Страница 18 из 39
– Верблюжий цвет я вычислила по фасону, – сказала Лидочка.
Шустов отложил ручку, заглянул Лидочке в глаза и спросил:
– Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду под фасоном.
Лидочка искренне ответила:
– Это невозможно, Андрей Львович.
– Вы правы, – признал тогда лейтенант. – Оно было песочным.
Лидочка ему нравилась. Она была женщиной мягкой, доброй и стеснительной. У нее было лицо, которым можно любоваться, – правильный овал, обрамленный забранными сегодня назад пепельными волосами, губы чуть более полные, чем нравилось лейтенанту, зато такого нежного розового цвета, словно никогда в жизни Лидочка не дотрагивалась до них помадой. И глаза у женщины были серыми, большими, а ресницы вокруг темными и густыми. Пожалуй, глаза были очень красивыми. Лейтенант не знал Лидочку и не догадывался, что губы и ресницы были умело тронуты косметикой, хотя Лидочка и спешила сегодня утром, и, уж конечно, он не подозревал, что Лидочкины глаза могут менять цвет и становиться стальными и узкими, если Лидочка гневается.
Помимо симпатии к прелестной женщине, что так остро и недоброжелательно почувствовала Инна Соколовская, которая надеялась женить на себе Шустова, Андрей Львович имел и дополнительные виды на Лидочку. По обстановке в квартире, по количеству книг, по одежде этой женщины, ну и, конечно же, на основе информации, походя выуженной у коменданта, лейтенант Шустов понял, что Лидочка – не простая жиличка и не простая гражданка, а ее муж не какой-нибудь искусствовед, а член-корреспондент Академии наук и член президентской комиссии. В последние месяцы Шустов принялся коллекционировать нужных людей, ибо понял, что пора уходить в большую политику, где чувствуется такой дефицит квалифицированных юристов и решительных молодых людей, готовых навести в стране спокойствие и порядок. А в таком случае Берестовы могли ему понадобиться. Только не следует думать, что Шустов был циничным и на все готовым карьеристом – все его политические планы пока что оставались в его воображении.
Временно признав свое поражение в вопросе о верблюжьем цвете пальто, Шустов сделал вид, что удовлетворен данным ответом, и стал задавать следующие вопросы.
– Что еще вы может сказать о пострадавшем? – спросил он.
– Ничего, – ответила Лидочка. – Кроме того, что он был модно пострижен.
– То есть без головного убора?
– Разумеется, Андрей Львович. Иначе бы я не догадалась, что он толстощекий и модно пострижен.
– Вы его раньше видели?
– Может быть.
– Что это значит?
– Могла видеть его с Ларисой, но не обратить внимания. Он не первый и не последний толстощекий кавалер нашей фотомодели.
Лидочка постаралась не вкладывать в эту фразу никаких эмоций, чтобы не навлечь на себя новых вопросов следователя.
– Откуда вы знаете, что она фотомодель? – сразу вцепился в это слово Андрей Львович.
– Потому что все в доме знают о том, что она – фотомодель. – На этот раз Лидочка вложила в наименование обозначение профессии.
Шустов был цепок, но не чуток. Его удовлетворил ответ.
– На какой автомашине прибыл пострадавший? – спросил следователь.
При ближайшем рассмотрении глаза у следователя оказались не совсем черными, а темно-шоколадными, но все равно совершенно непрозрачными, что смущало Лидочку, потому что она не могла заглянуть внутрь следователя. Пальцы у Андрея Львовича были не очень короткими, но сильно сужались к концам, и ногти были острыми, как у женщины.
– Пока следствием не выяснено, кто в этой ситуации пострадавший, а кто нет, мы с вами воздержимся от оценок, хорошо? – спросила Лидочка исключительно для того, чтобы перехватить инициативу.
– Это не оценка! – Андрей Львович повысил голос, и Лидочка подняла вверх густые брови – чуть растерянно и почти жалобно. Глаза ее излучали беззащитность, и лейтенант смутился.
– Может, вы хотите чаю? – спросил он. – Я могу поставить. У нас плитка есть.
– Нет, что вы, Андрей Львович, – лукаво ответила Лидочка, – вы же плитку от пожарных в сейфе прячете. А вдруг кто войдет?
– Нет, в шкафу, – сказал Шустов, но улыбнулся. – Я повторю вопрос?
– Не надо. Я помню. Он касается машины. Так вот, ваш Петренко приехал в белой «Тойоте». Эту машину два часа спустя увезли на буксире ваши сотрудники. Вернее, я надеюсь, что это были ваши сотрудники, а не просто угонщики.
– Наши, наши, – успокоил ее следователь.
Солнце уже поднялось довольно высоко – февраль звал весну. По подоконнику ходил голубь, ждал крошек от Инны Соколовской.
– Откуда вы знаете, что это была «Тойота»? – спросил следователь.
– У моего начальника такая же, – ответила Лидочка.
– Вы могли ошибиться. Они теперь все похожи. – В голосе лейтенанта промелькнула горечь небогатого человека.
– Нет, я не ошиблась, – сказала Лидочка.
– Хорошо. – Андрей Львович вздохнул, будто Лидочка чем-то его огорчила. – Что вы еще можете мне сообщить по этому делу?
– А потом к дому подъехала другая машина.
– Какой марки?
– «Нива».
– Цвет заметили?
– Вишневая.
– И что сделала эта машина?
– Эта машина притормозила, и я увидела, что окна с моей стороны в машине опустили и в них появились стволы.
– Какие стволы?
– Я сначала думала, что пистолетные, но вы мне вчера объяснили, что стреляли из автоматов.
– Так, – произнес следователь, словно поймал Лидочку на серьезном проступке. – Но вы-то не видели, из чего стреляли.
– Зато я видела их лица.
– Но они же были в глубине, в темноте.
– Нет, они выглянули.
– Вы бы могли их узнать?
– Одного, может, узнала бы. Усатого.
– Но может, ошиблись? – Лидочке показалось, что лейтенант надеется на ошибку. И пошла ему навстречу:
– Может быть, я и ошиблась.
– Хорошо, – сказал Шустов. – Теперь давайте перейдем к следующему вопросу. Вы стояли у окна. Вас было видно с улицы?
– Разумеется. На кухне горел свет, занавеска была откинута.
– Значит, вас могли увидеть из машины, – голос следователя сошел на нет. Он замолчал и стал постукивать концом ручки по листу бумаги. – Вас могли хорошо видеть из машины.
– Вряд ли хорошо, – возразила Лидочка. – Но мой силуэт – да!
– А знаете ли вы, – спросил Шустов, – что выстрелы по вашему окну были не случайны?
– Вы хотите сказать, что они меня заметили?
– Да, вы поставьте себя на их место. Вот они едут медленно, вот они увидели свою жертву. Он же вышел из машины.
– Он вылез и пошел к Ларисе, чтобы проводить ее до подъезда.
– Тут они снизили скорость?
– Почти остановились.
– Теперь представьте себе, Лидия Кирилловна, что все окна в вашем доме были совершенно темными. И лишь в одном окне на втором этаже, как раз над подъездом, горит свет. Там стоит женщина и смотрит.
– Все случилось слишком быстро, чтобы они меня разглядели.
– Так они вас и не разглядывали! Они вас и убивать не хотели!
– Так зачем стреляли?
– А затем, чтобы отогнать вас, чтобы вы их не рассмотрели. Неужели не понятно?
– Понятно.
– Они боялись, что вы запомните их… или хотя бы машину.
– Я и запомнила.
– А еще больше они боялись, что вы заметите номер машины. Ведь бывают чудеса.
– Номер у них был такой, – сказала Лидочка, – «ю 24–22 МО»… Я говорю, что номер у них был…
– Вы не могли его запомнить!
– Но у меня хорошая память на цифры, – сказала Лидочка. – И они проехали под самым фонарем.
– Так чего же вы раньше молчали?
– А вы меня не спрашивали!
По виду Шустова можно было заключить, что он жаждал назвать ее идиоткой, но удержался.
– Ну почему? Почему вы сразу не сказали! Мы же сутки потеряли!
Андрей Львович был глубоко удручен. И Лидочка даже поняла почему. Он ведь должен был допросить ее вчера и выудить информацию. А раз не выудил, значит, сам виноват. О номере машины следовало спросить сразу, когда был шанс эту машину задержать.
Но Шустов не любил признавать поражения.