».

— Прочти ее. Когда закончишь, найдешь следующую

за «Дэвидом Копперфильдом». Поняла? Вот оттуда и

будем их брать!

— Что брать? Откуда?

Но Мендель уже ушел. Сашенька осталась в

библиотеке одна.

Вот так все и началось. Следующей ночью она уже

не могла дождаться, когда все уснут, чтобы пробраться

в библиотеку, вдохнуть аромат кофе и едкий запах

махорки.

— Готова к следующей? Что скажешь о книге? —

спросил Мендель, даже не подняв на нее глаза.

— Рахметов

самый

привлекательный

герой,

которого я знаю,

— призналась

она,

возвращая

книгу.

Он

бескорыстный, преданный, упорно идущий к

своей цели. Избранник судьбы. Я хочу быть

похожей на него.

— Мы все хотим быть на него похожими, — ответил

Мендель.

— Я знаком со многими Рахметовыми. Я тоже сперва

прочел эту книгу. И не только я, даже Ленин ее читал.

Расскажите

мне

о

Ленине.

Что

значит

«большевик»? Вы кто - большевик, меньшевик, эсер,

анархист?

Мендель посмотрел на нее как на диковинную

зверушку, прищурился, затянулся; махорка из плохо

скрученной самокрутки попала в рот. Он откашлялся.

— А почему ты спрашиваешь? Что ты думаешь о

сегодняшней России? О рабочих, крестьянах, о войне?

— Не знаю. Кажется… — Она замолкла под

взглядом его горящих глаз.

— Ну, продолжай.

— Все должно быть не так. Это несправедливо. С

рабочими обращаются как с рабами. Войну мы

проигрываем. Все прогнило. Я революционерка?

Большевичка?

Мендель не спеша, с удивительной аккуратностью

скрутил новую папиросу и прикурил. Вспыхнул и погас

оранжевый огонек.

— Ты еще мало знаешь, чтобы быть большевичкой,

— сказал он. — Не стоит торопиться. Отныне ты моя

единственная ученица на лето. Вот следующая книга.

Он протянул ей роман Виктора Гюго о французской

революции

— «93-й год».

На следующий день Сашенька еще больше томилась

ожиданием.

— Прочла? Что скажешь?

— «Никто никогда не видел, чтобы Симурден плакал,

— начала она цитировать Гюго, описание главного

героя.

Он

был

человеком

непостижимой

непредвзятой добродетели. Справедливый, но ужасный

человек.

Для

революционного

фанатика

не

существовало полумер, революционер должен иметь

безупречно

дурную

репутацию.

Симурден

был

безупречным, суровым, отталкивающим, угрюмым, но

прежде всего — непорочным».

— Молодец, если бы Симурден жил в наше время,

он был бы большевиком. Что ж, душа у тебя есть.

Знаний вот не хватает. А марксизм — это наука. Теперь

прочти это.

Он передал ей роман «Леди Синтия де Фортескью

и любовь жестокого Колонэ». На обложке была

изображена молодая женщина, похожая на змею, с

алыми накрашенными губами и румяными щеками, за

ее спиной маячил дьявольски красивый офицер с

вощенными усами, в начищенных до блеска сапогах.