Страница 42 из 66
Мы уже не говорим о пении под гитару, которое король Ричард слушал с великим наслаждением…
В войске явно выражали недовольство обменом послами, ибо «это давало повод к великим обвинениям против Ричарда и к злословию», о чем свидетельствует Амбруаз. Король Англии между тем склонялся к решению, так сказать, в романтическом духе: в самом деле, почему бы Малику эль-Адилю не сочетаться браком с сестрой короля Иоанной, Жанной Прекрасной, бывшей королевой Сицилии? Они могли бы совместно управлять всем палестинским побережьем, но жили бы в Иерусалиме, властвуя над образовавшимся христиано-мусульманским владением, и такой кондоминиум позволил бы латинскому духовенству беспрепятственно совершать богослужения у Пресвятой Усыпальницы Господней, тогда как мусульмане могли бы продолжать молиться в своих мечетях. Таким образом разрешился бы вопрос о святых местах.
Похоже, что столь странное предложение — пусть и знакомое на Западе, потому что там бытовал обычай скреплять брачным союзом вновь заключенный мирный договор, — встретило, вопреки нашим сегодняшним представлениям, вполне благожелательный прием. По крайней мере со стороны мусульман, поскольку Иоанна от одной только мысли о бракосочетании с иноверцем приходила в неистовое бешенство. Она соглашалась на замужество лишь при условии, что Малик эль-Адиль примет христианство. Ричард согласился с этим предложением и передал его брату Малика Саладину; тот, разумеется, с ужасом отверг саму мысль о крещении мусульманина.
Итак, предполагавшийся христианско-мусульманский брачный союз провалился. Ничего не оставалось, как вновь браться за оружие, о чем и отдал приказ Ричард, на этот раз не настаивавший на участии в военных действиях герцога Бургундского и его людей. Их он послал восстанавливать Аскалон. Работы начались 20 января; французские крестоносцы хотя и присоединились к армии под Аскалоном, но сделали это много позже.
Тем временем в Сен-Жан-д-Акр начались споры между генуэзцами и пизанцами. Первые поддерживали Конрада Монферратского, вторые — Ги Лузиньяна. Необходимо было, чтобы сам Ричард вмешался и помог помирить соперников. Маркиз, похоже, завязал свои собственные отношения с Саладином, и королю Англии казалось, что ситуация ускользает из-под его контроля. Он провел переговоры с Конрадом Монферратским, но они не завершились примирением. Маркиз, в свою очередь, вступил в сношения с герцогом Бургундским и его войском, которое вновь подалось было в Акру, так как король Франции Филипп Август, покидая Палестину, обещал содействие французов лишь до 1 апреля 1192 года. Ричард запретил им входить в Акру, и они перебрались в Тир, под руку маркиза. Амбруаз неодобрительно описывает их предосудительное поведение в этом городе:
«Они проводили свои ночи в плясках и украшали свои головы гирляндами цветов; они рассиживались перед бочонками вина и пьянствовали до утра, после чего шатались по домам дщерей радости, разбивая двери, провозглашая безумства и проигрывая все, что только можно было проиграть».
В довершение и без того скверного положения пришли дурные известия из Англии. Ричард созвал в Аскалоне своих баронов и рыцарей и вынужден был объявить о своем отбытии из Святой земли, ибо поведение его брата Иоанна Безземельного не оставляло иного выбора. Он решил оставить в Святой земле триста конных рыцарей и две тысячи пехотинцев. Но кто возглавит это воинство? Кому передать наследственные права королей Иерусалимских? Съезд единодушно отверг мысль об оставлении при власти Ги Лузиньяна. Посему Ричарду не оставалось ничего иного, кроме как согласиться на признание за Конрадом Монферратским тех прав, на которые маркиз притязал со времени взятия Тира.
И тогда произошло событие, которого никто не ожидал. 28 апреля 1192 года, когда его супруга Изабелла задержалась в купальне, Конрад отправился поужинать к епископу Бовейскому Филиппу де Дрё. По пути, в одном из тесных переулков, его окликнули два местных уроженца, якобы намеревавшиеся о чем-то перед ним ходатайствовать. Пока он читал поданное ему прошение, один из туземцев вонзил ему кинжал прямо в сердце. Конрад скончался на месте.
Говорили, что эти двое убийц были «ассасинами»; этот термин возник как искажение слова «гашишин», то есть пожиратель гашиша — такое прозвище закрепилось за членами одной, пользующейся страшной славой мусульманской секты, в которой верховодил некий Старец Горы, обитавший на высотах Кадма. Для этой шиитской секты политическое убийство превратилось в самое привычное и самое удобное оружие. Члены секты легко шли на преступление, потому что наркотическая зависимость от гашиша превращала их в послушных исполнителей чужой воли. Выяснилось, что оба неизвестных, которых обвинили в убийстве Конрада, в то самое утро крестились, чтобы не вызывать подозрений, а крестными отцами у них были Бальян д'Ибелен и сам Конрад.
Как оказалось, Конрад захватил торговое судно, принадлежавшее исмаилитам (другое название той же шиитской секты). Старец Горы дважды требовал возврата корабля и перевозимого им груза. На деле же бальи Тира Бернар дю Тампль, сообщая Конраду о судне с весьма богатым грузом, заверял, что мог бы завладеть им «таким образом, что никто никогда ничего бы не узнал»; тогда, добавляет хронист, «однажды ночью он приказал утопить матросов в море». Ярость Старца Горы могла утолить лишь смерть Конрада. Следует добавить, что, упоминая об этом происшествии, один арабский летописец, а именно Ибн ал-Асир, обвиняет во всем Саладина, тогда как другой, Беха эль-Дин, винит короля Англии.
В общем, все будущее королевства Иерусалимского вновь оказалось под вопросом. «Крепкого мужа», на которого надеялся Ричард и который энергично доказывал свою доблесть, больше не было. Надлежало отыскать другого претендента, поскольку собрание баронов единодушно отвергло саму мысль о Ги Лузиньяне.
Бароны склонились к кандидатуре графа Генриха Шампанского, который прибыл в Тир, узнав о произошедшем убийстве. По матери, Марии Шампанской, дочери Алиеноры Аквитанской, граф приходился племянником Ричарду Львиное Сердце, тогда как по отцу, графу Шампанскому, — Филиппу Августу. Ничего лучше нельзя было и выдумать ради примирения двух армий, разногласия между которыми недавно вновь обострились. Выбор одобрили все, включая короля Ричарда, которому тем не менее пришлось и поспорить со своим племянником: «Он говорил графу Шампанскому, что эта дама (то есть Изабелла. — Р. П.) понесла бремя от маркиза». Это означало, что если родится ребенок мужского пола, то именно ему должно будет перейти наследное право на королевство Иерусалимское. «Мне придется воспрепятствовать этой даме!» — отвечал ему граф Шампанский. Он, однако, поспешно переменил свое мнение, увидав Изабеллу, «ибо она была столь же красива, сколь и благородна». В конце концов, весь свет в согласии со всеми баронами дружно рукоплескал бракосочетанию Генриха и Изабеллы, каковая церемония состоялась в Тире 5 мая 1192 года.
Это положило начало периоду сердечного согласия между христианами, пребывавшими в Святой земле. Генрих Шампанский вступил в пределы Сен-Жан-д-Акр вместе со своей супругой Изабеллой, что была «чище драгоценного самоцвета», как пишет хронист.
Что касается Ги Лузиньяна, то и для него подвернулся неожиданный выход. Король Ричард, не имея средств для сохранения за собой нечаянно завоеванного им острова Кипр, попытался было продать его ордену тамплиеров за сто тысяч дукатов, но храмовники побоялись враждебности островитян: восстание в Никосии накануне Пасхи, 5 апреля 1192 года, оказалось достаточно жестоким, чтобы напугать несостоявшихся властителей. Тогда-то и задумал Ричард превратить остров во фьеф Ги Лузиньяна, короля без королевства. В мае 1192 года барон из Пуату вступил во владение островом, ценой уплаты сорока тысяч дукатов, взятых взаймы у одного обывателя из Триполи. Не ведая того, он основал династию, просуществовавшую на острове более двух столетий, до 1474 года.
Но эпопея Ричарда была далека от завершения. 17 мая, после нескольких вооруженных стычек в окрестностях Аскалона, король осадил Даронскую крепость, которая благодаря своим семнадцати башням, что незадолго до этого были укреплены мусульманами, господствовала над равнинным побережьем на пути через Синайскую пустыню. Он взял эту твердыню через пять дней, как раз в то самое время, когда на помощь к нему подошли с одной стороны Генрих Шампанский, торжественно отпраздновавший свое бракосочетание, а с другой — войска Юга Бургундского. Вооруженные силы франков, воссоединившись, совместно отметили в Дароне праздник Пятидесятницы, пришедшийся в том году на 24 мая.