Страница 2 из 6
КНИГА ВТОРАЯ
Сладко, когда на просторах морских разыграются ветры,С твердой земли наблюдать за бедою, постигшей другого,Не потому, что для нас будут чьи–либо муки приятны,Но потому, что себя вне опасности чувствовать сладко.Сладко смотреть на войска на поле сраженья в жестокойБитве, когда самому не грозит никакая опасность.Но ничего нет отраднее, чем занимать безмятежноСветлые выси, умом мудрецов укрепленные прочно:Можешь оттуда взирать на людей ты и видеть повсюду,Как они бродят и путь, заблуждаяся, жизненный ищут;Как в дарованьях они состязаются, спорят о роде,Ночи и дни напролет добиваясь трудом неустаннымМощи великой достичь и владыками сделаться мира.О вы, ничтожные мысли людей! О чувства слепые!В скольких опасностях жизнь, в каких протекает потемкахЭтого века ничтожнейший срок! Неужели не видно,Что об одном лишь природа вопит и что требует только,Чтобы не ведало тело страданий, а мысль наслаждаласьЧувством приятным вдали от сознанья заботы и страха?Мы, таким образом, видим, что нужно телесной природеТолько немногое: то, что страдания все удаляет.Пусть наслаждения ей предоставить и многие можно,Но и приятней порой и не против воли природы,Если в хоромах у нас не бывает златых изваянийОтроков, правой рукой держащих зажженные лампы,Чтобы ночные пиры озарять в изобилии светом;И серебром не сверкают дома, и златом не блещут,И не гудят под резным потолком золоченым кифары;Люди же вместо того, распростершись на мягкой лужайкеНа берегу ручейка, под ветвями высоких деревьев,Скромными средствами телу дают усладительный отдых,Если к тому ж улыбается им и погода, и времяГода усыплет цветами повсюду зеленые травы.Не покидает и жар лихорадочный тела скорее,Коль на узорных коврах и на ярком пурпуровом ложеМечешься ты, а не должен лежать на плебейской подстилке.И потому, так как нет от сокровищ для нашего телаПроку нисколько, равно как от знатности или от власти,То остается считать и душе это все бесполезным.Разве, когда ты порой глядишь на свои легионы,Что по равнине снуют, представляя примерную битву,Вместе с большим подкрепленьем в запасе и конницей сильной,С равным оружьем в руках, с одинаковой силою духа,Иль когда видишь ты флот снующим повсюду на море,Что ж, убегают тогда, устрашенные зрелищем этим,В ужасе все суеверья твои? Разве страх перед смертьюСердце покинет твое, оставив его беззаботным?Если ж мы видим, что это смешно и глумленья достойно,В самом же деле боязнь и заботы, преследуя смертных,Не устрашаются звоном доспехов и грозным оружьем,Но пребывают всегда средь царей и властителей смело,И не робеют они ни пред золота блеском нисколько,Ни перед пышностью яркой роскошных пурпуровых тканей,То усомнишься ли ты, что сила здесь в разуме только,Если к тому же вся жизнь пробивается наша в потемках?Ибо как в мрачных потемках дрожат и пугаются дети,Так же и мы среди белого дня опасаемся частоТех предметов, каких бояться не более надо,Чем того, чего ждут и пугаются дети в потемках.Значит, изгнать этот страх из души и потемки рассеятьДолжны не солнца лучи и не света сиянье дневного,Но природа сама своим видом и внутренним строем.Ныне зиждительных тел основных объясню я движенье.Коим все вещи они порождают и вновь разлагают;Сила какая к тому принуждает их, скорость какаяСвойственна им на пути в пустоте необъятной пространства,Ты же внимателен будь и выслушай то, что скажу я.Знай же: материя вся безусловно не сплочена тесно,Ибо все вещи, как мы замечаем, становятся меньшеИ как бы тают они в течение долгого века,И похищает их ветхость из наших очей незаметно;В целом, однако, стоит нерушимо вещей совокупностьВ силу того, что тела, уходящие прочь, уменьшаютВещи, откуда ушли, а другие собой приращают:Те — заставляя стареть, а эти — цвести им на смену,Всё же не медля и тут. Так весь мир обновляется вечно;Смертные твари живут, одни чередуясь с другими,Племя одно начинает расти, вымирает другое,И поколенья живущих сменяются в краткое время,В руки из рук отдавая, как в беге, светильники жизни.Если же думаешь ты, что стать неподвижно способныПервоначала вещей и затем возродить в них движенье,Бродишь от истины ты далеко в заблужденьи глубоком.Ведь, в пустоте находясь и витая по ней, неизбежноПервоначала вещей уносятся собственным весомИли толчками других. И часто, в движенья столкнувшисьВместе, одни от других они в сторону прядают сразу.И удивляться нельзя: ведь они в высшей степени крепки,Плотны и вески, и вспять отскочить им ничто не мешает.Дабы ты лучше постиг, что тела основные мятутсяВ вечном движеньи всегда, припомни, что дна никакогоНет у вселенной нигде, и телам изначальным остатьсяНегде на месте, раз нет ни конца ни предела пространству,Если безмерно оно и простерто во всех направленьях,Как я подробно уже доказал на основе разумной.Раз установлено так, то телам изначальным, конечно,Вовсе покоя нигде не дано в пустоте необъятной.Наоборот: непрерывно гонимые разным движеньем,Частью далёко они отлетают, столкнувшись друг с другом,Частью ж расходятся врозь на короткие лишь расстоянья.Те, у которых тесней их взаимная сплоченность, малоИ на ничтожные лишь расстояния прядая порознь,Сложностью самых фигур своих спутаны будучи цепко,Мощные корни камней и тела образуют железаСтойкого, так же, как всё остальное подобного рода.Прочие, в малом числе в пустоте необъятной витая,Прядают прочь далеко и далёко назад отбегаютНа промежуток большой. Из них составляется редкийВоздух, и солнечный свет они нам доставляют блестящий.Множество, кроме того, в пустоте необъятной витаетТех, что отброшены прочь от вещей сочетаний и сноваНе были в силах еще сочетаться с другими в движеньи.Образ того, что сейчас описано мной, и явленьеЭто пред нами всегда и на наших глазах происходит.Вот посмотри: всякий раз, когда солнечный свет проникаетВ наши жилища и мрак прорезает своими лучами,Множество маленьких тел в пустоте, ты увидишь, мелькая,Мечутся взад и вперед в лучистом сиянии света;Будто бы в вечной борьбе они бьются в сраженьях и битвахВ схватки бросаются вдруг по отрядам, не зная покоя,Или сходясь, или врозь беспрерывно опять разлетаясь.Можешь из этого ты уяснить себе, как неустанноПервоначала вещей в пустоте необъятной мятутсяТак о великих вещах помогают составить понятьеМалые вещи, пути намечая для их постиженья.Кроме того, потому обратить тебе надо вниманьеНа суматоху в телах, мелькающих в солнечном свете,Что из нее познаешь ты материи также движенья,Происходящие в ней потаенно и скрыто от взора.Ибо увидишь ты там, как много пылинок меняютПуть свой от скрытых толчков и опять отлетают обратно,Всюду туда и сюда разбегаясь во всех направленьях.Знай же: идет от начал всеобщее это блужданье.Первоначала вещей сначала движутся сами,Следом за ними тела из малейшего их сочетанья,Близкие, как бы сказать, по силам к началам первичным,Скрыто от них получая толчки, начинают стремиться,Сами к движенью затем понуждая тела покрупнее.Так, исходя от начал, движение мало–помалуНаших касается чувств, и становится видимым такжеНам и в пылинках оно, что движутся в солнечном: свете,Хоть незаметны толчки, от которых оно происходит.Ныне в коротких словах объясню тебе, Меммий, какаяСкорость присуща телам основным при движеньи в пространстве.Утром, когда от зари по земле разольется сиянье,И, запорхав по лесам и по зарослям, пестрые птицыВ воздухе нежном везде заливаются звонкою песней,Видишь, с какой быстротой восходящее солнце внезапноВсё облекает кругом потоками яркого света!В этом мы можем всегда совершенно легко убедиться.Но и тот жар, что идет от солнца, и свет его ясныйНе в пустоте совершают свой путь; и двигаться тишеСвет принужден, пока он рассекает воздушные волны.Не в одиночку идут и жара отдельные тельца,Но подвигаются, все сплотившись и скучившись вместе;А потому и назад друг друга они отвлекают,Да и преграды извне заставляют их двигаться тише.Первоначала же все, которые просты и плотны,Чрез пустоту совершая свой путь, никаких не встречаяВнешних препятствий, одно составляя с частями своимиИ неуклонно несясь туда, куда раз устремились,Явно должны обладать быстротой совершенно безмерной,Мчась несравненно скорей, чем солнца сияние мчится,И по пространству лететь во много раз дальше в то время,Как по небесному своду проносятся молнии солнца.***И не исследовать тут по отдельности первоначала,Чтобы узнать, по каким созидаются вещи законам.Те же, которые свойств материи вовсе не знают,Думают нам вопреки, что без воли богов неспособна,Приноровляясь ко всем человеческим нуждам, природаГода менять времена и выращивать хлебные злакиИ остальное творить, чем смертных к себе привлекаетСтрасти божественной зов, вождя нашей жизни, и манитВ сладких утехах любви порождать поколенья живущих,Чтоб не погиб человеческий род, для которого богиБудто бы создали всё. Но они в измышлениях этих,Кажется мне, далеко уклонились от здравого смысла.Ибо, коль даже совсем оставались бы мне неизвестныПервоначала вещей, и тогда по небесным явленьям,Как и по многим другим, я дерзнул бы считать достоверным,Что не для нас и отнюдь не божественной волею созданВесь существующий мир: столь много в нем всяких пороков.Это впоследствии я объясню тебе, Меммий; теперь жеМы возвратимся к тому, что осталось сказать о движеньи.Я полагаю, теперь доказать тебе будет уместно,Что никакие тела не имеют возможности самиСобственной силою вверх подниматься и двигаться кверху,Чтобы тебя не ввело в заблужденье горящее пламя.Ибо, лишь вспыхнет оно, всегда разгорается кверхуТак же, как злаки растут и тянутся кверху деревья,Хоть в силу веса тела всегда устремляются книзу.И если, взвившись, огонь досягает до кровли строений,Пламенем быстрым лизать начиная и балки и бревна,То не подумай, что он это делает собственной силой.То же бывает, когда, при пускании крови из тела,Хлещет и брызжет она, выбиваясь высокой струею.Да и не видишь ли ты, с какой силою балки и бревнаВон выпирает вода? Ведь чем глубже мы их погружаемСверху отвесно, на них напирая сильней и сильнее,Тем их стремительней вверх вытесняет она, извергая.Так что наружу они половиною большей взлетают.Но и сомнения нет, полагаю, что сами собоюЭти тела в пустоте всегда устремляются книзу.Так совершенно должно оказаться и пламя способно,Будучи выжато, вверх подниматься в воздушном пространстве,Хоть в силу веса само по себе оно тянется книзу.Разве не видишь того, как факелы неба ночныеОгненный след за собой оставляют на своде небесном,В том направленьи летя, куда путь им указан природой?Или как падают вниз на землю блестящие звезды?Также и солнце с высот небосвода везде разливаетЖар, и поля и луга осыпает своими лучами;Значит, и солнечный жар точно так же к земле тяготеет.Наискось, видишь, сквозь дождь пролетают и молнии сверху,И, вырываясь из туч, то туда, то сюда постоянноПеребегают огни, и на землю их падает пламя.Я бы желал, чтобы ты был осведомлен здесь точно так же,Что, уносясь в пустоте, в направлении книзу отвесном,Собственным весом тела изначальные в некое времяВ месте неведомом нам начинают слегка отклоняться,Так что едва и назвать отклонением это возможно.Если ж, как капли дождя, они вниз продолжали бы падать,Не отклоняясь ничуть на пути в пустоте необъятной,То никаких бы ни встреч, ни толчков у начал не рождалось,И ничего никогда породить не могла бы природа.Если же думает кто, что тела тяжелее способныВ силу того, что быстрей в пустоте они мчатся отвесно,Сверху на легкие пав, вызывать и толчки, и удары,Что порождают собой движения жизни, то, право,Бродит от истины он далеко в заблужденьи глубоком.Ибо всё то, что в воде или в воздухе падает редком,Падать быстрее должно в соответствии с собственным весомЛишь потому, что вода или воздуха тонкая сущностьНе в состояньи вещам одинаковых ставить препятствий,Но уступают скорей имеющим большую тяжесть.Наоборот, никогда никакую нигде не способнаВещь задержать пустота и явиться какой–то опорой,В силу природы своей постоянно всему уступая.Должно поэтому всё, проносясь в пустоте без препятствий,Равную скорость иметь, несмотря на различие в весе.Значит, нельзя и телам тяжелее на легкие сверхуПадать никак и рождать при падении этом удары,Чтобы движенья менять, из каких созидаются вещи.Вновь повторяю: тела непременно должны отклоняться,Но незаметно совсем; чтоб отнюдь никому не казалось,Что мы движение вкось вопреки очевидности мыслим.Ибо мы можем всегда совершенно легко убедиться,Что в силу веса тела, поскольку мы можем заметить,Вкось устремляясь, итти при падении сверху не могут.Но что они никуда от линии строго отвеснойНе отклонятся ничуть, — разве кто–нибудь это усмотрит?Если ж движения все непрерывную цепь образуютИ возникают одно из другого в известном порядке,И коль не могут путем отклонения первоначалаВызвать движений иных, разрушающих рока законы,Чтобы причина не шла за причиною испоконь века,Как у созданий живых на земле не подвластная року,Как и откуда, скажи, появилась свободная воля,Что позволяет итти, куда каждого манит желанье,И допускает менять направленье не в месте известномИ не в положенный срок, а согласно ума побужденью?Ибо сомнения нет, что во всем этом каждому воляСлужит начальным толчком и по членам движенья проводит.Также не видишь ли ты, что в тот миг, как отворят воротаПеред конями, они всё же вырваться вон и помчатьсяСтоль же мгновенно, как дух их стремительный жаждет, бессильны?Ибо материи вся совокупность должна возбудитьсяВ теле повсюду, чтоб ей, возбудившись во всех его членах,Духа порыву затем последовать было возможно.Видишь из этого ты, что движенье рождается в сердцеИ начинает итти, руководствуясь волею духа,Передаваясь затем по телу всему и по членам.Это совсем не похоже на то, когда мы поддаемсяВнешним толчкам и вперед их силою движимся мощной.Ибо тогда целиком вся материя нашего телаДвигаться будет, от нас, очевидно, совсем не завися,Вплоть до того, как она удержится нашею волей.Видишь ли ты, наконец, что хоть сила извне и толкаетМногих людей и влечет их часто стремглав, понуждаяПротив их воли итти, но всё же в груди нашей скрытоНечто, что против нее восстает и бороться способно,По усмотренью чего совокупность материи такжеИ по суставам должна, и по членам порой направлятьсяИли сдержаться, умчавшись вперед, и вернуться на место?И потому в семенах, помимо ударов и веса,Должен ты также признать и другую причину движений,Чем обусловлена в нас прирожденная эта способность;Из ничего ведь ничто, как мы видим, не может возникнуть.Правда, препятствует вес появленью всего от ударов,Силою как бы извне; но чтоб ум не по внутренней толькоНеобходимости всё совершал и чтоб вынужден не былТолько сносить и терпеть и пред ней побежденный склоняться,Легкое служит к тому первичных начал отклоненье,И не в положенный срок и на месте дотоль неизвестном.И никогда не была материи масса плотнееСжатой, ни больших в себе не имела она промежутков,Ибо ничто не привходит в нее и ничто не уходит.А потому и теперь пребывают всё в том же движеньиВечно зачатков тела, в каковом пребывали и раньше.Тем же порядком и впредь продолжать они двигаться будут.То, что доселе всегда рождалось, то будет рождатьсяВ тех же условьях и жить, и расти постоянно, и крепнутьСтолько, сколько кому суждено по законам природы.Силе нельзя никакой нарушить вещей совокупность,Ибо и нет ничего, куда из вселенной могла быСкрыться материи часть, и откуда внезапно вломитьсяНовая сила могла б во вселенную, сделать иноюВсю природу вещей и расстроить порядок движений.Здесь не должно вызывать удивленья в тебе, что в то времяКак обретаются все в движении первоначала,Их совокупность для нас пребывает в полнейшем покое, —Если того не считать, что движется собственным телом, —Ибо лежит далеко за пределами нашего чувстваВся природа начал. Поэтому, раз недоступныНашему зренью они, то от нас и движенья их скрыты.Даже и то ведь, что мы способны увидеть, скрываетЧасто движенья свои на далеком от нас расстояньи:Часто по склону холма густорунные овцы пасутся,Медленно идя туда, куда их на пастбище тучномСвежая манит трава, сверкая алмазной росою;Сытые прыгают там и резвятся, бодаясь, ягнята.Всё это издали нам представляется слившимся вместе,Будто бы белым пятном неподвижным на склоне зеленом.Также, когда, побежав, легионы могучие быстроВсюду по полю снуют, представляя примерную битву,Блеск от оружия их возносится к небу, и всюдуМедью сверкает земля, и от поступи тяжкой пехотыГул раздается кругом. Потрясенные криками, горыВторят им громко, и шум несется к небесным созвездьям;Всадники скачут вокруг и в натиске быстром внезапноПересекают поля, потрясая их топотом громким.Но на высоких горах непременно есть место, откудаКажется это пятном, неподвижно сверкающим в поле.Ну а теперь ты узнай из дальнейшего сущность и свойстваМира начал основных; сколь они, различаясь по формам,Многообразны и как разнородны они по фигурам.Не оттого, что из них лишь немногие сходны по форме,Но что они вообще не все друг на друга похожи.Не удивляйся: ведь раз их количество столь изобильно,Что ни конца у них нет, как указано мной, ни итога,То и не могут они, разумеется, все совершенноСклад однородный иметь и похожими быть по фигуре.Кроме того, посмотри на людей, посмотри на немоеПлемя чешуйчатых рыб, на стада, на зверей и на стаиПестрые птиц, что, у вод собираясь повсюду веселых,По берегам ручейков, и озер, и потоков толпятсяИли по дебрям лесов и по зарослям частым порхают;В особь любую вглядись по отдельности в каждой породе,Ты убедишься, что все они разниться будут фигурой.Иначе дети своих матерей узнавать не могли бы,Как и детенышей мать; а они это могут, как видишь,Да и не хуже людей друг друга всегда различают.Так у святилищ богов, разукрашенных, часто теленокПадает пред алтарем, в дыму фимиама заколот,Крови горячий поток испуская с последним дыханьем.Сирая мать между тем, по зеленым долинам блуждая,Ищет напрасно следы на земле от копыт раздвоенных,Всю озирая кругом окрестность, в надежде увидетьСвой потерявшийся плод; оглашает печальным мычаньемРощи тенистые; вспять возвращается снова и сноваК стойлам знакомым в тоске по утраченном ею теленке.Нежные лозы, трава, орошенная свежей росою,И глубоко в берегах текущие реки не могутЕй утешения дать и отвлечь от заботы нежданной;Не занимают ее и другие телята на тучныхПастбищах и облегчить не могут ей тяжкой заботы:Так она жаждет найти то, что близко и дорого сердцу.Нежное стадо козлят с голосами дрожащими такжеЗнает рогатых своих матерей; и бодливый ягненок —Блеянье матки своей. И, голосу внемля природы,Обыкновенно бежит к материнскому вымени каждый.Если возьмешь, наконец, ты отдельные хлебные зернаЗлаков любых, то и тут не найдешь совершенно похожихТак, чтобы не было в них хоть каких–нибудь мелких отличий.То же различие мы замечаем средь раковин всяких,Лоно пестрящих земли, там, где мягкими волнами мореВлагу сосущий песок убивает в изгибе залива.Так что опять повторю, что должны точно так же иныеПервоначала вещей, — раз они порожденья природы,А не при помощи рук на один образец создавались, —В формах различных летать и несхожими быть по фигурам.Нам не составит труда объяснить на основе разумнойТо, почему проникать несравненно пронзительней можетМолний огонь, чем земной, исходящий от факелов наших:Будет довольно сказать, что небесное молнии пламяТоньше гораздо и всё состоит из мельчайших частичек,А потому проходить оно может в такие отверстья,Где не пробиться огню ни от дров, ни от факелов наших.Кроме того, через рог фонаря проникает свободноСвет, но не дождь. Почему? Ибо света тела основныеМельче, чем те, из каких состоит благодатная влага.И хоть мгновенно вино, когда цедишь его, протекает,Но потихоньку идет и сочится ленивое масло;Иль потому, что его, очевидно, крупней элементы,Иль крючковатей они и спутаны больше друг с другом;И получается так, что не могут достаточно быстроСвязь меж собой разорвать по отдельности первоначалаИ вытекать, проходя чрез отверстие каждое порознь.Надо добавить еще, что и мед и молочная влагаНа языке и во рту ощущаются нами приятно;Наоборот же, полынь своей горечью или же дикийТысячелистник уста нам кривят отвратительным вкусом.Так что легко заключить, что из гладких и круглых частичекТо состоит, что давать ощущенье приятное может;Наоборот, то, что нам представляется горьким и терпким,Из крючковатых частиц образуется, тесно сплетенных,А потому и пути к нашим чувствам оно раздирает,Проникновеньем своим нанося поражения телу.Всё, наконец, что для чувств хорошо или кажется плохо,Разнится между собой и несходные формы имеет;Так, не подумай, что в дрожь приводящий, пронзительно–резкийВизг от пилы состоит из гладких равно элементов,Как и пленительный звук, что певец извлекает искусный,Беглыми пальцами струн пробужденной касаясь кифары.И не считай, что по форме похожие первоначалаВ ноздри проходят людей, когда трупы зловонные жгутся,Или когда окропят киликийским шафраном подмостки,И по соседству алтарь благовоньем панхейским дымится.Не полагай и того, что от сходных семян происходятКраски, которые взор своим цветом прекрасным ласкают,Так же, как те, что нам режут глаза, заставляя слезиться,Или же видом своим возбуждают у нас отвращенье.Ибо всё то, что для нас и отрадно и чувству приятно,Должно в себе содержать изначальную некую гладкость;Наоборот, что для чувств и несносно и кажется жестким,То несомненно в себе заключает шершавое нечто.Есть элементы еще, что ни гладкими не назовешь их,Но и не скажешь про них, что они закорючены остро:В них выдаются скорей лишь углы небольшие наружу,Так что скорей щекотать они чувства способны, чем ранить.Винную гущу сюда отношу я и вкус девясила.Жгучий огонь, наконец, и холодного инея иглыНе одинаково нам уязвляют телесные чувства,Как указует на то осязанье того и другого.Ведь осязание, да, осязанье, клянуся богами,Чувства источник у нас, когда в тело извне проникаетЧто–нибудь, либо же, в нем зародившись, язвит его больно,Иль веселит, исходя при зиждительном деле Венеры,Или, когда семена, столкнувшись, мешаются в телеИ, в беспорядок придя, производят смятение чувства,В чем непосредственно сам убедишься ты, если рукоюКак–нибудь тело свое по любой его части ударишь.Вот почему и должны далеко не похожие формыБыть у начал, раз они вызывают различные чувства.Что, наконец, представляется нам затверделым и плотным,То состоять из начал крючковатых должно несомненно,Сцепленных между собой наподобие веток сплетенных.В этом разряде вещей, занимая в нем первое место,Будут алмазы стоять, что ударов совсем не боятся,Далее — твердый кремень и железа могучего крепость,Так же как стойкая медь, что звенит при ударах в засовы.Вещи другие, тела у которых текучи и жидки,Будут скорей состоять из гладких и круглых частичек.Ибо легко, как вода, растекается горсточка маку:Круглые зерна его не держатся, вместе сплотившись,А по наклону бегут от малейшего их сотрясенья.И в заключение: всё, что мгновенно из глаз исчезаетИ разлетается, — дым, например, иль туман, или пламя, —Пусть состоит целиком не из гладких и круглых частичек,Не сплетено из частиц, тем не менее, спутанных цепко,Так что и тело колоть они могут и в камни проникнуть,Не пребывая в связи. Ибо то, что, мы видим, возможноЧувствам унять, состоит, как не трудно тебе догадаться,Из элементов таких, что не спутаны цепко, но остры.Если ж какая–нибудь представляется горькою жидкость, —Влага морей, например, — то не надо тому удивляться:Жидкость ее состоит из гладких и круглых частичек,Но и шершавые к ней примешались, дающие горечь;А крючковатыми быть для сцепленья им вовсе не надо.Хоть и шершавы они, однакоже и шаровидны:Им и катиться легко, и язвить одновременно чувства,А чтоб ты лучше постиг, что и грубые могут началаС гладкими смесь составлять в Нептуновом теле соленом,Можно для этого их разобщить и увидеть отдельноПресной воду морей, когда, просочившись сквозь землю,Каплет она в водоем и, стекая, становится мягкой.Ибо, при грубости их, ее горечи мерзкой начала,Не уходя в глубину, на поверхности держатся почвы.Это тебе разъяснив, продолжаю я следовать дальше.Первоначала вещей, как теперь ты легко убедишься,Лишь до известных границ разнородны бывают по формам.Если бы не было так, то тогда непременно иныеБыли б должны семена достигать величин необъятных.Ибо, при свойственных им одинаково малых размерах,Не допускают они и значительной разницы в формах.Предположи, например, что тела изначальные будутТри или несколько больше частей заключать наименьших;Если затем ты начнешь эти части у данного телаПереставлять или снизу наверх, или слева направо,Ты обнаружишь тогда, сочетания все их исчерпав,Все изменения форм, что для этого тела возможны;Если ж иные еще получить ты желаешь фигуры, —Части другие тебе прибавить придется. И дальшеНовые части опять для дальнейших нужны сочетаний,Если еще и еще изменять пожелаешь фигуры.И, таким образом, форм новизна приращение телаВслед за собою влечет; а поэтому нечего думать,Будто вещей семена бесконечно различны по формам:Иначе надо считать, что иные размеров огромныхБудут, а это принять, как уж я доказал, невозможно.Ткани тогда у тебя иноземные и мелибейскийПурпур, окрашенный в цвет Фессалии раковин ярких,И переливы цветов на хвостах золотистых павлиновВсе бы померкли совсем перед яркостью новых предметов;Были б в презреньи у всех и мирра и мед благовонный;Лебедя песнь и напев пленительной Фебовой лирыНе раздавались тогда б и замолкли по той же причине:Ибо одно за другим превосходней бы всё возникало.Но и обратно: могло б и в худшее всё обращатьсяТем же путем, как оно достигать бы могло совершенства;Ибо одно за другим отвратительней всё бы являлосьИ для ноздрей и ушей, и для глаз, и для нашего вкуса.Если же этого нет, но все вещи в известных пределахДержатся с той и с другой стороны, то признать ты обязан,Что разнородность фигур у материи также предельна.И, наконец, от огня и до стужи зимних морозовТакже положен предел и обратно он точно отмерен.Всякий ведь холод и жар, переходы тепла между нимиВ этих границах лежат, равномерно их все заполняя.Так что творения все различаются в точных пределах,Ибо с обеих сторон они резкой отмечены гранью:Пламенем жарким с одной, а с другой — леденящим морозом.Это тебе разъяснив, продолжаю я следовать дальше:Первоначала вещей, как теперь ты легко убедишься,Сходные между собой по своим однородным фигурам,Неисчислимы совсем. Ибо, если положены граниРазнице в формах, должны похожие первоначалаИли бесчисленны быть, иль материи вся совокупностьБудет конечною, что невозможно, как я доказал ужВ этих стихах, говоря, что материи мелкие тельцаОт бесконечных времен совокупность вещей сохраняютПри непрерывных толчках, возникающих всюду в пространстве.Ибо, хоть реже иных ты встречаешь животных и видишь,Что плодовитость у них значительно меньше, однакоВ странах и землях других, далеко отстоящих отсюда,Может их много найтись, и число их окажется полным.Так укажу я тебе, для примера, из четвероногихНа змееруких слонов. Всю Индию крепкой стеноюМножество тысяч столбов ограждает из кости слоновой,Так что проникнуть туда невозможно: такая там силаЭтих зверей, а у нас лишь изредка можно их встретить.Но уступлю я тебе и в этом: пускай существуетВещь средь рожденных вещей лишь одна в своем роде, которойНет подобной нигде на всем протяжении мира;Если, однако, запас материи для зарожденьяВещи такой бесконечен бы не был, она не могла быНи появиться на свет, ни расти, ни найти себе пищу.Ведь в самом деле, пускай во вселенной для вещи единойБудет зиждительных тел число ограничено. Как же,Где и откуда они и силой какой соберутсяВ бездне материи всей и в смешеньи начал инородных?Нет, я уверен, никак сойтись они вместе не могут;Но, наподобье того, как при страшных кораблекрушеньяхМощные моря валы разносят кокоры и банки,Мачты и реи, носы кораблей и плывущие весла,Так что везде, по всему побережью, видны вырезныеКормы разбитых судов, указанья дающие смертным,Чтобы от козней, и сил, и обманов коварного моряПрочь убегали они и ему бы не верили, дажеЕсли лукавая гладь улыбается тихого понта, —Так, если вздумаешь ты число ограничить известныхПервоначал, то тогда их вечно рассеивать будут,В стороны врозь разнося, материи розные токи,Так что они никогда не смогут, сойдясь и сплотившись,Ни удержаться в связи меж собой, ни расти, умножаясь;Но ведь на наших глазах происходит и то и другое:Вещи способны всегда возникать и, возникнув, развиться.Первоначала вещей, таким образом, всякого родаНеисчислимы и всё, очевидно, способны восполнить.Вот почему никогда нельзя смертоносным движеньямЖизни навек одолеть и ее истребить совершенно.Но и движенья, что жизнь создают и способствуют росту,Вечно созданья свои сохранять нерушимо не могут.Между началами так с переменным успехом в сраженьяхИспоконь века война, начавшися, вечно ведется:То побеждают порой животворные силы природы,То побеждает их смерть. Мешается стон похоронныйС жалобным криком детей, впервые увидевших солнце.Не было ночи такой, ни дня не бывало, ни утра,Чтобы не слышался плач младенческий, смешанный с воплемСопровождающим смерть и мрачный обряд погребальный.Вот что при этом еще основательно надо запомнить,Запечатлевши в уме, и всегда принимать во вниманье:Нет ни одной из вещей, доступных для нашего взора,Чтобы она из начал состояла вполне однородных;Нет ничего, что различных семян не являлось бы смесью.Что же имеет в себе и сил и возможностей больше,Тем указует на то, что и больше оно заключаетРазного рода начал совершенно различного вида.Множество, прежде всего, заключает земля изначальныхТел, из которых ключи, прохладу несущие, вечноПолнят моря, и таких, из которых огни возникают.Ибо во многих местах пламенеет зажженная почва,Самый же страшный огонь извергает свирепая Этна.Дальше содержит земля и такие тела, из которыхЛюдям и злаки растит наливные, и рощи густые,И доставляет ручьи, и листья, и тучные пастьбыДиким породам зверей, бродящим по горным высотам.Матери имя богов потому и дают ей великой,Матери диких зверей и праматери нашего тела.Греции древней ее премудрые пели поэты* * *Будто бы парою львов она правит в своей колеснице,Этим давая понять, что повисла в воздушном пространствеНаша земля, что земля опираться на землю не может.Львов запрягли потому, что и самые дикие детиДолжны пред силой забот материнских покорно склоняться.Голову ей увенчали венком крепостным, указуя,Что защищает она города на местах неприступных.В этом уборе теперь проносят по целому свету,Ужас вселяя везде, божественной матери образ.Люди различных племен по старинным священным заветам«Матерь Идэя» ее именуют и толпы фригийцевВ свиту дают ей затем, что из этого края впервыеЗлаки расти на земле, по преданию, начали всюду.Галлы сопутствуют ей, указание этим давая,Что, оскорбив божество материнское и непочтеньеВыказав к родшим, никто не должен считаться достойным,Чтобы на свет порождать поколенья живого потомства.Бубны тугие гудят в их руках и пустые кимвалы,Хриплые звуки рогов оглашают окрестности грозно,Ритмом фригийским сердца возбуждает долбленая флейта;Свита предносит ножи — необузданной ярости знаки,Дабы сердца и умы толпы нечестивой повергнутьВ ужас священный и страх перед мощною волей богини.Лишь колесница ее в городах появилась обширных,И одаряет она, безмолвная, благами смертных,Путь перед ней серебром устилает и медной монетойЩедрой рукою народ, и сыплются розы обильно,Снежным покровом цветов осеняя богиню и свиту.Вооруженный отряд, которому греки КуретовИмя фригийских дают, играя оружием острым,Тут же пускается в пляс, опьяненный пролитою кровью,Страшно при этом тряся косматыми гребнями шлемов;Изображают они Диктейских Куретов, на КритеЗевса младенческий крик заглушавших, коль верить преданьюВместе с детьми, что вокруг дитяти в стремительной пляскеМчались и медью о медь, кружась, ударяли размерно,Чтобы ребенка Сатурн не настиг прожорливой пастьюИ не поранил бы тем материнского сердца навеки.Вот потому–то Великую Мать провожают с оружьем.Или хотят указать, что оружием люди отважноОтчую землю должны защищать по веленью богиниИ для родителей быть и опорой надежной и славойКак ни прекрасны и стройны чудесные эти преданья,Правдоподобия в них, однакоже, нет никакого.Ибо все боги должны по природе своей непременноЖизнью бессмертной всегда наслаждаться в полнейшем покое,Чуждые наших забот и от них далеко отстранившись.Ведь безо всяких скорбей, далеки от опасностей всяких,Всем обладают они и ни в чем не нуждаются нашем;Благодеяния им ни к чему, да и гнев неизвестен.Что до земли, то вовек лишена она всякого чувства,Но, так как многих вещей в ней содержатся первоначала,Может на свет выводить она многое способом разным.Если же кто называть пожелает иль море Нептуном,Или Церерою хлеб, или Вакхово предпочитаетИмя напрасно к вину применять, вместо нужного слова,То уж уступим ему, и пускай вся земная окружностьМатерью будет богов для него, если только при этомОн, в самом деле, души не пятнает религией гнусной.Так, хоть нередко стада на одной луговине пасутсяИ густорунных овец, и племени коней отважных,И круторогих быков под той же небесною кровлей,И утоляют в одной и той же реке свою жажду,Разно, однако, живут; и родителей свойства, и нравыВсе сохраняют они по наследству в отдельных породах:Так велика разнородность материи в каждом отдельномВиде травы полевой и в каждом источнике водном.Далее, все состоят живые созданья из крови,Мяса, костей, из тепла, из жил, сухожилий и влаги;Всё это также совсем не похоже одно на другое,И образовано всё из начал по фигурам не сходных.Далее, что на огне разгорается пламенем, также,Если другого в нем нет, оно всё же в себе заключаетНечто, откуда огонь выбивает и может светиться,Искры метать из себя и далеко развеивать пепел.Если подобным путем проследишь ты и всё остальное,Ты обнаружишь тогда, что во всем потаенно сокрытыМногих вещей семена и начала различного вида.Многое есть, наконец, где даны в сочетаньи со цветомТакже и запах, и вкус. И, прежде всего, приношенья,Что по обряду богам, на алтарь возложив, сожигают.Значит, начала должны заключаться в них разного вида:Запах проходит ведь там в наше тело, где цвет не пробьется,Цвет же отдельно идет, и отдельно и вкус проникаетВ чувства: ты видишь теперь, что фигуры их первые разны.В соединение здесь, таким образом, разные формыВходят, и всякую вещь образуют семян сочетанья.Даже и в наших стихах постоянно, как можешь заметить,Множество слов состоит из множества букв однородных;Но и стихи, и слова, как ты непременно признаешь,Разнятся между собой по своим составным элементам:Не оттого, что из букв у них мало встречается общих,Иль что и двух не найти, где бы всё было точно таким же,Но что они вообще не все друг на друга похожи.Так же и в прочем, хотя существует и множество общихПервоначал у вещей, тем не менее очень различныМогут они меж собой оставаться во всем своем целом;Так что мы в праве сказать, что различный состав образуетПлемя людское, хлеба наливные и рощи густые.Думать, однако, нельзя, что всему сочетаться возможноВсячески. Ибо тогда ты повсюду встречал бы чудовищ,И полузвери везде, полулюди водились, и такжеДлинные ветви порой вырастали б из тела живого;Множество членов морских у земных бы являлось животных,Да и химер бы тогда, извергающих пламя из пасти,На всеродящей земле выращивать стала природа.Но очевидно, что так никогда не бывает, и вещи,Лишь от известных семян и от матери также известнойВсе возникая, растут, сохраняя все признаки рода.Ясно, что это должно по известным законам свершаться.Ибо из пищи любой проникают в отдельные членыТельца, которые им подходящи, и там, сочетаясьВместе, рождают они движения нужные; те же,Что не пригодны, назад извергаются в землю природой;Также еще от толчков незаметно выходит из телаМножество тел, что ни с чем не могли ни войти в сочетаньеНи внутри воспринять и усвоить движения жизни.Но не подумай, смотри, что относятся эти законыТолько к созданьям живым: ими все ограничены вещи.Ибо, подобно тому, как природою в целом не схожиВещи рожденные все, точно так же они несомненноВсе состоят из начал по фигурам взаимно не сходных;Не оттого, что из них лишь немногие сходны по форме,Но что они вообще не все друг на друга похожи.Далее, коль семена отличны, должны различатьсяВсе промежутки, пути, сочетания, тяжесть, удары,Встречи, движения их: всё то, что не только живыеВсе разделяет тела, но и землю от моря отдельноДержит и своду небес не дает на нее опуститься.Выслушай далее то, что познал я путем изысканийСладостных, и не считай, что все белые вещи, какиеСветлыми кажутся нам, из начал образуются белых,Или что черное всё порождается семенем черным;Словом, не думай, что вещь, коль она обладает окраскойТой иль иной, потому ее носит, что в ней основныеТельца ее вещества окрашены цветом таким же.Ибо у тел основных никакой не бывает окраски,Ни одинаковой с той, что присуща вещам, ни отличной.Если же думаешь ты, что тела таковые не могутБыть постижимы умом, то находишься ты в заблужденьи.Ибо, ведь если слепой от рожденья, который ни разуСолнца лучей не видал, познаёт осязанием вещи,Что лишены для него с младенчества всякой окраски,То, очевидно, наш ум составить себе представленьеМожет вполне о телах, никаким не окрашенных цветом.Да ведь и сами–то мы, в темноте осязая предметы,Не ощущаем того, что они обладают окраской.Это тебе доказав, покажу я теперь, что бываютТакже такие тела, что совсем не имеют окраски.Всякий ведь цвет перейти, изменившись, способен во всякий;Но невозможно никак так действовать первоначалам,Ибо должно пребывать всегда нерушимое нечто,Чтобы не сгинуло всё совершенно, в ничто обратившись.Ведь, коль из граней своих что–нибудь, изменяясь, выходит,Это тем самым есть смерть для того, чем оно было раньшеТак что вещей семенам берегись придавать ты окраску,Ибо иначе в ничто у тебя обратятся все вещи.Далее, если признать, что окраска совсем не присущаПервоначалам вещей, и они лишь по формам различныИ порождают из них и меняют цвета как угодно, — Так как имеет всегда большое значенье, с какимиИ в положенья каком войдут в сочетание те жеПервоначала и как они двигаться будут взаимно, — То доискаться тебе не составит труда никакого,Как происходит, что вещь, недавно лишь бывшая черной,Может внезапно предстать блестящей и белой, как мрамор.Так, если буря начнет вздымать водяные равнины,Мраморно–белыми тут становятся волны морские.Будет довольно сказать, что предмет, представлявшийся черным,Если смешалась его материя и изменилсяВ ней распорядок начал, и ушло, и прибавилось нечто,Может на наших глазах оказаться блестящим и белым.Если же волны морей из семян состояли б лазурных,То уж никак бы тогда побелеть было йм невозможно.Ибо как хочешь мешай семена ты лазурной окраски,Но измениться их цвет во мраморно–белый не сможет.Если ж одни от других отличаются разной окраскойТе семена, что^морям сообщают единый оттенок, — Как из несхожих фигур, разнородных по форме, нередкоМожет квадрат, например, получиться единой фигуры, — То, как в квадрате таком различаем мы разные формы,Так же могли б мы тогда разглядеть на поверхности моряИль в чем угодно другом, что имеет единый оттенок,Множество разных цветов, совершенно друг с другом не схожих.Но, коль помехой ничуть и препятствием вовсе не служитРазность фигур, чтоб из них очертанья слагались квадрата,То не дает никогда разнородность окраски предметовИм целиком обладать и единым и чистым оттенком.Далее, довод, что нас соблазняет порой, заставляяПервоначалам вещей приписывать цвет, отпадает,Ибо и белая вещь не из белых способна возникнуть,Черная вещь — не из тех, что черны, а из разных по цветуНо вероятней всего, что блестящие белые вещиМогут возникнуть скорей из бесцветных начал, чем из черных,Иль из каких–то других, совершенно по цвету им чуждых.Кроме того, потому, что без света цветов не бывает,И что начала вещей никогда освещаться не могут,Надо считать, что они никаким не окрашены цветом,Ибо какие ж цвета в непроглядных потемках возможны?Больше того: самый свет изменяет окраску предметов,Падая прямо на них или косвенно их освещая.Это мы видим, когда освещается солнца лучамиПух голубей, что венком окружает затылок и шейку:То багровеет он вдруг, отливая блестящим рубином,То засияет он так, что покажется, будто лазурныйКамень, сверкая, горит посреди изумрудов зеленых.Так же павлиньи хвосты под лучами обильного светаПри поворотах свою постоянно меняют окраску.Если ж зависят цвета от падения света, то надоНам несомненно считать, что они без него невозможны.И раз удары зрачок испытует различного родаПри ощущений, так называемом, белого цвета,Или же черного, или другого какого угодно,И если вовсе не цвет осязаемых нами предметовВажен, а только, какой обладают предметы фигурой,То очевидно, что он для начал совершенно не нуженНо разнородность их форм осязается нами различно.Если же, кроме того, не имеют особые формыТакже особых цветов, если всех очертаний началаМогут являться всегда и в окраске любого оттенка,То почему же тогда и всему, что из них возникает,В каждом разряде вещей не носить всевозможной окраски?Воронов ты бы тогда в оперении белом увидел:Всюду летали б они и сверкали окраскою белой;Черных тогда лебедей порождало бы черное семя,Семя цветное — цветных и какого угодно оттенка.Мало того: если ты на мельчайшие части предметыБольше и больше дробишь, то ты видишь, как мало–помалуЦвет пропадает у них и совсем, наконец, потухает.Так происходит, когда багряницу в клочки раздираешь:Пурпур и даже сама финикийская яркая краска,Если по ниткам ты ткань разорвешь, целиком исчезает.Можешь отсюда понять, что лишаются цвета частицыРаньше еще, чем они на вещей семена разложились.И, наконец, так как ты не считаешь, что всякое телоЗапах и звук издает, то выходит тогда несомненно,Что невозможно всему приписывать звук или запах.Также, раз мы далеко не всё различаем глазами,То, очевидно, тела существуют лишенные цвета,Как существуют и те, что и звуку и запаху чужды;Но проницательный ум познает их не менее ясно,Чем постигает он то, в чем других не имеется качеств.Но не подумай, смотри, что тела изначальные толькоЦвета совсем лишены: и тепла нету в них никакого,Так же как им не присущи ни холод ни жар раскаленный;Да и без звука они и без всякого носятся вкуса.И не исходит от них и особого запаха также.Так, если думаешь ты драгоценный бальзам изготовить,С миррой смешав майоран и букет благовонного нарда,Запах которого нам представляется нектаром, надо,Прежде всего, отыскать непахучее масло оливы,Чтобы затронуть оно не могло обонянья и чтобы,Соком своим заразив, не могло заглушить и попортитьВесь ароматный отвар и душистость его уничтожить.В силу таких же причин при созданьи предметов не могутПервоначала вещей придавать им иль собственный запах,Или же звук — раз они ничего испускать не способны, —Равным же образом вкус, наконец, или холод, а такжеЖар раскаленный, тепло или прочее в этом же роде,Ибо и это, и всё, что является смертности свойством:Мягкость и гибкость, и ломкость и рыхлость, и полость и редкость —Всё это также должно совершенно быть чуждо началам,Если построить весь мир мы хотим на бессмертных основах,Чтобы он мог пребывать нерушимым во всем его целом,Ибо иначе в ничто у тебя обратятся все вещи.Ты убедишься теперь, что и всё, что, как видно, способноК чувству, однако, должно состоять из начал, безусловноЧувства лишенных. Ничто против этого не возражаетИз очевидных вещей и того, что для каждого ясно,Но убеждает нас в том, что, как сказано, из совершенноЧувства лишенных начал возникают живые созданья.Видеть бывает легко, как из кучи зловонной навозаЧерви живые ползут, зарождаясь, когда разлагатьсяПочва сырая начнет, от дождей проливных загнивая;Так же и прочее всё возникает одно из другого:В скот переходят ручьи и листья, и тучные пастьбы,Скот, в свою очередь, сам переходит, меняя природу,В тело людей, а оно точно так же нередко собоюСилы питает зверей и способствует росту пернатых.Так превращает природа всю пищу в живые созданьяИ зарождает у них из нее же и всякие чувстваТем же примерно путем, как она и сухие поленья,В пламени все разложив, заставляет в огонь обращаться.Видишь ли ты, наконец, что большое значенье имеет,Как и в порядке каком сочетаются между собоюПервоначала вещей и какие имеют движенья?Что же такое еще смущает твой ум и колеблетИ заставляет его сомневаться, что можно началам,Чувства лишенным, рождать существа, одаренные чувством?Это наверное то, что ни лес, ни земля, ни каменьяЧувства живого родить и в смешении даже не могут.Должен, однакоже, ты припомнить, что я не считаю,Будто решительно всё, что рождает способное к чувству.Тут же должно порождать непременно и самые чувства;Важно здесь, прежде всего, насколько малы те начала,Что порождают собой ощущенье, какой они формы,Также какие у них положенья, движенья, порядок.Этого мы ни в дровах, ни в комьях земли не заметим,Но, коль загнили они, разлагаясь как будто от ливней,То производят червей, потому что материи тельца,Прежний порядок тогда изменяя в условиях новых,Сходятся так, что должны зарождаться живые созданья.Кто ж утверждает затем, что способное к чувству творитсяИз одаренного им, давая его и началам,Тот вместе с тем признает за началами смертную сущностьМягкими делая их. Ибо связано всякое чувствоС жилами, мышцами, мясом; а это, как всем очевидно,Мягко и всё состоит несомненно из смертного тела.Но тем не менее пусть вековечны такие частицы:Всё же им должно иметь или только отдельные чувства,Или созданьям живым они в целом должны быть подобны.Чувствовать сами собой, однакоже, части не могут:В членах отдельных всегда сочетается чувство с другими,И невозможно руке, отделенной от нас, или частиНашего тела иной сохранять обособленно чувство.Значит, частицы подобны живому созданию в целомИ непременно должны ощущать, что и мы ощущаем,Чтобы их чувства могли совпадать с ощущением жизни.Но разве можно сказать, что такие живые частицы —Первоначала вещей? Разве можно им смерти избегнуть,Раз всё живое всегда одновременно также и смертно?Но коль и можно, то всё ж из их сочетаний друг с другомТолько б одна мешанина созданий живых получаласьТак же, как если бы все воедино сошлись и смешалисьЛюди, и звери, и скот, ничего бы от них не родилось.Если же чувство свое они, в тело попавши, теряютИ получают взамен другое, к чему придавать имТо, что отходит от них? И мы вновь к заключенью приходим, —Если в живого птенца яйцо превращается птичье,Если у нас на глазах кишат, из земли выползая,Черви, когда от дождей проливных разлагается почва, —Что для рождения чувств никакого не надобно чувства.Если же мне возразят, что только путем измененийЧувство из чуждого чувству способно возникнуть, иль толькоКак бы посредством родов, что приводят к его появленью,Я удовольствуюсь тем указанием и разъясненьем,Что не бывает родов, если не было раньше соитья,Что изменения все происходят путем сочетанья.Чувствам, во–первых, нельзя оказаться в каком–либо теле,Прежде того, как само народится живое созданье,Ибо материя вся, пребывая рассеянной всюду —В воздухе, в реках, в земле и во всяких земли порожденьях —Не образует еще, не сошедшися в должном порядке,Жизни движений в себе, от которых всезрящие чувстваВспыхнувши, зорко блюдут и хранят все живые созданья.Далее, каждый удар, не по силам живому созданью,Валит на месте его и немедленно следом за этимВ теле его и в душе все чувства приводит в смятенье,Ибо тогда у начал разрушаются их положеньяИ прекращаются тут совершенно движения жизниВплоть до того, что материя вся, сотрясенная в членах,Узы живые души отторгает от тела и душу,Врозь разметав ее, вон чрез отверстия все выгоняет.Да и чего же еще ожидать при ударе возможноКроме того, что он всё разнесет и все связи расторгнет?Правда, бывает и так, что при менее резком удареМогут его одолеть уцелевшие жизни движеньяИ, одолев от толчка происшедшую сильную бурю,Всё возвращают опять к теченью по прежнему руслу,А завладевшее было всем телом движение смертиВрозь разгоняют и вновь зажигают угасшие чувства.Иначе как же тогда у самого смерти порогаК жизни вернуться скорей и к сознанию было бы можно,Чем удалиться навек, предначертанной цели достигнув?Кроме того, если боль возникает, коль, некою силойВ членах и в мясе живом потрясаясь, тела основныеВо глубине своих гнезд приходить начинают в смятенье,А по местам водворясь, вызывают отрадное чувство, —Ясно, что первоначал никакая не может затронутьБоль и самим по себе им не ведомо чувство отрады,Раз никаких у них нет своих собственных тел изначальных,От перемены движений которых они бы страдалиИли какой–нибудь плод наслаждений вкушали приятных.Значит, началам вещей никакое не свойственно чувство.Если же чувство иметь способны живые созданьяЛишь потому, что самым началам их свойственно чувство,То каковы же тогда в человеческом роде начала?Верно, способны они заливаться и хохотом звонким,И орошать и лицо и щеки обильно слезами,И о составе вещей говорить с пониманием дела,И рассуждать, наконец, о собственных первоначалах?Ибо ведь, если вполне во всем они смертным подобны,Значит, и сами должны состоять из других элементов,Эти — опять из других, и конца ты нигде не положишь:Ибо, по–твоему, всё способное к речи, ко смеху,К мысли, должно состоять из начал совершенно таких же.Если ж мы видим, что вздор это всё, да и прямо безумье,Что и без всяких начал смеющихся можно смеятьсяИ разуметь, и в ученых словах излагать рассужденья,Не состоя из семян и разумных и красноречивых,То почему же нельзя, чтобы всё, одаренное чувством,Сложный имело состав из семян, не имеющих чувства?Семени мы, наконец, небесного все порожденья:Общий родитель наш тот, от которого всё зачинаетМать всеблагая, земля, дождевой орошенная влагой,И порождает хлеба наливные и рощи густые,И человеческий род, и всяких зверей производит,Всем доставляя им корм, которым они насыщаясьВсе беззаботно живут и свое производят потомство.Матери имя земля справедливо поэтому носит.Также всё то, что земля породила, уходит обратноВ землю, а что изошло из пределов эфира, то сноваВсё возвращается к ним, улетая в обители неба.Но, с истребленьем вещей, материи тел не способнаСмерть убивать, а лишь их сочетанья она расторгаетИ производит затем сочетанья иные, и этимДелает то, что и форму и цвет изменяют все вещи,Чувства рождаются в них и внезапно опять пропадают.Видишь из этого ты, что имеет значенье, с какимиИ в положеньи каком войдут в сочетание те жеПервоначала и как они двигаться будут взаимно;И не считай, что телам изначальным и вечным присущеТо, что, мы видим, плывет по поверхности всяких предметов,Что возникает порой и опять исчезает внезапно.Даже и в наших стихах ведь имеет большое значеньеРасположение букв и взаимное их сочетанье:Теми же буквами мы означаем ведь небо и землю,Солнце, потоки, моря, деревья, плоды и животных;Если не полностью все, то всё–таки большая часть ихТе же, и только один распорядок их дело меняет.То же и в самых вещах: материи все измененья —Встречи, движения, строй, положенье ее и фигуры —Необходимо влекут за собой и в вещах перемены.Ныне внимателен будь, достоверному внемля ученью:Новый предмет до ушей твоих бурно стремится достигнуть,В новом обличьи предстать пред тобою должно мирозданье.Нет, однако, вещей достоверных, чтоб невероятныНе показались они нам с первого взгляда, а такжеНи удивительных нет, ни настолько великих явлений,Чтоб не внушали они изумленья всё меньше и меньше.Чистую, прежде всего, укажу я лазурь небосвода,Всё, что объемлется им: и светила, бродящие всюду,Месяц, блистательный свет, изливаемый солнца сияньем;Если всё это теперь первый раз бы представилось смертнымИ неожиданно всё появилось пред ними внезапно,Что бы считаться могло изумительней этих явлений,Иль чему меньше поверить посмели бы раньше народы?Нет, я скажу, ничему не сравниться со зрелищем этим.Но уже больше никто, созерцаньем его пресыщённый,Не удостоит взирать на обители светлые неба!А потому перестань, лишь одной новизны устрашаясьНаше ученье умом отвергать, а сначала сужденьемОстрым исследуй его и взвесь; и, коль прав окажусь я,Сдайся, а если неправ, то восстань и его опровергни.Ведь, коль лежащему вне, за пределами нашего мира,Нет пространству границ, то стараемся мы доискаться,Что же находится там, куда мысль устремляется нашаИ улетает наш ум, подымаясь в пареньи свободном.Видим мы, прежде всего, что повсюду, во всех направленьяхС той и с другой стороны, и вверху и внизу у вселеннойНет предела, как я доказал, как сама очевидностьГромко гласит, и как ясно из самой природы пространства.А потому уж никак невозможно считать вероятным,Чтоб, когда всюду кругом бесконечно пространство зияетИ когда всячески тут семена в этой бездне несутсяВ неисчислимом числе, гонимые вечным движеньем,Чтобы лишь наша земля создалась и одно наше небо,И чтобы столько материи тел оставалось без дела,Если к тому ж этот мир природою создан, и еслиСами собою вещей семена в столкновеньях случайных,Всячески втуне, вотще, понапрасну сходяся друг с другом,Слились затем, наконец, в сочетанья такие, что сразуВсяких великих вещей постоянно рождают зачатки:Моря, земли и небес, и племени тварей живущих.Так что ты должен признать и за гранями этого мираСуществованье других скоплений материи, сходныхС этим, какое эфир заключает в объятиях жадных.Если же, кроме того, и материя есть в изобильи,Если есть место и нет ни причины, ни вещи, какаяЕй бы мешала, должны из нее развиваться предметы.Если к тому же семян количество столь изобильно,Что и всей жизни никак нехватило б для их исчисленья,Если вещей семена неизменно способна природаВместе повсюду сбивать, собирая их тем же порядком,Как они сплочены здесь, — остается признать неизбежно,Что во вселенной еще и другие имеются земли,Да и людей племена и также различные звери.Надо добавить еще, что нет ни одной во вселеннойВещи, какая б могла возникать и расти одинокоИ не являлась одной из многих вещей однородныхТой же породы. Взгляни, например, на созданья живые,И ты увидишь, что так нарождаются горные звери,Так поколенья людей возникают и так же немоеПлемя чешуйчатых рыб и все особи птиц окрыленных.Следственно надо признать, что подобным же образом небоСолнце, луна и земля, и моря, и все прочие вещиНе одиноки, но их даже больше, чем можно исчислить,Ибо их жизни предел точно так же поставлен и ждет ихТак же, как всё; и у них такое же смертное тело,Как у созданий, что здесь на земле по породам плодятся.Если как следует ты это понял, природа свободнойСразу тебе предстает, лишенной хозяев надменных,Собственной волею всё без участья богов создающей.Ибо, — святые сердца небожителей, в мире спокойномЖизнь проводящих свою и свой век безмятежно и ясно! —Кто бы сумел управлять необъятной вселенной, кто твердоБездны тугие бразды удержал бы рукою искусной,Кто бы размеренно вел небеса и огнями эфираБыл в состояньи везде согревать плодоносные земли,Иль одновременно быть повсюду во всякое время,Чтобы и тучами тьму наводить, и чтоб ясное небоГрома ударами бить, и чтоб молньи метать, и свои жеХрамы порой разносить и, в пустынях сокрывшись, оттудаСтрелы свирепо пускать и, минуя нередко виновных,Часто людей поражать, не достойных того и невинных?Много и после того, как мир народился, и послеДня появленья земли и морей и восшествия солнцаТел накопилось извне, и кругом семена накопились,В быстром полете несясь из глубин необъятной вселенной,Чтобы моря и земля разрастаться могли, чтобы небоСвой далеко распростерло чертог, чтобы подняло кверхуСводы свои над землей и высоко вознесся бы воздух.Ибо тела, исходя отовсюду, посредством ударовРаспределяются все по местам сообразно их роду:Влага ко влаге течет, земля же из тела земногоВся вырастает, огонь — из огней и эфир — из эфира,Вплоть до тех пор, пока всё до предельного роста природаНе доведет и конца не положит вещей совершенству;Что происходит, когда собирается в жизненных жилахСтолько же, сколько из них, вытекая наружу, исходит.Тут для всего настает предельного возраста время,Тут на развитье вещей природа узду налагает.Ибо всё то, что кругом развивается в радостном ростеИ достигает, идя шаг за шагом, зрелости полной,Более тел принимает в себя, чем наружу выводит,Ежели пища легко еще в жилы проходит и еслиНе раздалось до того, чтобы много оно выделялоИ раздавало скорей, чем питается в возрасте этом.Ибо, что множество тел из вещей, утекая, выходит,Надо, конечно, признать; но должно притекать еще большеВ вещи, покуда их рост не достигнет предельной вершины.Мало–помалу затем возмужалую крепость и силыЛомят года, и вся жизнь постепенно приходит в упадок.Ибо, чем больше предмет оказался в конце разрастаньяИ чем обширнее он, тем и больше всегда выделяетТел из себя, разнося их повсюду во всех направленьях;Да и по жилам его не легко растекается пища,И уж источник ее, при таком изобильном отливе,Не в состоянии течь достаточно мощной струею.И справедливо должны погибать, таким образом, вещи,Коль разложились они и от внешних ударов зачахли,Так как в преклонных годах уже им нехватает питанья,Да и снаружи тела, продолжая толчки беспрестанно,Вещи изводят в конец и ударами их добивают.Так же с теченьем времен и стены великого мира,Приступом взяты, падут и рассыплются грудой развалин.Пища, конечно, должна восстанавливать всё, обновляя,Пища — поддерживать всё и пища служить основаньем,Но понапрасну, когда не способны выдерживать жилыТо, что потребно для них, а природа доставить не может.Да, сокрушился наш век, и земля до того истощилась,Что производит едва лишь мелких животных, а преждеВсяких давала она и зверей порождала огромных.Вовсе, как думаю я, не цепь золотая спустилаС неба далеких высот на поля поколения смертных,Да и не волны морей, ударяясь о скалы, создали,Но породила земля, что и ныне собой их питает;Да и хлебов наливных, виноградников тучных она жеМного сама по себе сотворила вначале для смертных,Сладкие также плоды им давая и тучные пастьбы, —Всё, что теперь лишь едва вырастает при нашей работе:Мы изнуряем волов, надрываем и пахарей силы,Тупим железо, и всё ж не дает урожая нам поле, —Так оно скупо плоды производит и множит работу.И уже пахарь–старик, головою качая, со вздохомЧаще и чаще глядит на бесплодность тяжелой работы,Если же с прошлым начнет настоящее сравнивать время,То постоянно тогда восхваляет родителей долю.И виноградарь, смотря на тщедушные, чахлые лозы,Век, злополучный, клянет и на время он сетует горько,И беспрестанно ворчит, что народ, благочестия полный,В древности жизнь проводил беззаботно, довольствуясь малым,Хоть и земельный надел был в то время значительно меньше,Не понимая, что всё дряхлеет и мало–помалу,Жизни далеким путем истомленное, сходит в могилу.