Страница 3 из 6
КНИГА ТРЕТЬЯ
Ты, из потемок таких дерзнувший впервые воздвигнутьСтоль ослепительный свет, озаряющий жизни богатства,Греции слава и честь! За тобою я следую нынеИ по твоим я стопам направляю шаги мои твердо.Не состязаться с тобой я хочу, но, любовью объятый,Жажду тебе подражать: разве ласточка станет тягатьсяС лебедем? Или козлят дрожащие ноги способныС резвою силой коня быстролетного в беге равняться?Отче! Ты сущность вещей постиг. Ты отечески родуНашему ныне даешь наставленья, и мы из писаний,Славный, твоих, наподобие пчел, по лугам цветоноснымВсюду сбирающих мед, поглощаем слова золотые,Да, золотые, навек достойные жизни бессмертной!Ибо лишь только твое, из божественной мысли возникнув,Стало учение нам о природе вещей проповедать,Как разбегаются страхи души, расступаются стеныМира, — и вижу я ход вещей в бесконечном пространстве.Видно державу богов и спокойную всю их обитель,Где не бушуют ни ветры, ни дождь, низвергаясь из тучи,Не проливается, где и мороз пеленой белоснежной,Падая, их не гнетет, а эфир безоблачный вечноИх покрывает и весь улыбается в свете разлитом.Всё им природа дает в изобильи, ничто не смущаетВечного мира богов и ничто никогда не тревожит.Наоборот: никаких Ахеронта владений не видно,И не мешает земля созерцанью всего остального,Что под ногами у нас совершается в безднах пространства.Всё это некий восторг поселяет в меня и священныйУжас, когда сознаю, что силой твоею открыласьВся природа везде и доступною сделалась мысли.После того, как тебе объяснил я и сущность и свойстваМира начал основных, и как, различаясь по виду,Непроизвольно они несутся в движении вечном,Также и то, как из них созидаются всякие вещи,Я полагаю, теперь своевременно будет природуДуха, а также души осветить мне стихами своимиИ, ниспровергнув, изгнать совершенно боязнь Ахеронта,Что угнетает людей и, глубоко их жизнь возмущая,Тьмою кромешною всё омрачает и смертною мглоюИ не дает наслаждаться нам радостью светлой и чистой.Ибо хотя говорят, что болезни и жизни бесчестьеБыть нам страшнее должны, чем Тартар — смерти обитель,Что природа души состоит, как известно, из кровиИли из ветра еще, — коли будет угодно так думать, —И что потребности нет ни малейшей в учении нашем,Всё это люди, заметь, говорят из тщеславия больше,Чем потому, что для них непреложно такое сужденье.Эти же люди, себя запятнав преступлением гнусным,Изгнаны будучи вон из отчизны и общества близких,Всякие беды терпя, тем не менее жить продолжают;Всюду, куда ни придут, они тризну творят по умершим,Жалкие! черных овец закалают и Манам подземнымЖертвы приносят, творя возлиянья, и в скорби жестокойСтроже гораздо блюдут религии чин и уставы.Вот почему наблюдать всегда надлежит человекаВ бедах и грозной нужде и тогда убедиться, каков он.Ведь из сердечных глубин лишь тогда вылетает невольноИстинный голос, личина срывается, суть остается.Денег алчба, наконец, и почестей жажда слепаяНудят несчастных людей выходить за пределы законаИ в соучастников их обращают и в слуг преступлений,Ночи и дни напролет заставляя трудом неустаннымМощи великой искать. Эти язвы глубокие жизниПищу находят себе немалую в ужасе смерти.Ибо постыдный позор и жестокая бедность обычноНесовместимы для нас с приятною тихою жизньюИ представляются нам как будто преддверием смерти.Люди, стремясь убежать от этого дальше и дальше,Всё это прочь отстранить, объятые ложным испугом,Кровью сограждан себе состояния копят и жадноМножат богатства свои, громоздя на убийство убийство,С радостью лютой идут за телом умершего братаИ пировать у родных ненавидят они и страшатся.Точно таким же путем от этого страха нередкоГложет их зависть, что тот могуществен, этот во блескеШествует славы своей, привлекая всеобщие взоры,Им же приходится жить, валяясь в грязи и во мраке.Люди иные порой ради имени гибнут и статуй,Часто же их до того доводит боязнь перед смертью,Что, отвращеньем полны и к жизни и к свету дневному,От безысходной тоски они сами себя убивают,Вовсе забыв, что тоска их питается этим же страхом.Он прогоняет и стыд, он и узы теснейшие дружбыВрозь расторгает, и он извращает вконец благочестье.Ведь и отчизну свою и родителей милых нередкоЛюди, стремясь избежать Ахеронта пучин, предавали.Ибо, как в мрачных потемках дрожат и пугаются дети,Так же и мы, среди белого дня, опасаемся частоТех предметов, каких бояться не более надо,Чем того, чего ждут и пугаются дети в потемках.Значит, изгнать этот страх из души и потемки рассеятьДолжны не солнца лучи и не света сиянье дневного,Но природа сама своим видом и внутренним строем.Я утверждаю, что дух, — мы его и умом называем, —Где пребывают у нас и сознанье живое и разум,Есть лишь отдельная часть человека, как руки и ногиИли глаза составляют живого создания части.Хоть и считает толпа мудрецов совершенно напрасно,Что ощущающий дух не особую часть занимает,Но представляет собой состояние тела живое,То, что греки зовут «гармонией», что, не имеяМеста отдельного, нам дает ощущение жизни:Как говорится порой о здоровьи телесном, однакоНе занимает оно у здорового части отдельной, —Так ощущающий дух помещают не в части особой,В чем совершенно они заблуждаются, я полагаю.В части наружной больным наше тело бывает нередко,В части же скрытой его мы здоровы и бодры при этом.Так же, с другой стороны, и обратно нередко бывает.Именно: болен наш дух, а все тело здорово и бодро.Так же, как если нога, предположим, страдает больная,А голова, между тем, никакого страданья не терпит.Кроме того, когда сладкому сну предаются все члены,И, распростершись, лежит отягченное тело без чувства,Всё же имеется в нас и другое, что в это же времяВсячески бьется и всё восприемлет притом: и движеньяРадости все, и пустые, ничтожные сердца заботы.То, что душа, как и дух, во членах находится наших,И не гармония в нас возбуждает телесные чувства,Явствует, прежде всего, из того, что коль даже и многоОтнято тела у нас, всё же жизнь остается во членах.Но и обратно: когда ускользает лишь самая малостьТел теплоты и чрез рот улетучится воздух наружу,Сразу уходит вся жизнь, покидая и жилы и кости.Можешь отсюда понять, что далёко не все выполняютТу же работу тела и жизнь обеспечить способны,Но, главным образом, те, что собой семена представляютВетра и жара, блюдут, чтобы жизнь оставалась во членах.Значит, и жизненный жар, и ветер присутствуют в самомТеле у нас, уходя из него с наступлением смерти.И потому, так как ясно теперь, что духа природа,Как и природа души, есть некая часть человека,Слово «гармония» ты отвергни: оно к музыкантамИль с Геликона пришло, или сами они раздобылиГде–то его, чтоб означить предмет, не имевший названья.Так иль иначе — оставь его им и дальнейшее слушай.Я утверждаю, что дух и душа состоят меж собоюВ тесной связи и собой образуют единую сущность,Но составляет главу и над целым господствует теломРазум, который у нас зовется умом или духом.Он в середине груди расположен и там пребывает.Мечутся здесь и боязнь и ужас, и сладко трепещутРадости. Вот почему ума здесь обитель и духа.Часть остальная души, что рассеяна всюду по телу,Движется волей ума и его мановенью подвластна.Сам по себе он один разумеет и самодовлеет,Даже когда ни души ни тела ничто не волнует.И, наподобье того как у нас при болезни страдаетИль голова или глаз, но при этом не всем своим теломМучимся мы, так и дух, случается, страждет нередкоСам иль ликует порой, когда по суставам и членамЧасть остальная души ничем не тревожится новым.Если же дух потрясен сильнейшей тревогой, мы видим,Что и душа целиком то же самое чувствует в теле:Пот выступает на нем, бледнеет вся кожа, немеетОцепенелый язык, заплетается речь, застилаетМраком глаза, звон в ушах, подкосились колени, и видноЧасто нам, как человек от ужаса падает наземь.Всякий отсюда легко убедится, что связаны тесноДух и душа, и как только она поражается силойДуха, сейчас же сама толкает и бьет она тело.Эти же доводы нам говорят, что телесна природаДуха с душой, раз она и членами движет, и телоБудит внезапно от сна, и меняет лица выраженье,И человеком она целиком руководит и правит.Этого можно достичь не иначе, как осязаньем,А осязания нет без тела. Не ясно ль отсюдаНам, что и дух и душа обладают телесной природой?Также ты видишь и то, что дух одинаково с теломЧувствует в теле у нас, и все действия их обоюдны.Пусть хоть не насмерть сразит нас копье, с ужасающей силойЖилы и кости пронзив и внутрь глубоко проникнув,Всё же мы замертво тут опускаемся наземь в томленьиСладком, но вдруг на земле возбуждается ум, и пороюНа ноги смутное в нас возникает желанье подняться.Значит, нам должно признать, что духа природа телесна,Раз от оружья она и ударов телесных страдает.Дальше теперь, какова в этом духе телесная сущностьИ состоит из чего, я тебе объясню по порядку.Прежде всего, укажу, что дух из тончайших, мельчайшихТел основных состоит. В этом можешь легко убедиться,Если к тому, что скажу я в дальнейшем, внимателен будешь.Нет ничего, что могло б, очевидно, свершаться быстрее,Чем это делает ум, что свершает намеренья тотчас.Так что гораздо скорей может двигаться дух, чем любыеВещи, что видимы нам и доступны для нашего взора.Но, для того чтобы быть настолько подвижным, он долженВесь состоять из семян совершенно округлых и мелких,Чтобы и легкий толчок приводил их сейчас же в движенье.Движется так и вода и течет от толчков незаметных,Ибо она состоит из катких и малых частичек.Меда же, наоборот, несравненно устойчивей влага,Каплет ленивее он и гораздо медлительней льется,Ибо материи вся совокупность гораздо плотнееСцеплена в нем, состоя, несомненно, из менее гладкихТел основных и совсем не из столь же округлых и тонких.Так вот и маковых зерен высокую кучу рассеятьДо основанья легко и ничтожному веянью ветра,Но никогда ни камней ни колосьев, наваленных грудой,Не разнесет он. Итак, чем тела будут меньше и глаже,Тем и подвижность у них непременно окажется большей.Те же, напротив, тела, что увесистей будут, а такжеШероховатей, всегда обнаружат и большую стойкость.Так как теперь установлено мной, что духа природаКрайне подвижна, то он состоит, несомненно, из самыхМаленьких тел, что должны быть также и гладки и круглы.Сведенья эти, мой друг, будь уверен, во всех отношеньяхБудут полезны тебе и во многом тебе пригодятся.Вот что еще тебе даст представленье о сущности этой,Тонкости ткани ее и ничтожности места, в которомВся бы вместилась она, если только могла бы сжиматься:Только лишь смерти покой безмятежный постиг человека,Только лишь дух и душа, покидая его, удалятся,Убыли ты никакой не заметишь во всем его теле, —Видом и весом оно неизменно: всё смерть сохраняет,Кроме лишь жизненных чувств у него и горячего жара.Значит, душа сплетена в своем целом составе из оченьМелких семян, находясь в сухожилиях, жилах и мясе.Ибо когда она вся уже вышла из целого тела,То очертанья его остаются, однако, снаружиТе же, и в весе оно не теряет при этом нисколько.Так, коль букет пропадет у Вакховой влаги, иль еслиВдруг улетучится весь аромат благовонного масла,Или же как–нибудь вкус из чего–либо весь удалится,Нам не заметить на–глаз уменьшения этих предметов,Да и по весу они остаются нимало не меньше.Странного нет ничего, ибо множество семечек мелкихВ целом составе вещей образуют и запах и вкус их.Так что опять повторю, что и дух и душа по природеИз исключительно мелких семян состоят несомненно,Ибо они, уходя, ничего не уносят из веса.Но вместе с тем невозможно считать, что проста их природа:Тонкое некое вон дуновенье при смерти исходитС жаром в смешеньи, а жар за собой увлекает и воздух;И никакого тепла без примеси воздуха нету,Ибо, раз сущность тепла отличается редкостью, многоВоздуха первоначал в среде ее двигаться должно.Значит, нашли мы уже, что тройственна духа природа.Но для создания чувств всего этого все–таки мало,Ибо нельзя допустить, что из этого могут возникнутьЧувства движения в нас, а тем более — мысль пробудиться.Вследствие этого нам четвертую некую сущностьНадо прибавить еще. Никакого ей нету названья,Тоньше ее ничего и подвижнее нету в природе,И элементов ни в чем нет более мелких и гладких;Первая в членах она возбуждает движения чувства,Ибо, из мелких фигур состоя, она движется первой;Следом за нею тепло и ветра незримая силаДвижутся, воздух затем, а затем уж и всё остальное:Бьется и кровь, и внутри повсюду по мясу проходитЧувство, пока, наконец, и до мозга костей не достигнет, —Будь удовольствие то иль противное жгучее чувство.Но ни страданью нельзя проникнуть, ни боли вонзитьсяТак глубоко без того, чтобы всё не пришло в беспорядокТак, что и жизни самой не останется места, и частиВрозь разбегутся души, проходя через скважины тела.Впрочем, обычно предел у поверхности тела поставленЭтим движеньям, и жизнь удержать мы поэтому можем.Дальше, стремленью тебе объяснить, каким образом вместеСмешаны между собой эти силы и действуют стройно,Служит препятствием мне наречия нашего скудость;Но, хоть и в общих чертах, набросать попытаюсь я это.Первоначала вещей, при движеньи взаимном, друг другуПеребивают пути таким образом, что невозможноИх обособить и действие их разграничить пространством,Но как бы множество сил они в теле одном составляют,Вроде того, как и в мясе любом у животных найдетсяЗапах особый и цвет, да и вкус, и, однако, все этоПри сочетаньи дает единое целое тело.Так же и воздух, тепло и ветра незримая мощность,Вместе смешавшись, одно существо порождают, и с нимиСила подвижная та, что дает им начало движенья,Коим рождаются в нас впервые движения чувства.Сила ведь эта, таясь, заключается в самых далекихНедрах, и в теле у нас ничего не находится глубже,Так что душою души она, в свою очередь, служит.В этом же роде и в членах у нас и во всем нашем телеСилы таятся души и способности духа в смешеньи,Так как тела, из каких они созданы, малы и редки.Так же и та у тебя безыменная сила из мелкихТел состоит и, сокрыто таясь, представляет собоюДушу для целой души и над целым господствует телом.Точно таким же путем непременно и ветер и воздухДолжны в смешеньи с теплом проявлять свои действия в телеДруг перед другом назад отходя иль вперед выступаяТак, чтоб, однако, из них составлялось единое нечто;Иначе ветер, тепло или воздуха сила расторгнутЧувства и, действуя врозь, разделением их уничтожат.Дух развивает тепло, когда, распалившися гневом,Вдруг закипит, и глаза засверкают неистовой страстью.Много и веянья в нем холодного, спутника страха,Что заставляет дрожать сочлененья и корчиться тело;Но и спокойное есть состояние воздуха также,Что умиренной груди и ясному взгляду присуще.Больше горячности в тех, у кого необуздано сердцеИ раздражается ум, легко закипая во гневе.Прежде всего, это свойственно львам, на насилие падким:Грудь разрывается их от рыканья и дикого воя,И не способны они в ней гнева удерживать волны.Ум же оленей скорей обладает холодностью ветраИ возбуждает быстрей студеное веянье в теле,Из–за чего пробегать начинает по членам их трепет.Ну, а порода быков оживляется воздухом тихим;Гневного факела дым, застилающий очи туманом,Не ослепляет ее, чрезмерным огнем разгораясь,Не цепенеет она и от стрел леденящего страха,Посередине стоя между бешеных львов и оленейТо же и в роде людском: сколь иным ни давала б наукаРавного лоска, она тем не менее в каждом изгладитьПервоначальных следов дарований природных не может.Да и не должно считать, что порок можно с корнем исторгнуть,Чтоб не склонялись одни слишком сильно к жестокому гневу,Чтобы другие не так волновалися страхом, а третьиНе принимали всего с равнодушием большим, чем надо.Да и во многом другом непременно есть разница в людяхИ по природе и всем из нее вытекающим нравам.Но не могу я теперь изложить оснований сокрытыхЭтих различий и дать названия стольким фигурамПервоначал, из каких зарождается разница эта.Вот что, однакоже, здесь утверждать, полагаю, возможно:Так незначительны те следы изначальной природы,Коих не в силах у нас уничтожить рассудок, что можемМы беспрепятственно жить богам подобающей жизнью.Это души естество, таким образом, держится телом,Но и для тела оно и страж и причина здоровья,Ибо на общих корнях они держатся цепко друг с другом,И без погибели их обоюдной нельзя их расторгнуть.Вроде того как нельзя из комочков смолы благовоннойБыло бы запах извлечь без того, чтоб она не пропала,Так же и душу и дух невозможно из целого телаБыло б исторгнуть, чтоб всё разложенью тогда не подверглось:Переплетаются так их начала со дня зарожденья,Что существуют они, наделенные общею жизнью.И, очевидно, никак ни тело, ни дух не способныЧувствовать сами собой, без взаимного действия, порознь,Но раздувается в нас и внутри разгорается чувствоИз согласованных их и совместных друг с другом движений.Дальше, само по себе никогда не рождается телоИ не растет, и продлить бытия не способно по смерти,Ибо не так, как вода сообщенный ей жар испускаетЧасто и всё ж оттого никакого не терпит ущерба,Но остается вполне невредимой, не так, повторяю,Могут разлуку с душой выносить отделенные члены,Но погибают они окончательно, все загнивая.И от рожденья всегда, таким образом, тело с душоюВ тесной взаимной связи приучаются к жизни движеньям,Даже еще находясь в материнской утробе и членах,Так, что разлука для них невозможна без гибели тяжкой.Видишь из этого ты, что, поскольку причина здоровьяИх обоюдна, должна обоюдною быть и природа.Кроме того, если кто отрицает чувствительность телаИ говорит, что душа в смешеньи с телесным составомЭто движенье дает, что у нас называется чувством,Тем отвергает он то, что для всех несомненно и явно.Чем же еще доказать в самом деле чувствительность тела,Если не тем, что гласит и внушает сама очевидность?«Но ведь с утратой души пропадает и чувство у тела».Да, но теряет оно не свое исключительно свойство, —Много и кроме того оно, жизни лишаясь, теряет.А утверждать, что глаза ничего не способны увидеть,Но что глядит через них наш дух, как в открытые двери,Трудно: ведь зренье само восстает против этого мненьяИ заставляет считать, что зрачками мы видим предметы.Часто к тому же еще мы не видим блестящих предметов,Так как препятствует свет светильникам нашего тела.Так не бывает с дверьми: ведь когда через них мы взираем,Створы открытые их никаких затруднений не знают.Кроме того, коль глаза только двери у нас заменяют,То с устранением их, очевидно, гораздо бы лучшеВидеть способен был дух, коль самих косяков бы не стало.В этих вопросах, смотри, не держись ты такого же взгляда,Как полагает о том Демокрита священное мненье:Будто одно за другим расположены первоначалаТела и духа и так, чередуясь, связуют все члены.Ведь элементы души, разумеется, мельче гораздоТех, из которых у нас составляются тело и мясо,Да и число их не так велико, и рассеяны режеВ членах они; и тебе остается одно заключенье,Именно: столь же малы расстояния между собоюПервоначал у души, сколь малы и тела, что впервыеПрикосновеньем у нас вызывают движения чувства.Ибо не чувствуем мы иногда ни пылинок, прилипшихК телу, ни мела того, что порой осыпает нам члены;Также, коль ночью туман или тонкая сеть паутины,Встретившись, нас обовьют, то мы их на ходу не заметим;Да и покров паука износившийся, сверху упавшийПрямо на голову нам, и пушинки, и семя летучек,Вследствие легкости их летящие медленно книзу,Не ощутимы для нас, как и ползанье всяческой твари,И невозможно никак различить прикасание к телуКаждой ноги комара и следов остальных насекомых.Многое должно у нас, таким образом, тут возбудиться,Прежде чем в теле души семена, что вмешаны в членах,Первоначал потрясенье телесных почувствовать смогутИ, несмотря на свои расстоянья, взаимно столкнуться,Вместе друг с другом сойдясь, и опять растолкнуться успеют.Дух же при этом сильней бытия охраняет устои,Нежели сила души, и над жизнью господствует больше.Ибо совсем без ума и без духа не может остатьсяЧасть никакая души и мгновения времени в членах,Но, уходя ему вслед, разлетается в воздухе тотчас,В холоде смерти лежать коченелое тело бросая.Но остаются в живых, в ком ум их и дух удержался,Даже когда у них все изувечены руки и ноги:Словно колода они, без души, удаленной из членов,Всё–таки живы еще и вдыхают живительный воздух.Если души человек лишен не всецело, но большейЧасти ее, то и тут за жизнь он цепляется крепко.Так, если око кругом изранено, но невредимымБудет зрачок, то живой не лишается зрение силы,Если глазного совсем не испортишь ты яблока толькоИ не обрежешь его, одинокой оставив зеницу:Этого сделать нельзя без погибели их обоюдной.Если ж разрушишь ее, эту среднюю глаза частичку,Сразу закатится свет и сейчас же наступят потемки,Хоть бы во всем остальном и сияло яблоко целым.Вот как и дух и душа договором связуются вечным.Чтобы теперь ты постиг, что как дух, так и легкие душиВсяких созданий живых и рождаются и умирают,Все изысканья свои — плоды моей сладкой работы —Здесь пред тобою в стихах я, достойных тебя, излагаю.Ты ж, под названьем одним понимая и то и другое,Знай, что когда, например, говорю о душе я и смертностьЯ доказую ее, то и дух вместе с ней разумею,Ибо и дух и душа составляют единую сущность.Прежде всего, состоит эта тонкая сущность из мелкихТел, как сказал я уже, и начала ее несравненноМеньше, чем те, из каких образуется жидкая влага,Или туман, или дым, потому что она превосходитЖивостью их далеко, и малейший толчок ее движет,Ибо и призрак тумана иль дыма ее уже движет.Так в усыплении сна нам может представиться, будтоЖар высоко алтари выдыхают и дымом курятся;Носятся призраки лишь без сомнения тут перед нами,Так что, коль видишь теперь, что течет из разбитых сосудовВлага и жидкой струей отовсюду из трещин выходит,Если туман или дым точно так же уносятся в воздух,Верь, что расходится так и душа и, быстрее гораздоВновь разлагаясь в тела изначальные, гибнет скорее,Только лишь члены она человека, покинув, оставит.Ибо, коль тело, что ей как будто бы служит сосудом,Душу не может уже, потрясенное, сдерживать больше,Ежели кровь из него утекла и оно разредилось,Как допустить, что ее в состоянии сдерживать воздух?Реже, чем тело, ведь он и не в силах удерживать душу!Дальше, мы видим, что ум одновременно с телом родитсяИ одновременно с ним и растет, и стареет с ним вместе.Ибо, подобно тому, как дети неровной и зыбкойХодят походкой, так дух с его мыслью у них еще слабы.Позже, как, в возраст придя, возмужают они и окрепнут,Больше рассудка у них, и растет их духовная сила.После ж, когда уже всё расшаталось от старости телоИ одряхлели от лет всесильных разбитые члены,Разум хромеет, язык заплетается, ум убывает;Всё пропадает тогда и всё одновременно гибнет.Следственно должно совсем и душе, наконец, разлагатьсяИ, распускаясь, как дым, уноситься в воздушные выси,Так как, мы видим, она, одновременно, как указал я,С телом рождаясь, растет и под бременем старости никнет.Надо добавить еще, что, подобно тому, как и телоТягостно мучат недуг и жестокие боли порою,Так же подвержен и дух и заботам, и горю, и страху,А потому надлежит ему также причастным быть смерти.Мало того: коль болезнь поражает нам тело, то частоДух начинает блуждать и высказывать вздорные мысли;А иногда погружается он летаргией глубокойВ сон непробудный; тогда и глаза поникают, и шея;Тут уж не слышит больной голосов, и не в силах он большеБлизких узнать, что его, окружая, стараются к жизниСнова вернуть и лицо орошают и щеки слезами.Стало быть, надо признать, что и дух разлагается также.Если глубоко в него проникает зараза недуга.Ибо и боль и недуг — одинаково зодчие смерти,Как убедиться могли на погибели многих мы раньше.И, наконец, почему, когда внутрь человека проникнетЕдкая крепость вина и огонь разольется по жилам,Все тяжелеет у нас, заплетаются ноги, коснеетТело, шатаясь; язык цепенеет, и ум затуманен;Мутны глаза, поднимаются крик, икота и ссоры.Да и дальнейшее все, что при этом бывает обычно?Не потому ль это так получается всё постоянно,Что даже в теле душа возмущается крепостью винной?То же, что может прийти в возмущенье и быть пораженным,Явно, конечно, должно, при внедрении несколько большейСилы, погибнуть вконец, продолжения жизни лишившись.Мало того: человек, пораженный внезапным припадком,Часто у нас на глазах, как от молньи удара, на землюПадает с пеной у рта и, дрожа всеми членами, стонет;Нет сознания в нем, сведены его мускулы корчей,Дышит прерывисто он и разбитый лежит, обессилев.Всё это нам говорит, что душа, расторгаясь в суставахСилой болезни, кипит и пенится, как на соленомМоре бушуют валы под напором неистовым ветра.Стон вырывается тут, потому что стесняются больюЧлены, и так как всегда семена извергаются крика,Идя наружу, из уст, и, склубившись вместе, несутсяТорной дорогой, какой выходить постоянно привыкли.А помраченье ума происходит, когда возмутятсяДух и душа и, как я указал, разделяясь на части,Врозь раздробятся они и расторгнутся этим же ядом.После ж, как вспять повернет источник болезни, и в недраЕдкая влага назад, отравившая тело, вернется,Как в опьяненьи, больной поднимается, мало–помалуВ чувство приходит опять, и душа его вновь оживает.Если ж и душу и дух потрясают такие болезниВ теле самом и такой их ужасный недуг расторгает,Как же ты можешь считать, что без тела, на воздухе вольном,С буйными ветрами жизнь продолжать они были бы в силах?Если ж мы видим, что ум точно так же, как тело больное,Можно лечить и что он врачеванью вполне поддается,Это нам тоже дает указанье, что жизнь его смертна.Должен ведь что–то придать иль по–новому части расставить,Или от целого взять хотя бы ничтожную долюВсякий, кто вздумал бы дух изменять и к тому приступил бы,Или еще что–нибудь переделывать стал бы стремиться.Но не потерпит ничто, одаренное жизнью бессмертной,Ни прибавленья частей, ни смещения их, ни утечки.Ведь, коль из граней своих что–нибудь, изменяясь, выходит,Это тем самым есть смерть для того, чем оно было раньше.Значит, болеет ли дух, поддается ль порой врачеванью, —Признаки смертности он, как уж я указал, проявляет.Так, очевидно, всегда восстает против ложных ученийПравда, и выхода им никуда не дает никакого,С той и с другой стороны возражением ложь обличая.И, наконец, человек на глазах у нас часто отходитМало–помалу и жизненных чувств он лишается вовсе;Прежде всего, на ногах его пальцы и ногти синеют,Там отмирают ступни и голени, следом за нимиСмерти холодной следы проникают и дальше в суставы.Так как при этом душа распадается дальше, не сразуВся целиком исходя, то должно считать ее смертной.Если же думаешь ты, что сама она может в суставахСжаться внутри и свои все части сплотить воедино,В теле все члены лишив таким образом всякого чувства,Должно, однако, тогда то место, куда накопилосьСтолько души, обладать и чувством значительно большим.Нет нигде таких мест, и душа, как уж мы говорили,В клочья растерзана, вся разлетается, следственно — гибнет.Мало того: если я уступлю даже ложному мненьюИ допущу, что душа в состоянии в теле склубитьсяУ покидающих свет, умирающих мало–помалу,Всё–таки смертность души признать непременно придется,И безразлично для нас: погибает душа, разлетаясьВ воздухе, или, стянув свои части, она цепенеет,Ежели весь человек всё больше и больше теряетЧувства, и жизни ему остается всё меньше и меньше.Кроме того, если ум есть часть человека, в которомМесто известное он занимает, как глаз или ухо,Или любое из чувств, управляющих жизни движеньем,И, наподобье того, как рука, или глаз, или ноздриЧувствовать так же, как жить без нас неспособны отдельно,Но загнивают всегда, разрушаясь в короткое время,Так самобытно и дух, вне тела и вне человека,Быть не способен; оно ему служит как будто сосудомИли еще чем–нибудь, коль найдешь единение ближе,Ибо теснейшая связь существует меж духом и телом.И, наконец, у живых способностей тела и духаСилы бывают и жизнь, лишь когда они связаны вместе.Сам по себе ведь ни дух самобытно без тела не можетЖизни движений создать, ни бездушное тело не в силахНи бытия продолжать, ни остаться владеющим чувством.И, наподобье того, как, вырванный с корнем, вне телаНе в состоянии глаз различать никакого предмета,Так самобытно ни дух ни душа ни на что не способны.Да и понятно: они в смешеньи по жилам и мясу,По сухожильям, костям — во всем заключаются теле;Первоначалам у них невозможно свободно отпрянутьНа промежуток большой; из–за этого, будучи сперты,Чувств движенья они вызывают, а если их в воздухВыкинет смерть, то уже они вызвать их будут не в силах,Ибо в подобной связи они больше не будут держаться.Телом ведь станет тогда и живым существом будет воздух,Коль удержаться душе в нем возможно и все те движеньяВ нем заключить, что вела она в мышцах и в теле пред этим.Должен еще и еще таким образом ты убедиться,Что, с разложением всей оболочки телесной, с исходомЖизни дыханья, должны рассеяться чувства у духаВместе с душой, раз одна связует их вместе причина.И, наконец, если тело с душой не выносит разрываИ загнивает всегда, издавая ужаснейший запах,Что ж сомневаешься ты, что, из самых глубин устремляясь,Вон истекает душа и расходится, дыму подобно,Тело же из–за того, изменяясь гниеньем, так тяжкоРушится, что до основ все устои его расшатались,После того как душа, ускользая наружу, по членамИ закоулкам и всем находящимся в теле отверстьямВытекла? Всячески ты в состояньи теперь убедитьсяВ том, что души естество разделенным выходит по членамИ, еще в теле самом находясь, расторгается прежде,Чем, выходя из него, выплывает в воздушные токи.Мало того, находясь еще в жизни пределах, нередкоВидимо всё–таки вон, по какой–то причине колеблясь,Выйти готова душа и от тела совсем отрешиться;И выраженье лица, как пред смертью, становится томнымИ без движенья лежит ослабелым бескровное тело.Это бывает, когда говорится, что «дух захватило»Или «душа замерла», когда все уж кругом суетятся,С жизнью последнюю связь удержать в человеке стараясь;Тут ведь и ум потрясен, и душевные силы, в расстройствеПолном, готовы уже вместе с телом самим развалиться,Так что удар посильней окончательно их бы разрушил.Что ж? сомневаешься ты и теперь, что с изгнаньем из тела,Без оболочки своей и без сил, на открытом простореНе в состояньи душа не только прожить вековечно,Но и на миг лишь один удержаться никак не способна?И ни один человек, умирая, не чувствует, видно,Чтобы душа целиком исходила из целого телаИль чтоб сначала в гортань проходила она через горло;Нет, убывает она на своем, ей назначенном месте,Так же как чувства всегда на местах своего положеньяГибнут. А если бы ум бессмертным у нас оказался,То не сердился бы он на погибель свою, умирая,Но, наподобье змеи, вылезал бы наружу из кожи.Не оттого ль, наконец, и наш ум и сознание духаНи в голове, ни в ногах, ни в руках не родятся, а толькоВ области точной у всех и в едином содержатся месте,Что для отдельных вещей отведен и особый участок,Где и родятся они и где могут потом развиваться,Располагаясь притом в таком многосложном порядкеЧленов, который у них никогда не бывает превратен?И, таким образом, всё идет по порядку: ни пламяНе возникает в воде, ни холод в огне не родится.Кроме того, коль душа, обладая бессмертной природой,Чувства способна иметь, отделившись от нашего тела,Всеми пятью наделить ее чувствами надо, пожалуй,Ибо никоим путем мы иначе себе и представитьНе в состоянии душ, что блуждают в глуби Ахеронта.Именно так в старину и писатели и живописцыИзображали их нам наделенными чувствами всеми.Но ведь ни глаз, ни ноздрей, ни руки у души не бывает,Ни языка, ни ушей, раз она отделилась от тела;Значит, ни чувства ни жизнь без тела для душ невозможны.Если же в теле везде ощущение жизни разлито,Одушевляя его, как мы видим, во всем его целом,То, коль в средину удар, нанесенный внезапною силой,Сразу его поразит, и оно пополам расщепится,Ясно, что сила души, расчлененная тем же ударом,Врозь разлетится тогда, одновременно с телом распавшись.То же, что может, дробясь, разделяться на разные части,Не позволяет признать за собою бессмертной природы.Так, говорят, лезвея колесниц серпоносных нередкоСтоль неожиданно рвут тела в беспорядочной бойне,Что на земле увидать отсеченные руки и ногиМожно в то время, как ум и сознанье людей не способныБоли еще ощутить, причиненной стремительной раной;Ибо весь ум у людей всецело захвачен сраженьем,И на резню и на бой они рвутся с остатками тела,Часто не видя, что нет уже левой руки, и волочатКони ее со щитом средь колес и серпов беспощадных;Не замечает один, что без правой он на стену лезет,На ногу хочет другой опереться, которой уж нету,А шевелит на земле она пальцами в корчах предсмертных;И голова, отлетев от живого и теплого тела,Жизнь сохраняет в лице и во взоре, широко открытом,Вплоть до того, как души не исчезнет последний остаток.Мало того: коль змею с ее жалом мелькающим, грозноКверху подъятым хвостом и растянутым телом, на частиТы бы железом рассек, то увидел тогда бы, как порозньКаждый кусок по земле, отрезанный только что, в корчахБьется и почву кругом заливает отравленной кровью;Как голова ее хвост укусить устремляется пастью,Чтоб утолить свою боль, причиненную жгучею раной.Что же, придется признать у каждой из этих частичекЦелую душу? Но тут воспоследует вывод, что в телеУ одного существа заключались многие души.Значит, распалась душа, что единой была, вместе с телом.И потому надо счесть, что смертна она, как и тело,Ибо на много частей они могут равно рассекаться.Кроме того, коль душа обладает бессмертной природойИ поселяется в нас, при рождении в тело внедряясь,То почему же тогда мы не помним о жизни прошедшей,Не сохраняем следов совершившихся раньше событий?Ибо, коль духа могла измениться столь сильно способность,Что совершенно о всём миновавшем утратил он память,Это, как думаю я, отличается мало от смерти.И потому мы должны убедиться, что бывшие душиСгибли, а та, что теперь существует, теперь и родилась.Кроме того, коль уже в совершенно готовое телоК нам бы вселялись всегда способности духа живые,С нашим рожденьем на свет и вступлением на берег жизни,То не могла бы душа в совокупности с членами тела,В самой крови находясь, развиваться всё дальше, как видно,Но как бы в клетке тогда самобытно жила одиноко,Тело же всё–таки быть продолжало б исполненным чувства.А потому, повторю, невозможно считать, что рожденьяДуши не знают совсем и свободны от смерти законов.Ибо представить нельзя, что так крепко вплетались бы душиВ наши тела, коли в них извне бы они проникали,И очевидность гласит, что бывает совсем по–другому:Ибо связуется так с сухожильями, жилами, мясом,Да и с костями душа, что зубам даже свойственно чувство,Как указует на то их боль от воды ли холоднойИль от песчинки, на зуб при жеваньи попавшей из хлеба.Если ж в сплетеньи таком находятся души с телами,То и распутаться им невредимо и выйти свободно,Видно, нельзя изо всех сухожилий, костей и суставов.Если ж подумаешь ты, что, извне проникая нам в тело,Обыкновенно душа растекается всюду по членам,То тем скорее она, растворенная в теле, исчезнет.Ведь разрушается всё, растекаясь, а следственно — гибнет.Ибо душа, расчленяясь, по скважинам тела проходит.Как наша пища, везде расходясь по суставам и членам,По разложеньи своем образует иную природу,Так же и дух и душа, сколь бы целыми в новое телоНи проходили, должны они там распускаться, в то времяКак через скважины все проникают в суставы частицы,Производящие ту наличную духа природу,Что управляет теперь нашим телом, рожденная раньшеТою душой, что уже, разойдясь по суставам, погибла.А потому ни рождения дня, очевидно, не можетБыть лишенной душа по природе своей, ни кончины.Кроме того, семена остаются ль души в бездыханномТеле иль нет? Коли там пребывают они, оставаясь,То мы не в праве тогда почитать за бессмертную душу,Раз при уходе своем она терпит какую–то убыль.Если ж бежит она вон, целиком сохраняясь и в телеВовсе частей никаких от себя не оставив, — откуда,Гнить начиная, червей испускают смердящие трупы?Да и откуда же тут такою несметною кучейВ теле распухшем кишеть бескостным, бескровным созданьям?Если же думаешь ты, что, извне проникая, способныДуши внедряться в червей, по отдельности в каждое тело,И не размыслил о том, почему же сбираются вместеДуши несметные там, откуда одна удалилась,Вот что тебе обсудить и обдумать, однако, придется:Надо ль признать, наконец, что охотятся души за каждымСеменем этих червей, для себя обиталища строя,Или внедряются к ним в совершенно готовое тело?Но для чего же им так поступать и зачем утруждатьсяЭтим, сказать мудрено: раз они улетели из тела,Их не тревожат уже ни болезни, ни голод, ни холод;Тело ведь больше всего ото всех этих недугов страждет,И подвергается дух в сочетаньи с ним множеству бедствий.Но, даже если для душ и полезно создание тела,Чтобы вселиться в него, то не видно, как сделать им это.Стало быть, членов и тел никогда себе души не строят.Но и внедриться душе в совершенно готовое телоТакже нельзя, ибо с ним невозможно ей будет связаться,И в сочетаньи таком не проявится общего чувства.Не оттого ль, наконец, присуща свирепая лютостьЛьвиной семье, и лисе — коварство, а прыткость оленямПередана от отцов, и в отцовском дрожат они страхе,Не оттого ли и все остальные подобные свойстваВсем врождены и живут от младенчества в теле и в нраве,Что возрастает во всех семенах и семействах отдельныхС телом совместно и дух, одинаково с ним развиваясь?Если ж была бы душа бессмертна и вечно меняла бТело на тело, то нрав у животных тогда бы мешался:Часто бежали бы прочь, нападенья пугаясь рогатыхЛаней, гирканские псы, трепетал бы в воздушных высотахСокол парящий и вдаль улетал бы, завидя голубку,Ум оставлял бы людей, разумели бы дикие звери.Ибо, когда говорят, что бессмертна душа, но менятьсяМожет, сменяя тела, то такое суждение ложно.Ведь разрушается всё, что меняется, следственно — гибнет.Части ж души и смещаются тут и выходят из строя,А потому разрушаться должны они также во членахИ, наконец, погибать целиком одновременно с телом.Если же скажут, что души людей возвращаются вечноСнова в людские тела, почему же, спрошу я, из умныхМожно им глупыми стать, почему неразумны младенцы,И жеребенок не так понятлив, как взрослые кони?«Да потому, — говорят, — что становится в немощном телеНемощен ум». Но тогда ты обязан признать непременноСмертность души, раз она изменяется в теле так сильно,Что совершенно и жизнь и начальное чувство теряет.Да и каким же путем одинаково с телом возможноБыло б, окрепнув, достичь желанного жизни расцветаСиле духовной, не быв от рождения связанной с телом?Что ж она вырваться вон из дряхлеющих членов стремится?Иль она в теле гнилом опасается быть заключеннойИ погребенною быть под обломками храмины ветхойПри разрушеньи ее? Но опасностей нет для бессмертных!И не смешно ль, наконец, что стоят при соитьях любовныхИ при рожденьи зверей в нетерпении души на страже:Смертного тела они, бессмертные, ждут не дождутсяВ неисчислимом числе и, бросаясь стремительно, рвутсяПервое место занять и скорее других водвориться?Или, быть может, у них установлены точно законы,Что прилетевшая первой душа и внедряется первой,И никаких состязаний и распрей у них не бывает?И, наконец, ни деревьев в эфире не может, ни в мореБыть никогда облаков, ни рыб водиться на пашнях;И не бывает ни крови в дровах ни сока в каменьях:Точно назначено, где чему быть и где развиваться.Так же и духа природа не может без тела возникнутьИ пребывать самобытно, отдельно от мышц и от крови.Если же это и было б возможно, гораздо скорееСила бы духа сама в голове, иль в плечах, или в пяткахБыть бы могла и в любой из частей зарождаться, но всё быВ том же она человеке и в том же сосуде осталась.Если же в теле у нас, очевидно, назначено точноМесто особое, где существуют и могут развитьсяДух и душа, то тем больше должны мы всецело отвергнуть,Что они могут одни, вне тела, и быть и рождаться.Вот почему неизбежно признать, что с кончиною тела,Всюду расторжена в нем, и душа одновременно гибнет.Вечное ведь сочетать со смертным и думать, что вместеЧувствовать могут они и что действия их обоюдны, —Это безумье и вздор. Что представить себе мы раздельнейМожем и что меж собой различней и более розно,Если не смертное всё по сравненью с бессмертным и вечным,При сочетаньи в одно для отпора неистовым бурям?Кроме того, всё то, что вечным должно оставаться,Или, по плотности тела, должно, отражая удары,Не допускать, чтобы что–нибудь внутрь проникало и связиТесные разъединяло частей, — таковая природаЕсть у материи тел, на что я указывал раньше;Или же может оно потому сохраняться вовеки,Что не подвержено вовсе толчкам — пустоты это свойство:Неосязаема вовсе она и ударов не терпит;Или еще потому, что кругом нет места, куда быВсё это будто бы врозь могло разойтись и растаять:Вечное всё таково мироздание в целом, и местаВне его нет, чтобы врозь разлететься, и тел нет, какиеПасть на него бы могли и толчком его мощным разрушить.Если же душу скорей почитать за бессмертную должно,Как под защитою стен, образуемых силами жизни,Иль потому, что она никаким недоступна недугам,Иль, что каким–то путем отражаются все нападенья,Раньше чем нам ощутить удается всю их вредоносность,То это к нашей душе не имеет совсем отношенья.Кроме того, что душа и телесным подвержена болям,Часто случается так, что она от предчувствий страдает.Места от страха себе не находит, заботой томится,И за проступки ее угрызения совести гложут.Вспомни к тому же еще о безумьи, беспамятстве духа,Вспомни, как в черную глубь погружается он летаргии.Значит, нам смерть — ничто и ничуть не имеет значенья,Ежели смертной должна непременно быть духа природа.Как в миновавших веках никакой мы печали не знали,При нападении войск отовсюду стекавшихся пунов,В те времена, когда мир, потрясаемый громом сражений,Весь трепетал и дрожал под высокими сводами неба,И сомневалися все человеки, какому народуВыпадут власть над людьми и господство на суше и море,Так и когда уже нас не станет, когда разойдутсяТело с душой, из которых мы в целое сплочены тесно,С нами не сможет ничто приключиться по нашей кончине,И никаких ощущений у нас не пробудится больше,Даже коль море с землей и с морями смешается небо.Если же сила души и природа духовная всё жеЧувства могла бы иметь, и расторжена будучи с телом,То и тогда бы ничто это было для нас, раз мы толькоУзами тела с душой и союзом их сплочены тесно.Да и когда б вещество собиралося наше обратноВременем после кончины и в нынешний вид возвращалось,Если вторично на свет появиться дано бы нам было,Всё–таки это для нас не имело бы вовсе значенья,Так как о прошлом уже была б у нас прервана память;Так же, как ныне для нас безразлично, чем были мы раньше,И не томимся о том мы теперь никакою тревогой.Ибо, коль взор обратить на прошедшее, мыслью окинувВсю необъятность веков, и подумать, сколь многообразныБыли материи всей движенья, легко убедиться,Что семена, из каких мы теперь состоим, принималиЧасто порядок такой, в каковом пребывают и ныне.Но тем не менее нам былого того не воспомнить:Падает тут перерыв бытия, при котором потокиТел основных лишены были чувства и праздно блуждали.Если же в будущем ждут и несчастья и горе, то долженВ это же время и тот оказаться, с кем могут случитьсяЭти невзгоды, но раз изымает их смерть, преграждаяЖизнь у того, кто бы мог подвергнуться скопищу бедствий,Ясно, что нам ничего не может быть страшного в смерти,Что невозможно тому, кого нет, оказаться несчастным,Что для него всё равно, хоть совсем бы на свет не родиться,Ежели смертная жизнь отнимается смертью бессмертной.А потому, если кто при тебе сокрушается горькоИ негодует на то, что сгниет его тело в могиле,Или же пламя его иль звериная пасть уничтожит,Ясно, что он говорит не искренне, что уязвляетСердце его затаенная мысль, вопреки увереньямСобственным, что никаких ощущений со смертью не будет;Не соблюдает, по мне, он своих убеждений заветных,С корнем из жизни себя извлечь не желая и вырвать,Но бессознательно мнит, что не весь он по смерти погибнет.Ибо тому, кто живой представляет себе, что по смертиТело терзают его и птицы и дикие звери,Жалко себя самого; он себя отделить не способенИ отрешиться вполне от простертого трупа: себя онВидит лежащим пред ним, и свои придает ему чувства.В негодовании он на то, что смертным родился,Не сознавая того, что при истинной смерти не можетБыть никого, кто бы мог, как живой, свою гибель оплакать,Видя себя самого терзаемым или сожженным.Ибо, коль горестно быть после смерти раздробленным пастьюДиких зверей, почему не ужасно — понять не могу я —В пламени жарком гореть, на костре погребальном пылая,Или положенным в мед задыхаться и мерзнуть от стужи,Ежели труп распростерт на холодных каменьях гробницыИли могильной землей засыпан и тяжко раздавлен.«Нет, никогда ни твой радостный дом ни жена дорогаяБольше не примут тебя, не сбегутся и малые детиНаперерыв целовать и наполнить отрадою сердце.Не в состоянии ты уже больше способствовать благуИ процветанью родных. Погубил, о несчастный! — взывают —Этот единственный день злополучный все радости жизни!»Но не прибавит никто: «Но зато у тебя не осталосьБольше тоски никакой, ни стремленья ко всем этим благам».Если же мысли у них и слова бы их были разумны,Стал бы свободен их ум от великой заботы и страха.«Ты ведь, как был, так и впредь в усыпленьи останешься смертномВсе остальные века без забот и без тягостной скорби,Мы же пред жутким костром, где твой труп обращается в пепел,Мы безутешно тебя оплакали; вечной печалиНам никогда не унять и не вырвать из скорбного сердца».Надо спросить у того, кто так рассуждает: «Да что жеГорького тут, — коли всё возвращается к сну и покою, —Чтобы всегда изнывать и томиться в тоске безысходной?»Люди нередко еще, возлежа на пиру и подъемляКубки и лица себе осенивши венком, начинаютТак от души восклицать: «Коротко наслажденье людишек:Было — и нету его, и никак не вернуть его снова».Точно по смерти для них нет большего зла и несчастья,Чем непрерывно страдать иссушающей жгучею жаждойИль угнетенному быть неуёмным иным вожделеньем.Но ведь никто о себе и о жизни своей не жалеет,Если и тело и ум погружаются в сон безмятежный,Ибо охотно идем мы на то, чтобы сон этот вечноДлился, и мы никогда о себе не тоскуем при этом.И тем не менее тут во всем нашем теле и членахПервоначала всегда сохраняют движения чувства,Раз, пробудившись от сна, человек ободряется снова.Смерть, таким образом, нас еще меньше касается, еслиМожно быть меньше того, что ничто представляет собою,Ибо материя тут в беспорядок сильнейший приходитИ расторгается в нас со смертью: никто не проснется,Только лишь хладный конец положит предел нашей жизни.Если же тут, наконец, сама начала бы природаВдруг говорить и средь нас кого–нибудь так упрекнула:«Что тебя, смертный, гнетет и тревожит безмерно печальюГорькою? Что изнываешь и плачешь при мысли о смерти?Ведь коль минувшая жизнь пошла тебе впрок перед этим,И не напрасно прошли и исчезли все ее блага,Будто в пробитый сосуд налитые, утекши бесследно,Что ж не уходишь, как гость, пресыщенный пиршеством жизни,И не вкушаешь, глупец, равнодушно покой безмятежный?Если же всё достоянье твое растеклось и погибло,В тягость вся жизнь тебе стала, — к чему же ты ищешь прибавки,Раз она так же опять пропадет и задаром исчезнет,А не положишь конца этой жизни и всем ее мукам?Нет у меня ничего, что тебе смастерить и придуматьЯ бы в утеху могла: остается извечно всё то же;Даже коль тело твое одряхлеть не успело и членыНе ослабели от лет, — всё равно, остается всё то же,Если тебе пережить суждено поколенья людскиеИль, если, лучше сказать, даже вовсе избегнешь ты смерти».Что же мы скажем в ответ, как не то, что природа законныйИск предъявляет, вставая в защиту правого дела?Если ж печалится так человек пожилой или старыйИ о кончине своей сокрушается больше, чем должно,То не в праве ль она еще более резко прикрикнуть:«Прочь со слезами, брехун, уйми свои жалобы тотчас!Жизни все блага познав, стариком ты сделался дряхлым!Пренебрегая наличным, о том, чего нет, ты мечтаешь:Вот и прошла, ускользнув, твоя жизнь и без прока погибла,И неожиданно смерть подошла к твоему изголовью,Раньше, чем мог бы уйти ты из жизни, довольный и сытый.Но, тем не менее, брось всё то, что годам твоим чуждо,И равнодушно отдай свое место потомкам: так надо»Думаю, так укорять и бранить нас в праве природа,Ибо отжившее всё вытесняется новым, и вещиВосстановляются вновь одни из других непременно.И не уходит никто в преисподней мрачную бездну,Ибо запас вещества поколениям нужен грядущим,Но и они за тобой последуют, жизнь завершивши;И потому–то, как ты, они сгинули раньше и сгинут.Так возникает всегда неизменно одно из другого.В собственность жизнь никому не дается, а только на время.Ты посмотри: как мало для нас значенья имелаВечного времени часть, что прошла перед нашим рожденьем.Это грядущих времен нам зеркало ставит природаДля созерцанья того, что наступит по нашей кончине:Разве там что–нибудь ужас наводит иль мрачное что–тоВидится там, а не то, что всякого сна безмятежней?Всё, что, согласно молве, в глубине Ахеронта сокрыто,Всё, очевидно, у нас в самой жизни находится здешней.Тантала нет, что боится висящего в воздухе камня,Как говорят, цепенея, несчастный, от страха пустого;В жизни скорее гнетет напрасный страх пред богамиСмертных, и каждый судьбы и случайностей рока трепещет.И не когтят в Ахеронте лежащего Тития птицы,Да и не могут они несомненно в груди его мощнойВечно себе находить предмет для терзаний бессменных,Как ни громадны его распростертого тела размеры;Хоть бы распластан он был не на девять югеров только,А занимали бы всю поверхность земли его члены,Всё–таки он бы не смог ни мучений вытерпеть вечных,Ни доставлять непрерывно им пищи собственным телом.Титий у нас — это тот, кто лежит, пораженный любовью;Птицы терзают его — то мучительно гложет тревога,Или же рвут на куски иные заботы и страсти.Также у нас и Сизиф пред глазами находится в жизни:Кто от народа секир жестоких и ликторских связокЖадно ждет, но всегда пораженный и мрачный уходит;Ибо стремиться ко власти, что тщетно всегда и ничтожно,Тягостный труд вынося при этом еще постоянно,Это всё то же, что в гору толкать с напряженным усильемКамень, который, уже достигнув самой вершины,Всё–таки катится вниз и опять на равнину несется.Далее, вечно питать ненасытную духа природу,Не в состояньи ее удовольствовать благами теми,Что доставляют для нас времен годовых перемены,В круговороте своем принося и плоды и утехиВсякие (мы ж никогда не довольны жизни дарами), —Это, по–моему, то же, что нам говорят о цветущихДевах, которые воду в пробитый сосуд наливают,Он же никак до краев наполниться влагой не может.Что же до Кербера, Фурий, а также лишенного светаТартара, что изрыгает из пасти ужасное пламя, —Этого нет нигде, да и быть безусловно не может.Страх наказаний зато существует при жизни за нашиЗлые дела по заслугам и кара за нашу преступность:Тюрьмы, свержение вниз со скалы жестокое, плети,Факелы, пытки, смола, палачи, раскаленные прутья.Ежели даже их нет налицо, то сознанье проступковВсё–таки мучит людей и стрекалами жалит боязни;Нет у них и надежд, что конец этим бедам наступит,Иль хоть какой–то предел наказаниям будет положен:Ждут и боятся они ухудшения их после смерти.Так и становится жизнь у глупцов, наконец, Ахеронтом.Вот что еще ты себе говори иногда в назиданье:«Собственных света очей даже Анк достославный лишился,Ну, а насколько же был он лучше тебя, нечестивца;Много затем и других, и царей и владык многомощных,Целыми правивших властно народами, тоже погибло;Даже и тот, кто когда–то по волнам великого моряПуть проложил и открыл легионам дорогу по глуби,Кто научил их пешком проходить по соленым пространствам,Дерзко скакал на конях по пучинам рокочущим понта,Света лишился и дух из смертного выпустил тела.И Сципион, эта молния войн и гроза Карфагена,Отдал кости земле, как самый последний прислужник.Вспомни создателей ты и наук и художеств изящных,Вспомни сопутников Муз геликонских, Гомера, которыйСкиптром один овладел, но почил, как и прочие люди.И, наконец, Демокрит, когда уже зрелая старостьПредупредила его о слабеющей силе рассудка,Сам добровольно понес свою голову смерти навстречу.Сам Эпикур отошел по свершении поприща жизни,Он, превзошедший людей дарованьем своим и затмившийВсех, как и звезды, всходя, затмевает эфирное солнце.Что ж сомневаешься тут и на смерть негодуешь свою ты,Чья и живого вся жизнь и зрячего смерти подобна,Раз ты проводишь во сне ее большую долю бесцельно,Если, и бодрствуя, ты храпишь и живешь в сновиденьях,Ужасом вздорным всегда возмущая свой ум беспокойный,Часто не в силах понять, что тебя угнетает, когда ты,Жалкий, страдаешь, бедняк, опьяненный заботами вечно,И в помраченьи ума волнуешься ты понапрасну?»Если бы люди могли настолько же, как они, видно,Чувствуют бремя, их дух давящее гнетом тяжелым,Также сознать и причины его, и откуда такая,Камнем гнетущая грудь, появилась страданий громада,Жизни бы так не вели, как обычно ведут ее нынче,Не сознавая, чего они сами хотят, постоянноК мест перемене стремясь, чтоб избавиться этим от гнета.Часто палаты свои покидает, кому опостылелСобственный дом, но туда возвращается снова внезапно,Не находя вне его никакого себе облегченья;Вот он своих рысаков сломя голову гонит в именье,Точно спешит на пожар для спасенья горящего дома,Но начинает зевать, и порога еще не коснувшись;Иль погружается в сон тяжелый, забыться желая,Или же в город спешит поскорее опять возвратиться.Так–то вот каждый бежит от себя и, понятно, не можетПрочь убежать; поневоле с собой остается в досаде,Ибо причины своей болезни недужный не знает.А понимай он ее, он бы, всё остальное оставив,Прежде всего природу вещей постарался постигнуть.Дело ведь здесь не идет о каком–нибудь часе едином,А состояньи, в каком неизбежно все смертные людиДолжны по смерти своей во веки веков оставаться.Что ж, наконец, за несчастная страсть и привязанность к жизниНас заставляет всегда трепетать в постоянной тревоге?Определенный предел установлен для века людского,И ожидает нас всех неизбежная встреча со смертью.Кроме того, обращаясь всегда в окружении том же,Новых добиться утех нельзя продолжением жизни:То, чего нет у нас, представляется нам вожделенным,Но, достигая его, вожделенно мы ищем другого,И неуёмной всегда томимся мы жаждою жизни.Нам неизвестно, какой нам выпадет жребий в грядущем,Что нам готовит судьба и какой нас конец ожидает.На волос даже нельзя продлением жизни уменьшитьДлительность смерти никак и добиться ее сокращенья,Чтобы поменьше могли мы пробыть в состоянии смерти.Сколько угодно прожить поколений поэтому можешь,Всё–таки вечная смерть непременно тебя ожидает.В небытии пребывать суждено одинаково долгоТем, кто конец положил своей жизни сегодня, и такжеТем, кто скончался уже на месяцы раньше и годы.