Страница 33 из 57
"Куликовская битва достопамятна не только храбростию, но и самым искусством", — утверждали. М. Карамзин (39, 392). Действительно, отчаянный риск и личное мужество соединились в ней с холодным и точным расчетом полководца.
Куликовская битва. 8 сентября 1380 г.
Свое войско Дмитрий построил на Куликовом поле в обычном для того времени порядке: в центре — большой полк, по сторонам — полк левой и полк правой руки. Необычным, однако, было помещение впереди конного сторожевого полка и стоявшего за ним передового полка. Задача первого из них состояла в том, чтобы не дать татарским лучникам безнаказанно обстреливать основные русские силы до начала самого сражения. Передовой полк должен был ослабить удар татарской конницы в центре. Другой особенностью расположения русского войска было выделение многочисленного засадного полка, укрывшегося на левом фланге позиции, в Зеленой дубраве. Впрочем, идея выделения засадного полка была, конечно, достаточно традиционной в военном искусстве того времени. Главная сложность заключалась в том, чтобы увести полк незаметно для противника и точно выбрать время для атаки. Понимая это, Дмитрий поручил засадный полк своему двоюродному брату Владимиру Серпуховскому и опытнейшему воеводе Дмитрию Боброку. На случай внезапного прорыва татар в тыл Дмитрий оставил позади строя своих полков весомый резерв — отряд князя Дмитрия Ольгердовича.
Много полководческого искусства требовалось для правильного распределения сил по полкам. "Гвардия" — закаленные в боях княжеские дружинники, рядовая конница, пехота — все должны были стать там, где они могли принести наибольшую пользу. Источники свидетельствуют о том, что "уряжал полки" воевода Дмитрий Боброк. Несомненно, его план был согласован с великим князем Дмитрием Ивановичем.
Поздним утром 8 сентября 1380 г., когда рассеялся туман, Мамай двинул тысячи своих всадников и пехотинцев на русские полки.
Описать ход самой битвы, продолжавшейся около четырех часов, так же невозможно, как описать боль и смерть. "Изо всех добродетелей одна храбрость сродни безумию", — утверждал Плутарх. Десятки тысяч обезумевших от ненависти людей, рубивших, резавших, коловших, душивших друг друга в страшной давке, — такова была апокалипсическая картина Куликовской битвы, единственным безучастным зрителем которой был сам Всевышний.
Небесное воинство помогает русским воинам в Куликовской битве. Миниатюра из Лицевого летописного свода. XVI в.
Ныне, глядя на Куликово поле с высоты Красного холма, где высится огромная чугунная колонна — памятник мужеству наших предков, — трудно представить себе, что на этих ничем не примечательных склонах — то зеленеющих озимыми, то золотящихся спелыми колосьями — вершилась история Руси. Лишь иногда, когда проснувшийся северный ветер погонит по широкому степному небу табуны розовых облаков, Куликово поле словно оживает. Тени облаков скользят по его впадинам и возвышенностям, точно несущиеся в атаку полки. Все вокруг наполняется призрачным движением и каким-то беспокойством. Солнце — этот великий режиссер, не нуждающийся в присутствии зрителей, — вновь и вновь разыгрывает на огромной сцене Куликова поля величаво-трагическое действо извечной борьбы света и тьмы…
Уничтожив сторожевой и передовой полки, но изрядно растратив при этом свой наступательный пыл, ордынцы обрушились на большой полк. Своего рода тараном служила фаланга нанятой Мамаем генуэзской пехоты. Отлично вооруженные, закованные в броню, наемники медленно, но неотвратимо двигались вперед, оставляя за собой широкий кровавый след.
И все же большой полк устоял.
Тогда Мамай усилил давление на левый фланг русских, бросил туда свой резерв. Ослабевший полк левой руки был оттеснен к Непрядве. Возникла угроза прорыва татар в тыл большого полка. Но тут удар в тыл получили сами татары, наседавшие на полк левой руки: из Зеленой дубравы в решающий момент ударил засадный полк. Внезапность и стремительность нападения повергла татар в смятение. Увидев это, русские усилили натиск. Не выдержав, "поганые" дрогнули и обратились в бегство.
Такова была общая канва хода сражения. Можно лишь гадать, было ли отступление полка левой руки заранее намеченным маневром, имевшим целью "развернуть" татар спиной к Зеленой дубраве, откуда готовился удар засадного полка, или же этот поворот событий был вызван приказами Мамая о наступлении на левый фланг русских. Но так или иначе именно удар засадного полка решил исход сражения. Это позволило некоторым древнерусским писателям — а вслед за ними и историкам — считать главным героем битвы князя Владимира Серпуховского. Что можно сказать на сей счет? Действительно, серпуховской князь был отменным воином. Однако в период борьбы с Мамаем он был лишь "правой рукой" Дмитрия, но отнюдь не "головой" всего дела.
После окончания битвы посланные Владимиром воины едва отыскали великого князя. Он лежал без чувств под поваленной березой. Его привели в сознание. Весть о победе придала Дмитрию силы. Он поднялся, сел на коня и вместе с Владимиром поехал осматривать поле сражения. Вид его был ужасен. Повсюду лежали горы трупов, стонали и кричали раненые. А высоко в небе уже неторопливо кружили орлы…
Куликовская победа оказала воздействие на весь ход русской истории XIV–XV вв. Глядя на прошлое из будущего, можно сказать, что она была началом конца ордынского ига над Русью. Крупнейшие русские историки сходились на том, что эта победа имела прежде всего политическое значение.
"Мамаево побоище, — утверждал Н. М. Карамзин, — еще не прекратило бедствий России, но доказало возрождение сил ее и в несомнительной связи действий с причинами отдаленными служило основанием успехов Иоанна III, коему судьба назначила совершить дело предков, менее счастливых, но равно великих" (39, 76).
С. М. Соловьев рассматривал Куликовскую битву в контексте противостояния Европы и Азии. Она должна была "решить великий в истории человечества вопрос — какой из этих частей света восторжествовать над другою?" Победа на Куликовом поле "была знаком торжества Европы над Азиею" (59, 278). В. О. Ключевский подчеркивал другую сторону события — внутриполитическую: "…Почти вся Северная Русь под руководством Москвы стала против Орды на Куликовом поле и под московскими знаменами одержала первую народную победу над агарянством. Это сообщило московскому князю значение национального вождя северной Руси в борьбе с внешними врагами. Так Орда стала слепым орудием, с помощью которого создавалась политическая и народная сила, направившаяся против нее же" (42, 22).
Заметим, что именно это превращение московского правителя в "национального вождя", организатора борьбы с внешней опасностью открыло путь к небывалому росту его личной власти. Свободу от "поганого царя" — хана Золотой Орды — и его исторических наследников пришлось выкупать признанием необходимости собственного вездесущего и всемогущего деспота — "государя всея Руси".
Едва успела Москва отпраздновать победу и оплакать павших на Куликовом поле, как новые военные тревоги застучались в ее ворота. Мамай ушел в свои степи и там собрал "остаточную свою силу" — новое войско. Правитель Орды был готов на все во имя мести. Он, не торгуясь, отдавал генуэзцам татарские владения в Крыму, требуя за это военной помощи. Новая армия Мамая росла не по дням, а по часам.
Опасность грозила Москве не только с юга, но и с запада. Там ждал своего часа литовский князь Ягайло. Не без умысла опоздал он на соединение с Мамаем. Война против православной Руси на стороне "поганой" Орды могла обострить его конфликт с влиятельной литовской аристократией русского происхождения, а также восстановить против него церковь.