Страница 39 из 39
– Я не был на вашем месте.
– Шантажу нельзя поддаваться, от этого шантажисты только наглеют.
– Ваша… подруга уже умерла, – сказал Шустов. Наверное, хотел таким образом поторопить Осетрова. А тот вместо продолжения рассказа начал всхлипывать, и было слышно, как Шустов наливает из графина в стакан воду, а Лидочка подумала, что у всех следователей на столе должен стоять графин.
– Я не ложился спать, я ждал нового звонка. И он был. Это был странный звонок.
– Во сколько? – спросил Шустов. – Вы заметили время?
– Примерно в половине второго.
– Расскажите подробнее.
– Она говорила невнятно, я почти ничего не мог разобрать. У меня возникло жуткое подозрение, что она все же наглоталась таблеток. И я подумал – что же со мной будет!
– Вы подумали, что же будет с вами?
– Я сказал жене, что мне надо уехать. Она категорически была против. Она предположила, что это какой-то очередной шантаж Алены. Но я очень испугался. Я позвонил еще раз, но никто не взял трубку… было занято…
– Занято?
– Я сам удивился. Позвонил еще раз… Я представил себе, что она лежит без сознания и не может дотянуться до аппарата.
– Вы поехали?
– Да, я поймал такси… У меня был свой ключ. Кстати, вот, я его хотел возвратить… наверное, лучше вам, да?
– Продолжайте.
– Я поднялся наверх, я позвонил… никто не открыл. Это совершенно ужасно, не дай вам бог… Я увидел, что она лежит… Трубка телефона у нее в руке. Дальше я действовал буквально бессознательно.
– Что вы делали?
Лидочка поняла, что Шустов продолжает записывать.
– Я взял трубку и положил ее на место.
– Почему?
– Не знаю. Но помню, как вытер отпечатки пальцев.
– Вы боялись, что вас заподозрят?
– Это наивно, но мне казалось… я был в шоке… мне казалось, что если убрать все следы моего пребывания там, то обо мне не вспомнят. Ведь мало кто видел, как я сюда приходил.
– Дальше.
– Дальше я стал искать, куда сложить все, что связано со мной. Там были мои фотографии, даже мои часы, которые она хотела отнести в починку, наручные часы… там были мои книги, две книги, я как-то занимался у нее. Потом я пошел в ванную, взял свою зубную щетку и пасту. Я очень чистоплотный человек и не выношу, когда кто-то пользуется моими вещами, и сам не люблю чужих вещей… моя щетка для волос… Я брал только свои вещи, клянусь вам.
– Этим вы ввели в заблуждение следствие.
– Но я был в шоке!
– А потом?
– Потом я ушел. Я положил все в шкатулку, которая стояла на комоде, и ушел.
– Но почему именно в шкатулку?
– Потому что я увидел ее, когда искал, куда же мне положить свои вещи.
– А Елена Сергеевна лежала там?
– Конечно, она лежала. Я старался не смотреть на нее. Я же понимал, что она сделала это нарочно, чтобы отомстить мне за то, что я не хочу на ней жениться. И потому мне надо было перехитрить ее – стереть следы. Да, это не очень хорошо, но это не преступление, и вы никогда не докажете, что это преступление…
– Я не собираюсь доказывать. Этим займутся другие. Я лишь веду дознание, – сказал Шустов. – И меня интересует: когда вы были в первый раз в квартире в тот вечер и Алена выразила желание покончить с собой, вы ничего не подкладывали в коробку с ее снотворным?
– Зачем? Я вас не понимаю…
– Хорошо, к этому мы еще вернемся.
– Что это значит?
– А когда вы приезжали ночью, вам показалось, что она мертва?
– Не показалось! Я пощупал у нее пульс! И сердце… она уже начала остывать.
В кабинете воцарилась тишина. Скрипнул стул…
– Гражданин Осетров, – сказал Шустов после долгого молчания. – Я не буду вас задерживать, хотя, с моей точки зрения, вы остаетесь подозреваемым. И надеюсь, что вы не вздумаете скрываться.
– Боже упаси. А что, есть подозрения, что Алена не покончила с собой?
– Я этого не знаю.
Опять пауза. Потом голос Шустова:
– Я попрошу вас подписаться внизу каждого листа.
– Конечно, конечно… Но если вы думаете… то вы ошибаетесь. Я не могу сказать, что в последние месяцы ее любил, но я очень хорошо к ней относился, и ее смерть… ее смерть для меня потрясение.
– Вы можете идти.
– Ах да, я совсем забыл. Я принес шкатулку. Это же чужая шкатулка. Она вам может пригодиться, как вещественное доказательство. Сейчас достану… такой неудобный рюкзак… Вот она! Держите. Это единственная чужая вещь, которую я взял в квартире у Алены.
– Хорошо, – равнодушно произнес Шустов. – Я выдам вам расписку.
– Не надо, зачем?
– Такой порядок.
«Сейчас он уйдет, – подумала Лидочка, – я войду в кабинет и смогу наконец увидеть эту злосчастную шкатулку. Если это та самая шкатулка. Только пустая…»
Осетров вышел, ссутулясь, быстро пошел по коридору, не взглянув на женщин, которые с нетерпением ждали очереди войти в кабинет. Они были возбуждены и полны любопытства, словно только что возвратились с боя гладиаторов и теперь хотели поделиться с императором Калигулой своими впечатлениями.
Убегая от Шустова, товарищ Осетров в волнении не подписал акта о сдаче вещественного доказательства в виде шкатулки карельской березы, полированной, имеющей потертости и царапины, размером тридцать на двадцать четыре сантиметра при высоте в шестнадцать сантиметров. Внутри шкатулка неполированная, пустая, без следов пребывания в ней каких-либо предметов.
Женщины, набившиеся в маленький кабинет, рассматривали шкатулку. Роза клялась, что в семь вечера такой шкатулки у Осетрова с собой не было – она бы увидела. А Инна Соколовская, которая тут же принялась поливать из графина цветы, будто они могли высохнуть от присутствия Осетрова, разумно заметила:
– Твой Осетров шкатулку заранее приготовил и в рюкзак поместил, о чем это говорит?
– А о том, – ответил Шустов, который задним числом оформлял протокол сдачи шкатулки, – что, уходя из дома, он был убежден, что придет и все мне честно изложит. А как вошел в кабинет, то его охватило обычное для преступников чувство – желание не сознаваться.
– Не только для преступников, нам об этом еще Муромский читал, в психологии судебной психиатрии, даже свидетелями овладевает страх, и они начинают отрицать очевидные вещи, даже факты, которые не должны им повредить.
– Надо стены красить другим цветом, – заметила Роза. – Такой цвет нехороший, как в тюрьме сидишь.
Роза была права, синий казенный цвет, коричневые шкафы и серый сейф – это была тюремная палитра, враждебная практически любому человеку, а уж тем более тому, кто чувствовал себя в чем-то виноватым. Он понимал, что ему грозит остаться здесь навсегда, – и тут в его организме включались все системы защиты.
– А я почти сразу догадался, что у него в рюкзаке шкатулка. А то бы его с рюкзаком не пустил – мало ли с чем сюда ходить будут? Завтра пулемет принесут… Но здорово я его расколол?
Это была странная сцена, такой не должно быть в милицейском кабинете. Такие сцены могут происходить в адвокатской конторе мистера Мейсона или в кабинете сыщика Ниро Вульфа. Собрались приятели и сотрудники и радуются удаче…
Со шкатулкой в руках Лидочка отошла к окну. Сейчас она откроет ее и увидит мешочек с кусочками темного металла и камни, привезенные когда-то Полиной из Батума, все, что осталось от ее непутевого брата. Как давно это все было… И главное – дневники Сергея Серафимовича.
Пустое… ты нашла шкатулку, шкатулка же представляет, скажем, только сентиментальный интерес. И вряд ли больше.
– Ваша? – догадалась почему-то Соколовская.
– А я с ними и познакомилась, – призналась Лидочка, – потому что искала эту шкатулку. В ней когда-то были наши семейные реликвии. Не очень ценные материально, но дорогие для нашей семьи и для науки.
– Зачем им отдали? – спросила Роза, наслаждаясь собственной причастностью к большому государственному делу.
– Время такое было, до войны еще. Ареста боялись.
– Вот что значит в Бога не верить, – наставительно произнесла Роза. – Бог вас сохранил, а вещи не сохранил. Раз отдали, зачем ему их хранить?
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.