Страница 32 из 44
В восьмой день до февральских календ, когда принцепс в сопровождении свиты, в которую затесался и вечный шут Клавдий, шел переходами во дворец, чтобы подкрепиться между представлениями, он был заколот заговорщиками во главе с трибунами претория Кассием Хереей и Корнелием Сабином. Преторианцы, якобы по просьбе императора, оттеснили придворных и вдруг набросились на Калигулу, нанося беспорядочные удары.
При виде упавшего императора, вокруг которого сгрудились с мечами несколько человек, толпа сопровождавших его лиц кинулась в Гермесову комнату, а трусоватый Клавдий еще дальше – в солнечную галерею, где распластался по стене, спрятавшись за легкую занавеску. По галерее бегали, истошно крича, люди, протопали германские телохранители Калигулы, размахивая мечами налево и направо, а тот все стоял, дрожа от страха, пока его не вытащил из-за занавески какой-то преторианец. Решив, что настал его последний час, Клавдий рухнул к его ногам, моля о пощаде…
* * *
Весть об убийстве императора точно пожар промчалась по городу. Чернь жалела Гая Цезаря, вспоминая, как тот разбрасывал деньги и устраивал великолепные зрелища. Совсем другие чувства обуревали занимавшихся торговлей всадников, которым Калигула успел изрядно попортить крови. И чем выше был статус человека в городе, тем с большей радостью он встречал новость об убийстве сумасшедшего принцепса.
Следом за первым несся и второй слух о том, что вслед за мужем была заколота Цезония, а их маленькой дочери Юлии Друзилле размозжили голову.
Примчавшаяся с рынка Порция, потерявшая где-то по дороге корзину с уже купленной зеленью, ворвалась в детскую, где Мессалина занималась с дочкой, и, задыхаясь, вывалила ворох новостей, закончившихся сообщением, что преторианцы увезли доминуса Клавдия в преторианский лагерь, а в базилике Юлия собрались сенаторы и требуют возвращения республики.
От услышанных новостей у Мессалины пошла кругом голова. Что делать: ждать возвращения мужа или бежать из города? Что их с дочерью ждет завтра: Палатинский дворец или Гемонии? На всякий случай она приказала верной служанке собрать самое необходимое и быть готовой в любой момент удариться в бега.
Самое ужасное было то, что она снова носила под сердцем ребенка, который должен был родиться на днях. Бежать с огромным животом было просто невозможно и, подавив первый приступ паники, Мессалина решила ждать своей участи с гордо поднятой головой, как полагается римлянке. Надев лучшую шелковую столу и тяжелое сапфировое ожерелье, она приготовилась встретить свою судьбу, но проходил час за часом, и никто не стучал в ее дверь.
Ближе к вечеру прибежал гонец от матери. Лепида приглашала дочь провести эту ночь под ее крышей, но Мессалина с благодарностью отклонила приглашение. Если Сенат или преторианцы захотят ее убить по примеру Цезонии, то найти ее у матери им не составит большого труда. Сидя дома, она, в который раз за свою жизнь, прислушивалась к раздающимся на улице крикам, пытаясь понять, какая судьба уготована ей богами.
К вечеру она отправила Порцию на разведку в город, и та, вернувшись, доложила, что Клавдий остается в преторианском лагере, а Сенат вместе с городскими когортами заняли Форум Романум и Капитолий, а вокруг них потихоньку собирается толпа. У их дома тоже толпятся несколько десятков человек, которые греются у разведенных тут же костров. Не разобрав, к какому лагерю принадлежат их стражи, ловкая служанка постаралась пробраться незамеченной в дом, что ей и удалось без особых проблем.
Всю ночь Мессалина просидела у постели Октавии, то прислушиваясь к городскому шуму, то вспоминая, как пряталась с матерью в доме, когда Макрон свергал Сеяна. Около нее прикорнула Порция, прижимая к животу мешочек с хозяйскими драгоценностями, приготовленными на случай побега. Она и слышать не хотела, чтобы просто так сдаться врагу, и убеждала госпожу, что на вилле ее матери в Кампании они вполне смогут отсидеться, пока не улягутся страсти.
Под утро утомленной донельзя Мессалине послышалось, как кто-то выкрикнул имя ее мужа. Решив, что показалось, она снова впала в забытье, но крики стали повторяться все чаще, пока не слились в скандирование «Клавдий! Клавдий! Клавдий!»
Услышав сквозь сон знакомое имя, встрепенулась Порция:
– Слышишь, домина? Кажется, все складывается наилучшим образом!
– Типун тебе на язык! – одернула ее хозяйка. – Не предвкушай, а то боги обязательно сделают все наоборот. Но я надеюсь, что все действительно обойдется, если бы нас хотели убить, то уже давно бы прикончили. Теперь остается только ждать, когда Клавдий осмелится выбраться из лагеря в город, а затем вспомнит о нас.
Опять потянулись томительные часы. Изредка выбиравшаяся из дома Порция приносила все более приятные новости: переругавшиеся вдрызг сенаторы приняли все требования претория, согласившись передать власть супругу ее обожаемой хозяйки. Клавдий принял присягу преторианцев. Клавдий уже в городе и направляется под охраной вооруженного отряда в Сенат.
И, наконец, когда терпение Мессалины полностью истощилось, в дверь ее дома постучался легат претория, прибывший в сопровождении многочисленного отряда за супругой и дочерью новоизбранного принцепса Тиберия Клавдия Друза Нерона Германика.
Вне себя от распиравшей ее гордости, Мессалина кивнула Порции, чтобы та взяла расплакавшуюся Октавию на руки, и величественно двинулась к носилкам, выпятив вперед выпиравший живот. Вот он, миг ее торжества, момент исполнения заветной мечты ее жизни! Это сон, наваждение, морок! Ни ей, ни Клавдию никогда и в голову не могло прийти, что они могут стать хозяевами Палатинского дворца. Разумеется, они говорили об этом, но их мечты носили скорее характер шутки, а никак не веры в то, что такое может произойти.
Плавно покачиваясь в носилках, Мессалина представила, как она будет помыкать Клавдием, заставляя всю империю исполнять ее капризы, и еще больше раздулась от гордости. Надо будет составить список всех своих врагов и понемногу избавиться от них руками дурака-мужа. Держитесь, матроны, морщившие нос при ее появлении, вам еще придется пожалеть о своем поведении!
Вот и Палатин, покрасневший под лучами заходившего солнца. Предмет ее вожделения, в который прекрасная римлянка попадала раньше только в качестве мужской утехи. Теперь она матрона номер один в империи, и никто никогда не сможет ее унизить.
* * *
При въезде в императорскую резиденцию ей отсалютовали преторианцы, как если бы она уже была императрицей, и эта малость так умилила Мессалину, что на ее глазах выступили слезы..
Видимо, Клавдию сообщили о ее прибытии, потому что он сразу же вышел ей навстречу и проводил в отведенные императорской супруге покои, в которых раньше жила Друзилла, а затем Цезония – ассоциация не самая приятная.
Руки рабынь уже поработали над комнатой, приводя ее в порядок, и Мессалине не осталось ничего от старых хозяек Палатина – ни осколка грифеля, ни старой баночки с притираниями. Счастливая Мессалина обвела сумасшедшим взглядом свое новое жилище, украшенное золотом, мозаикой и слоновой костью:
– Клавдий, неужели это все мое? Мы больше не вернемся в собачью будку, которая по какой-то странной ошибке называется твоим домом?
– Нет, дорогая, не вернемся. Чуть позже будут готовы комната для Октавии и родильная. Ты же, наверно, как и я, ждешь появления на свет маленького Клавдия?
– Ты имеешь в виду ребенка или кое-что иное?
– Разумеется, ребенка, думать об остальном мне некогда. Располагайся, я к тебе еще загляну попозже, а пока позволь, я тебе пришлю чего-нибудь подкрепиться. Я сам так оголодал, что скоро начну падать от истощения. Пойду предупрежу повара, чтобы приготовил нам мурену, раков и какие-нибудь пирожки.
Он поднялся с кресла, собираясь идти исполнять свой план.
– Клавдий! – ласково окликнула его Мессалина, и когда тот обернулся, уточнила: – Не «я пойду», а «я пошлю кого-нибудь». Не забывай, дорогой, что ты властитель огромной империи. Веди себя соответственно этой высокой чести.