Страница 42 из 50
– Только ты осторожнее, – сказал Шундарай. – По затылку не попади, не изуродуй меня.
– Я постараюсь, – сказал Коршун. – Но и ты не являйся ко мне, не преследуй меня, так как я убиваю тебя по твоей же воле.
– Я постараюсь, – сказал Шундарай. – Но ты же знаешь – обещает тебе живой, а приходит мертвый. Я давно мертвым не был, однако.
Он криво усмехнулся, становясь на колени. Ему было неудобно, потому что руки были связаны сзади.
– Развяжите мне руки, – попросил он палача.
Палач посмотрел на офицеров.
Возникла долгая пауза. Всем было не по себе. А вдруг он, славный и умелый воин, вырвет в последний момент топор у Коршуна?
– Я руки под себя спрячу, – сказал Шундарай.
– Развяжите его, – распорядился граф Шейн.
– Ну как знаете. – Палач был недоволен, но не стал ввязываться в спор. Он развязал руки Шундараю, и тот с трудом перенес их вперед и стал разминать пальцы.
– Давай, давай, не задерживай! – приказал граф Шейн. – И так на тебя больше времени потеряли, чем на десять других.
– На то я и Шундарай, – ответил тот.
Палач стоял с топором наготове. Топор был узкий в топорище и широкий, как веер, в лезвии. Шундарай посмотрел вокруг.
– Воняет здесь, – сказал он.
Коршуну показалось, что он совсем не похож на человека, готового погибнуть.
– Клади голову, – сказал палач.
– Положу, только я хочу видеть, что это сделает Коршун.
– Тебе обещали! – раздраженно крикнул фельдъегерь.
Шундарай стоял на коленях, но не наклонялся, а смотрел, как палач передаст топор Коршуну.
А когда Коршун неловко взялся за длинное топорище, такое теплое и чуть влажное от ладоней палача, и постарался получше ухватиться, чтобы не промахнуться и не мучить товарища, Шундарай вдруг выпрямился и помчался, пригибаясь, виляя между ямами, в сторону старой заброшенной крепости.
Все как завороженные смотрели вслед ему.
И прошло, наверное, секунд двадцать, прежде чем граф Шейн закричал охранникам:
– Стреляйте, мать вашу! Да стреляйте же!
Палач почему-то стал вырывать у Коршуна топор, но тот испугался, что палач сейчас отрубит ему голову, раз уж приговоренный сбежал, и не отдавал топор.
Охранники стали совать в ножны мечи, которые держали в руках, – ну кто мог подумать, что им придется стрелять? Потом снимали с ремней луки, доставали стрелы из колчанов – к этому времени Шундарай уже выскочил из котловины и скрылся за ее краем.
Охранники бежали следом, палач с помощником тоже бежали. Офицер-фельдъегерь кричал на Коршуна:
– Ты у меня, ты у меня... это ты все устроил!
– Нет, я ничего не устраивал, – сказал Коршун.
– Тогда поймай и приведи! – кричал фельдъегерь.
– Вряд ли в этом есть смысл, – сказал граф Шейн. – Пока они его догонят... нет, надо делать не так. Мы с вами виноваты, мы с вами и займемся этим. А мальчишек отпустите в часть. Вы меня слышите, адъютант полка? Отведите сержантов в полк!
Тот услышал. Он уже пришел в себя.
– Пошли! – прикрикнул он. – Пошли, чего уставились!
Они пошли втроем прочь от места казни.
– А хорошо, что он убежал, – сказал Золотуха. – А то бы он тебя преследовал. По ночам бы приходил. Потом бы задушил. Ты же знаешь – так бывает.
Коршун знал, что Золотуха прав. И подумал, что главнее не то, что комроты убежал, а то, что он не будет к нему являться по ночам.
Путь до передовой недолог. Сначала они рассуждали о том, куда убежит Шундарай. К врагам, к ублюдкам, он не переметнется – не такой человек. В развалинах ему долго не отсидеться – наверняка туда сейчас уже послали охранников. Значит, попытается укрыться в городе.
– У него в городе есть родственники? – спрашивал полковой адъютант.
– Нет, – отвечал Коршун.
Что же он, изверг, что ли? Как только он у них появится, то и сам в засаду попадет, и всех родственников подведет под петлю. Адъютант согласился. И больше обсуждать бегство Шундарая не стали – на фронте подолгу не обсуждают смерть или бой, потому что завтра придут новая смерть и новый бой.
Зато Золотуха стал подбивать товарищей.
– Давайте сходим в город, пока время еще есть, фельдъегерь говорил, что до боевого времени можно выспаться. Пошли, – говорил Золотуха, – девочек найдем – так давно девочек не было, я даже и не помню, когда девочки были.
Но адъютант наорал на комвзвода:
– Ты понимаешь, что тебя в городе заграбастает патруль, а все твои товарищи на передовой готовятся отразить атаку злейшего врага? Тебе что, не жалко своей шкуры? Так пожалей шкуру командира полка – его сегодня чуть не сняли из-за этой сволочи Шундарая. Если еще и ты в самоволку уйдешь – ведь не солдатик необстрелянный, а боевой ветеран, что же за дисциплина в нашем полку, когда командиры – убийцы и дезертиры?
– Нет, – отвечал Золотуха, – ты меня в дезертиры не записывай. Я хотел только в город заглянуть – и тут же обратно. Пешком.
Коршун шел рядом, он не вмешивался в ленивый спор, так как понимал, что ни в какой город Золотуха не убежит, да и адъютант об этом знает, а ругается так, для порядка. Но его тревожило другое – вот уже третье или даже четвертое боевое время бои идут в такой близости от города, что даже такой дурак, как Золотуха, понимает, что туда пешком можно сбегать. А от низины казней до передовой за полчаса можно дойти.
Какая-то дрянь в штабе армии завелась – не может быть, чтобы ублюдки были сильнее нас. Нам же всегда твердили – наша армия непобедима, нам никто не страшен. Почему во взводах по половине личного состава осталось? Даже стрел, элементарных стрел, не подвозят – что же, прикажете за проволочными заграждениями стрелы подбирать? Казнить легче всего, но нужно разобраться.
– Когда пополнение будет? – спросил Коршун у адъютанта. – А то ведь воевать некому. Придется вам топор брать и становиться в первый ряд.
– У каждого своя задача и свое умение, – степенно ответил адъютант. Но, конечно же, слова сержанта ему не понравились. И, увидев издали тропинку, что сворачивала к штабу полка, он почти побежал, сказав на прощание: – Я все доложу командиру, а вы спешите к вашим солдатам. И чтобы никаких не было волнений или еще чего.
– А кто заменит Шундарая? – крикнул вслед Золотуха.
Адъютант не ответил. Да и откуда ему знать?
– Наверное, пришлют кого-то из штаба, – сказал Золотуха.
– Не думаю. Кому хочется на передовую? У нас ведь долго не удерживаются.
– А мы?
– Мы с тобой настоящие ветераны. Мы три войны прошли.
– А ты считал? Считал, что ли?
– А вспомни.
– Я много чего помню, но не буду же трепаться, – сказал Золотуха, – это военная тайна.
– Ты только вспомни.
– Помню, помню, – отмахнулся Золотуха.
Ни черта он не помнил. И не старался вспоминать.
Они спрыгнули в штабную яму. Все младшие командиры и капральский состав ждали их там. Давно, видно, ждали.
Некоторые даже дремали по углам.
– Ну и как? – спросил Бермуда, старшина роты, пожилой, седой, усы висят по грудь, сзади коса заплетена. – Как он, не больно было?
Бермуда не мог сказать так, как ему хотелось, но Коршун все понял.
– Случилось все неладно, – начал он осторожно, потому что среди своих мог быть штабной стукач. А грехов и без этого уже накопилось столько... если бы не этот разведчик, граф Шейн, Коршуна отлично могли вместо Шундарая замочить. – Сбежал наш комроты.
– О-о-ох! – будто вся яма застонала. И непонятно было, облегчение или страх в этом вздохе.
Помолчали. Никто не спрашивал – как это случилось. Коршун все равно расскажет.
Коршун рассказал, как было. Золотуха его старался поправлять, когда считал нужным, но Золотуху не слушали, потому что Коршуна уважали больше. Так что Золотуха, хоть и был недоволен, заткнулся.
Все жалели Шундарая, хотели, чтобы он скрылся, но понимали, что убежать ему трудно – охрана уже доказывала не раз, как она хорошо умеет работать. Бывали же случаи – надоедало или становилось страшно – по-разному бывало. Они всегда находили дезертиров.