Страница 40 из 41
– За что вы так ее не любите? – Лидочка почувствовала себя защитницей Альбины. Но ее тайну она раскрыть не могла. – Ведь Альбину могли толкнуть на это обстоятельства.
– Не бывает обстоятельств, заставляющих стать бесчестным.
Лидочка сомневалась в правоте Александрийского, но возражать не стала.
– Хотя я не вижу мотива у Алмазова. Такие, как он, даже имея основания, не убивают сами, а вызывают сотрудников. Пожалуй, вы правы – Полина испугала Матю. У Шавло есть дела с Алмазовым?
– Вы тоже так думаете?
– Матвей сейчас на распутье. У него Фаустов комплекс – он ждет выгодного покупателя.
– А участие в насилии скомпрометирует его?
– При чем тут насилие? Кого испугаешь насилием? Напрягите свой хорошенький мозг, мадемуазель!
– Я вас не понимаю.
– Поезд Троцкого! Вы понимаете, какое это преступление? Он служил в охране Троцкого!
Тут профессор Александрийский поскользнулся и чуть было не въехал галошей в глубокую колею. Лидочка еле успела подхватить его, но выронила при этом зонтик. Так что пришлось прервать разговор.
Когда наконец профессор вновь твердо стоял на дороге, а зонт прикрывал его от дождя, Лидочка смогла разобрать, что справа тянутся низкие, вросшие в землю одноэтажные строения с множеством окон. В некоторых горел слабый свет – даже днем в такую погоду там было совсем темно.
– Здесь жили слуги, – сказал профессор. – А теперь живет обслуживающий персонал. Вы чувствуете разницу?
– Конечно, – сказала Лидочка. – Персонал – это звучит гордо!
– Вы умненькая девочка, – сказал Александрийский. – Вы вызываете во мне злость тем, как вы молоды, хороши и недоступны. Злость потому, что моя жизнь уже промчалась, а ваша еще только начинается. Вы комсомолка?
– Нет, – сказала Лидочка. – Я стара для этого.
– И не были комсомолкой?
– Нет, я недавно приехала и не успела поступить.
– Откуда, простите?
– Издалека, – сказала Лидочка. – Нам здесь поворачивать?
– Да, – сказал Александрийский рассеянно.
Тропинка привела к двери в торце длинного одноэтажного флигеля. Александрийский долго вытирал ноги о сделанный из пружин коврик у двери, Лидочка сложила зонтик. Александрийский толкнул дверь и вошел. Перед ним протянулся длинный низкий узкий коридор, над которым висели, еле освещая его, две лампы. По обе стороны тянулись одинаковые темно-зеленые обшарпанные двери.
– Это людская, – сказал Александрийский. – Закройте за собой дверь, чтобы не дуло. Нам нужна шестая комната.
Ближайшая к ним дверь отворилась, и в ней показалась девочка лет десяти в коротком тусклом платье, с толстой косой, лежавшей на плече. Девочка уныло теребила косу, глядя на Лидочку.
– Здравствуй, – сказал Александрийский. – Где тетя Катя живет?
– Тама. – Девочка неопределенно ткнула пальцем вдоль коридора.
Как будто по мановению этого пальчика дальше по коридору открылась дверь, оттуда высунулась женская голова в папильотках и позвала:
– Паша, иди сюда, я жду.
Александрийский весь подобрался, стал даже выше ростом, и палка, на которую он только что опирался, превратилась в легкую изящную трость. Он уверенно и легко пошел к женщине, Лидочка за ним.
Подойдя ближе, Лидочка узнала в этой полной, простоволосой бабе в халате, поверх которого была натянута фуфайка, респектабельную администраторшу, которая регистрировала их по приезде.
– С кем это ты? – спросила администраторша, глядя на Лидочку. Потом вспомнила и сказала: – А, помню, Иваницкая, от Института лугов и пастбищ. Заходить будете?
– Нет, – сказал Александрийский.
– А зачем ты ее привел?
– Ее это тоже касается.
– Тебе лучше знать, – сказала равнодушно администраторша.
– Больше никто ключей не спрашивал?
– А спросят?
– Могут спросить. Тогда ты нас не видела.
– А я вас и так не видела, – сообщила администраторша. – В твоем возрасте опасны молодые девочки.
– Я бы рад, – сардонически улыбнулся Александрийский. – Но не могу. И не ревнуй, мы еще с тобой повоюем.
– С тобой повоюешь, – сказала женщина и, не закрывая двери, исчезла в своей комнате. Девочка стояла сзади Лидочки, она сунула конец косы в рот и обсасывала его.
– Вы давно знакомы? – спросила Лида.
– Лет десять назад Катя была красавицей. Она и сегодня хороша собой, но десять лет назад…
– Десять лет назад и ты, Паша, был еще орлом, – сказала женщина, вынося им ключ и протягивая Александрийскому. – Не то что теперь – руины, извини за грубое слово. Как, есть надежда, что выздоровеешь, или помирать придется?
– Ты жестокая женщина, Катя, – сказал Александрийский жалким голосом. Этого Лидочка не ожидала, даже обернулась к нему, словно хотела убедиться, что он мог так сказать.
– Значит, не выздоровеешь, – сказала Катя. – Но проскрипишь еще пару лет. А жаль. Да ты ко мне все равно бы не вернулся…
– Не знаю, – сказал Александрийский.
– Направо поворачивай, будто запираешь, понял?
– Ладно, – сказал Александрийский.
– А то заходи, чаю попьем.
– Спасибо. Какой номер?
– Через одну на моей стороне. А она не вернется?
– Думаю, что не вернется.
– А то неловко получится.
– Я бы не стал тебя подводить.
– С тебя станется. Ты же, Паша, всегда только о себе думал.
– О науке.
– Это так у тебя называлось – думать о науке. А наука для тебя что? Это ты сам и есть наука.
– Наука сегодня куда больше и сильнее меня – я только ее раб.
– А, что с тобой спорить! Иди смотри.
– Так ты точно не знаешь, кто она такая на самом деле?
– Я ж тебе Христом Богом клянусь – Полина она и есть Полина. Ее Денис еще с дореволюции знал.
– Здесь?
– А где же?
– А Денис сейчас где?
– В Москве. Ты пойдешь или так и будешь стоять?
Александрийский пошел к двери в комнату Полины, Лидочка за ним. Катя осталась у своей двери. Лидочка услышала за спиной ее голос:
– А молодые тебе опасны, Паша. Помрешь ты с ней.
Александрийский, не оборачиваясь, отмахнулся. Сзади хлопнула дверь.
Профессор согнулся, вставляя в замочную скважину ключ.
– Как будто закрываете, – напомнила Лидочка.
– Помню, – сказал профессор.
Дверь отворилась. Профессор повернулся к Лидочке, хотел пригласить ее войти, но тут увидел девочку с косой.
– А ты что здесь делаешь?
– Гляжу, – сказала девочка.
– А глядеть тебе нельзя, – сказал Александрийский.
– Почему?
– Потому что я тебе глаза выколю, – сказал профессор. – А не будешь смотреть, конфету дам, так что выбирай, что тебе интересней.
– Мне смотреть интересней, – сказала девочка.
– Иного ответа я от тебя не ожидал. Держи рубль.
Профессор достал из кармана брюк рубль. Девочка взяла его и продолжала стоять.
– А теперь – брысь отсюда.
Девочка раздумывала.
Открылась дверь в комнату Кати, и та крикнула:
– А ну, иди сюда, уши оторву!
Девочка демонстративно вздохнула и побрела прочь.
– И это могла быть моя дочь, – сказал Александрийский. – Надо будет спросить, чья она… – Он тоже вздохнул и добавил: – Я первым туда войду.
В комнате было сыро, холодно и совсем темно – маленькое окно, расположенное низко к земле, пропускало слишком мало света. Александрийский стал шарить рукой по стене возле косяка двери в поисках выключателя. Но Лидочка сообразила, что в комнате нет электричества, – на столе стояла трехлинейка. Рядом с ней она разглядела коробку спичек.
– Погодите, – сказала она Александрийскому. – Я зажгу.
Она зажгла лампу, подкрутила фитиль. В комнате стало чуть светлее, ожили, зашевелились тени.
– Какое-то средневековье, – сказал Александрийский. – Почему не провели электричество?
– Потому, – ответила Лида, осматриваясь.
Комната была обставлена скудно. Продавленный диван был застлан серым солдатским одеялом, покосившийся платяной шкаф с открытой дверцей был печально и скучно пуст, лишь черная юбка висела на распялке. У дверей стояли высокие шнурованные башмаки.