Страница 25 из 114
Однако, когда вожделенный ножной браслет оказывается у меня в руках, я раскаиваюсь в своем выборе. Я представляю, как, вернувшись во Флориду, вновь буду пытаться придумывать комбинации из нескольких предметов своего гардероба. Признаюсь в этом Фили, он слегка кивает.
Проснувшись на следующее утро, я обнаруживаю Фили, склонившегося надо мной с загадочной ухмылкой. Он смотрит мне на грудь. Скосив глаза, я вижу там стопку денег.
- Что это?
- Вечером ходил играть в карты, брат. Сорвал нехилый куш. Шестьсот баксов.
- Ну, и?..
- Это твои три сотни. Пойди купи себе пару свитеров.
ОТЕЦ ХОЧЕТ, чтобы во время весенних каникул я участвовал в турнирах для полупрофессиональных игроков - так называемых сателлитов. Квалифицируют для участия в турнире всех подряд: кто угодно может выйти на поле и провести хотя бы один матч. Проходят подобные соревнования в местах, которые и городами назвать трудно: к примеру, в Монро, штат Луизиана, или в Сент-Джо, Миссури. Я не могу путешествовать без сопровождения, ведь мне всего четырнадцать, так что отец отправляет со мной Фили в качестве наставника. Заодно и он примет участие в играх: Фили с отцом все не оставляют надежды, что мой старший брат способен продвинуться дальше в спортивной карьере.
Фили берет в аренду бежевый фургон, который тут же превращается в передвижную версию нашей спальни. Одна сторона принадлежит Фили, другая - мне. Мы преодолеваем тысячи миль, останавливаясь, лишь чтобы перекусить в придорожных забегаловках, поспать и принять участие в том или ином турнире. В городах, где проходят соревнования, ночлег для нас бесплатный: мы останавливаемся в семьях, которые согласились безвозмездно приютить у себя спортсменов. Большинство хозяев - люди чрезвычайно радушные, только очень уж увлеченные теннисом. Непривычно останавливаться у незнакомых людей, а беседовать о теннисе за утренним кофе с блинчиками - и вовсе тяжкая обязанность. По крайней мере для меня. Фили, напротив, всегда готов поболтать, и мне всякий раз приходится уводить его чуть ли не силой, когда приходит время уезжать.
Мы с Фили чувствуем себя преступниками, живущими дорогой и свободными делать все, что заблагорассудится. Мы бросаем коробки от фастфуда на заднее сиденье машины, ругаемся на все подряд, говорим то, что приходит на ум, не боясь быть пойманными на ошибке или высмеянными. И все же мы ни разу не упоминаем, что цели путешествия у меня и у Фили различны. Фили хочет заработать очко в классификации Ассоциации профессионалов тенниса: всего одно, просто для того, что-бы, наконец, узнать, каково это - попасть в классификацию среди профессионалов. Я же мечтаю избежать игры с Фили, ведь в этом случае мне вновь придется одержать верх над любимым братом.
На первом же турнире я наголову разбил своего соперника, а Фили потерпел поражение от своего. После игры, сидя в машине, припарко-ванной на стоянке позади стадиона, Фили, оглушенный, неотрывно смотрит на рулевое колесо. Почему-то это поражение оказалось для него больнее других. Вдруг он изо всех сил колотит кулаком по рулю.
Затем опять. Он бормочет что-то себе под нос, но так тихо, что я не слышу ни слова. Постепенно его речь становится громче, и вот он уже кричит во весь голос, обзывая себя прирожденным неудачником, колотя кулаком по рулю с такой силой, что я боюсь за его кости. Я вспоминаю отца: то, как он нокаутировал водителя грузовика, а после еще долго наносил воображаемые удары сопернику над рулевым колесом.
Будет здорово, если я сломаю свою чертову руку, говорит Фили. По крайней мере тогда все закончится. Отец был прав. Я, и правда, прирожденный неудачник.
Внезапно он останавливается. Теперь он спокоен. Безропотен. Как мама. Он улыбается: гроза миновала, яд вышел из раны.
- Ну вот, мне уже лучше, - говорит он, улыбаясь и шмыгая носом.
Выезжая со стоянки, брат уже подсказывает мне, как лучше играть со следующим соперником.
НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ в академию Боллетьери я иду в Брадентонский торговый центр. Пользуясь случаем, звоню домой за счет абонента. Уф, повезло: к телефону подходит Фили. Голос его звучит так же, как тогда, на парковке:
- Мы тут получили письмо из Ассоциации теннисных профессионалов.
- Ну?
- Хочешь знать свое место в классификации?
- Ну… какое?
- Ты-номер 610.
- Честно?
- Шестьсот десятый в мире, братишка.
Значит, в мире есть лишь 609 человек, которые играют лучше меня. На планете Земля, в Солнечной системе я - номер 610. Я бью кулаком по стенке телефонной будки и испускаю радостный клич.
На другом конце линии - тишина. Затем я слышу шепот Фили:
- Скажи, каково это?
- Черт, как же это я не подумал, - радостно ору Фили в ухо, а он, наверное, и без моих криков достаточно расстроен. Если б я мог, бросил бы ему на грудь половину своих очков. Скучающим тоном, деланно зевая, я отвечаю:
- Знаешь, ничего особенного. Этот рейтинг явно переоценивают.
6
ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ? Ник, Габриэль, доктор и миссис Г - никто из них больше не обращает внимания на мои выходки. Я изуродовал свою шевелюру, отрастил ногти, один из которых, выкрашенный в огненно- алый цвет, уже достиг пяти сантиметров в длину. Я сделал пирсинг, нарушал распорядок, не спал после комендантского часа, дрался, изводил всех приступами раздражительности, прогуливал занятия и даже залезал в девичий барак после отбоя. Я литрами поглощал виски, частенько беззастенчиво устраиваясь для этого на собственной койке. И наконец, в качестве заключительного аккорда моих наглых выходок, выстроил пирамиду из моих павших бойцов - метровое сооружение из пустых бутылок из-под Jack Daniels. Я жую табак - ядреную отраву, вымоченную в виски. После каждого поражения засовываю за щеку устрашающую порцию табачной жвачки размером со сливу. Чем крупнее поражение, тем больше моя жвачка. Какие формы сопротивления я еще не использовал? Какой еще грех мне изобрести, чтобы все вокруг, наконец, поняли: я несчастен и хочу домой?
О новых каверзах я не думаю лишь в час отдыха, когда слоняюсь без дела по рекреационному центру, и в субботу вечером, когда отправляюсь в Брадентонский торговый центр клеить девчонок. Итого в сумме - десять часов в неделю, когда я чувствую себя довольным жизнью или по крайней мере не ломаю голову, изобретая новые способы гражданского неповиновения.
Мне еще не исполнилось пятнадцати, когда академия Боллетьери, арендовав автобус, отправила нас на север на большой турнир в Пенсаколе. Ученики академии катаются на подобные турниры через всю Флориду несколько раз в год: Ник полагает, что это хорошая проверка.
«Померяйтесь членами», - говорит он в подобных случаях. Флорида - теннисная Мекка, уверен Ник, и если мы окажемся круче лучших игроков Флориды, значит, никто в мире с нами не сравнится.
Я без труда выхожу в финал в своем разряде, успехи других ребят, однако же, не столь впечатляют: все выбыли из борьбы раньше. Им велено прийти и наблюдать за моей игрой. Уходить куда-либо еще строго запрещено. Когда я закончу игру, мы вновь погрузимся в автобус и отправимся в двенадцатичасовой путь домой, в академию.
Можно не торопиться, шутят ребята.
Никому не хочется еще двенадцать часов трястись в медленном вонючем автобусе.
Ради хохмы я решаю играть финал в джинсах. Не в теннисных шортах, не в тренировочных брюках, а в рваных, потертых, грязных джинсовых штанах. Знаю, что на итог встречи это не повлияет. Мой соперник - полный болван. Я бы выиграл у него, даже если бы на меня надели костюм гориллы, предварительно привязав одну руку за спину. Для пущего эффекта я подвел глаза карандашом и вдел в уши свои самые огромные серьги.
Я выиграл матч с сухим счетом. Товарищи по академии приветствовали меня дикими криками, заявив, что я заслужил дополнительные очки за стиль. В автобусе оказываюсь в центре всеобщего внимания: все хлопают меня по спине и бурно выражают свое одобрение. Мне кажется, что наконец-то я стал для них своим и даже выдвинулся в число крутых лидеров. Кроме того, мне удалось достать директора школы.