Страница 32 из 46
Один рисует себе, другой стихи пишет, а третий кино по телевизору смотрит…
Но на самом-то деле цепь работает.
Все подсознательные аппараты на самом деле ищут друг друга, подпитывают и подпитываются колебаниями тонких сфер друг от дружки.
И сложенные колебания, сложенные в когерентном совпадении частот, доходят до небесных слоев, и если совмещаются с частотами небесной Библиотеки Данных, то происходит обмен.
— И как же вы определяете результат обмена? — поинтересовался Саша.
— А через откровения, — просто ответил Заир-паша. — По опыту, каждый из участников цепи не реже двух раз в неделю как бы прозревает… Причем каждый прозревает в какой-то своей, близкой ему, области знаний. Прозрение может быть и в виде сна, и в виде видения, но чаще всего является в виде особого вдохновения. Поэтому мы сажаем наших членов цепи заниматься каким-либо видом творчества. Либо рисовать, либо стихи или роман писать.
Так и рождаются у нас тут леонарды да винчи… Сто штук в день!
— Да, но почему так просто? — пожал плечами Саша. — Почему у других не получалось?
Собрали сто талантливых персон в один монастырь, и они давай выдавать на-гора откровения в духе Моисея! Напрямую от Бога! Почему так просто? И почему у других так не получалось? В чем секрет?
Заир-паша посерьезнел, огладил свою скорее корсарскую, чем имамскую бородку и все же удостоил — сказал, объяснил…
— Понимаешь, все дело в катализаторе, в первоначальном импульсе, который мы называем пороговым паролем. Без него — хоть миллион экстрасенсов в самом лучшем монастыре мира собери — ничего оттуда (Заир-паша пальцем показал на небо) не получишь, хоть лоб в молитве расшиби и миллион молящихся или медитирующих заставь тоже лбы расшибать, без порогового пароля ничего не выйдет, надо сперва линк сделать, а потом уже по сети лазать…
— А кто знает этот пороговый пароль? — сделав наивное лицо, спросил Саша.
— Раньше пароль знали Пакистанец и Ходжахмет, — сказал Заир-паша. — А теперь знает Ходжахмет. А кто еще? Я, например, не знаю… Даже Алжирец, я думаю, не знает. А Ходжахмет этот пароль в своем духовном завещании кому-то отдаст. Пока не знаю, кому.
После формальной проверки на полиграфе, которая вызвала у Саши только легкое раздражение — тоже мне вопросики! — «вы работаете на ФСБ?»… «вы работали на КГБ?»… «вы прибыли сюда по заданию Резервной ставки?»… «вы знакомы с генералом Старцевым?»… — после игры в такие вопросики его все же усадили на рабочее место и очертили ему круг его обязанностей.
У каждого из звеньев цепи были свои кабинеты.
Но все имели возможность выходить из них в любое время, гулять по саду с бассейном, сидеть в кафетерии, заходить в библиотеку, а также заниматься физкультурой в спортивном зале — хочешь, на тренажерах попотей, а хочешь, побегай с мячиком, поиграй в мини-футбол с коллегами или в баскетбол — к чему больше сердце расположено.
Но в то же самое время у каждого из звеньев был свой недельный и месячный творческий урок, за выполнением которого присматривал Заир-паша.
Так, инженеры-химики должны были писать свои рефераты по химии, а инженеры-авиатехники писали статьи и рефераты по своим аэродинамическим темам… И в какие-то моменты во время работы над статьями к ним и приходили оригинальные мысли, вроде бы как исходящие от них, но в то же самое время и не от них…
В кафетерии один энергетик, работавший над проблемами беспроводной передачи энергии, рассказал Саше про то, что на прошлой неделе одному инженеру-химику во сне, в точности, как некогда Менделееву, приснилась таблица элементов… Но в новом виде — не плоская, как Дмитрию Ивановичу, а пространственная. И теперь Заир-паша рассматривает это событие как большой прорыв, сулящий большие сдвиги.
— У нас каждую неделю здесь какое-нибудь фундаментальное открытие происходит, — сказал энергетик, — мы тут движем научный прогресс уже не по экспоненте, а по вертикальной имманентной линии, уходящей в бесконечность.
Саше для начала предложили написать просто маленький философский трактат на тему «Как устроен мир?». Моя парадигма…
— А там посмотрим, чем тебя занять, — сказал Заир-паша, похлопав Сашу по спине, — давай, Узбек, пиши! Думай о своем великом предке Низами и пиши…
Но о Низами не думалось.
Думалось о Кате.
Катю надо найти.
Катю надо вызволить отсюда.
Но сперва надо разрушить цепь Ходжахмета.
И узнать пороговый пароль.
Но при этом надо опасаться системы внутренней защиты.
Наверняка, когда ты включен в сеть, какая-то система отлавливает вражеские замыслы, вроде антивирусных систем в компьютере — вроде «Панды» или «Касперского»[18].
Саша вздохнул и принялся писать трактат «Как устроен мир?».
И вдруг, с первой же строчки, ему пришло откровение…
Данилов вот уже четыре часа как допрашивал Цугаринова.
Сперва это был просто разговор.
Прощупывание.
Потом Данилов сделал попытку впрямую перевербовать Цугаринова, подписать его на двойную игру… Но когда точка невозврата в их разговоре уже была пройдена, когда оба уже поняли, что шуточкой-прибауточкой из их разговора уже просто так не выйти, Данилову ничего не оставалось, кроме как арестовать Цугаринова и, поместив его в камеру, жать, жать на него и дожимать, покуда тот не сломается.
— Слушай, Цугаринов, не будь ты дураком, мы же с тобой реальные здравомыслящие люди, и в Бога и в загробную жизнь не верим, так на кой тебе хрен эта твоя преданность Старцеву сдалась? Грохнуть ведь нам тебя придется сегодня же, если ты не согласишься, а там, как мы с тобой знаем (при слове «там» Данилов пальцем показал на потолок, имея в виду небо), нас ничего не ждет, пустота там, и все… Так на хрена тебе тогда хвататься за химеры верности патрону? Ты верен должен быть Родине, а шеф твой Старцев — это еще не вся Родина, понимаешь? Вот назначат меня как первого зама командующим Резервной ставкой, тогда я стану твоей Родиной, понимаешь?
Цугаринов молчал.
Молчал и улыбался.
И эта улыбка его ужасно раздражала Данилова.
Получалось, что за молчанием за этим и за улыбкой скрывалось какое-то недоступное для Данилова знание. И это раздражало, не давало покоя.
И еще действие цугариновской улыбки вдвойне усиливалось струйкой крови, что стекала с разбитой губы…
Улыбка и кровь.
Кровь как точка невозврата.
Она будоражила.
Данилов знал закон — если уже пролил кровь, то надо убить.
Потому что не убитый тобою враг потом убьет тебя.
И еще один закон знал Данилов — нельзя одновременно бить человека и призывать его к дружбе с тобой.
Человека можно только выжать и потом убить.
Выжать из него информацию, во что бы то ни стало выжать, но потом обязательно убить.
Убить и списать.
Уж чему-чему, а списывать людишек здесь его научили.
Умер от сердечного приступа.
Поскользнулся, упал с лестницы…
— Слушай, Цугаринов, я тебе даю гарантии, расскажешь все про то, кого, когда и зачем вы со Старцевым послали к Ходжахмету, я тебя отпущу… Оставлю в живых, будешь жить. Ты слышишь меня? Жить тебя оставлю!
Цугаринов сидел и улыбался.
А струйка крови уже запеклась и из красной стала почти черной.
Данилов молча кивнул помощникам.
Те снова приблизились к Цугаринову и продолжили свои квалифицированные манипуляции, от которых тот задергался, засучил по полу ногами, замычал, завыл, а потом оглушительно заорал.
Данилов не стал выходить из камеры, хотя ему было крайне неприятно наблюдать все это, как два его человека, одетых в синие рабочие халаты, уродуют Цугаринову ногти, заставляя того извиваться в кресле и оглашать гулкие своды камеры нечеловеческими криками. Данилов остался, потому что он не хотел пропустить тот момент слабости воли Цугаринова, на который он теперь надеялся.
18
«Панда», «Касперский» — популярные антивирусные программы.