Страница 71 из 76
— Всё, всё, чешу. До свиданья!
— Пока, — рассеянно ответил Ботвин, склонившись над чертежом.
Сергей решил не заходить к Надюхе — и часу не прошло, как расстались, всё ясно, всё обговорено, к тому же была она нынче какая-то вялая, вроде бы не в духе: дуется из-за чего-то или просто устала. Так или иначе, Сергею захотелось побыть одному, расслабиться впервые за многие дни, побродить по улицам, по набережной Невы.
Завтра последний день, срок уплаты. Если Киндяков и Долбунов не забудут и принесут обещанные взаймы деньги, то у Магды можно взять сто пятьдесят рублей. Даже сто хватило бы. Всего сто! Последние метры до вершины, но, как они тяжелы! А если забудут начальники или вдруг по какой-то причине не смогут, хотя бы один из них… Нет, не сто пятьдесят возьмёт он у Магды, а триста. Триста — это с гарантией, триста — это спасительная верёвка с надёжным крючком, который он забросит на вершину горы сегодня, чтобы не сорваться и покорить вершину завтра…
До девяти вечера Сергей проболтался в городе. Пешком прошёл по Невскому, мимо Адмиралтейства, до набережной, потом возле Медного всадника и Исаакиевского собора, через Мойку и канал Грибоедова, по Измайловскому проспекту, почти до самого Варшавского вокзала — к дому, где ждала его Магда.
Давно он не ходил так вольно и так долго по городу, и его поразили пестрота и разноязыкость бродящих по улицам людей. То по-немецки вдруг заговаривали рядом с ним, то по-английски, то вообще на непонятном языке. Массы людей текли по улицам вечернего города, в неистовом блеске низко висящего солнца, в терпком чаду автомобилей, под только-только включёнными и ещё тускло горящими светильниками.
Ровно в девять он нажал кнопку звонка на площадке Магдиной квартиры. И как только Магда открыла, принятое было им решение не проходить дальше порога рассыпалось, исчезло.
— Ты точен, — сказала она, подбадривая его улыбкой. — Только что началась программа "Время".
— Значит, опоздал, раз уже началась.
Она взяла его за руку и повела через тёмный коридор, не зажигая света.
— Нет, Серёженька, сначала раздался звонок, а потом заиграла музыка, — говорила она, всё ещё улыбаясь.
Она внезапно остановилась, и Сергей по инерции надвинулся на неё, даже чуть навалился. Она помедлила, тихо фыркнула, распахнула дверь.
— Прошу, пан!
— О! — невольно вырвалось у него от яркости, блеска, чистоты и комфорта комнаты. — Ты неплохо окопалась.
Он был у неё довольно давно, вместе с Надюхой, вскоре после появления Магды в группе металлов РСУ. Тогда всё здесь было гораздо скромнее, если не сказать — беднее. Перемены в облике комнаты настолько поразили Сергея, что на некоторое время он как бы даже и забыл про хозяйку, про Магду, которая, воспользовавшись его замешательством, успела выкатить из другой комнаты столик на колёсиках и переставить с него на журнальный стол возле тахты поднос, заставленный тарелочками с закусками. Коньяк и шампанское, оказывается, были выставлены заранее — он их заметил только теперь. Коньяк светился тёмным янтарём, бутылка шампанского отпотела в тепле и матово серебрилась.
Уходить было невозможно — этим столом, этими закусками Магда словно задвинула в двери мощный засов. Сергей поднял руки, изображая сдающегося на милость победителю, и, сбросив куртку, уселся на тахту.
— Открывай! — весело приказала Магда, острым взглядом подмечая перемену в нём и радуясь ей.
Сергей взялся открывать шампанское, нацелившись пробкой в фарфорового слона с поднятым хоботом, стоявшего на серванте. Магда в последний момент отвела горлышко, и пробка улетела в угол, ударила рикошетом в телевизор.
— Сумасшедший! — с хохотом закричала Магда. — Ты мне всё тут перебьёшь!
— А что, гулять так гулять! По-нашенски, по-русски! У нас в деревне, это ещё когда мы в Турской жили, был такой мужичонка по прозвищу Жучок. Хилый такой, как сушёный пескарь. Кругом все сети вяжут, так уж издревле пошло — сети, а он дымари и роёвни мастачил, ну и, конечно, грёб деньгу лопатой, потому как у всех пчёлы, всем надо. Дом у него, конечно, две коровы, двадцать ульев, медогонка из нержавстали и всё в доме есть. А тут как-то был в городе у врача, и признали у него рак — не прямо, конечно, сказали, а с намёков понял. И вбил себе в голову, что за Новый год ему не выползти. Вернулся из города да как начал поддавать — вся деревня месяц ходуном ходила. Медовухой этой его запились все, только ноги не мыли, а так даже бычков подпаивали, из озорства. Месяц гудела деревня. Всё промотал, всё продал, пустил по ветру: и улья, и коров, и дом чуть было не подарил по пьяной лавочке. И вот уже Новый год, помирать вроде пора, а смерти нет, толстеть начал. Раньше всю жизнь кожа да кости, а тут вдруг понесло: морда — во, брюхо из штанов вываливается. Что за чертовщина? Поехал опять в город, к тому же врачу. Почему, дескать, не помираю, рак же. Обсмотрели его, общупали, покрутили так и этак — никакого рака. Рак помер, а Жучок остался. Вот что значит погулял по-нашенски! Вернулся — и опять за дымари.
Сергей налил шампанского в два больших фужера полняком. Магда, увидев, сколько он набухал шампанского, расхохоталась до слёз. Сергей наклонился и отпил из своего фужера. Магда, чуть отхлебнув, вспомнила о чём-то, подхватилась и убежала в другую комнату. Она тотчас вышла, держа перед собой блюдечко, на котором несколькими стопками, аккуратно перетянутыми бумажными лентами, лежали деньги.
— Ты говорил про гульбу, — сказала она, подойдя к нему, — а я вспомнила поговорку: кончил дело — гуляй смело. Так что вот: здесь пять раз по сто, бери, сколько надо. К сожалению, не нашлось блюдечка с голубой каёмочкой, — с золотистой. Не обидишься?
Сергей глянул на деньги, на Магду и вздохнул про себя с облегчением, подумав, что ведь самое главное, зачем он тут, уже решено. До этого момента в глубине души у него было как-то вертляво, но теперь, когда Магда сама сразу предложила деньги, он успокоился. Значит, не такая уж и мразь она, как расписывала её Надюха…
Сергей взял три пачки, как и надумал по дороге.
— Всё, спасибо, — сказал он, пряча деньги в карман куртки.
— Хватит? — спросила Магда, покачивая перед ним блюдцем со столь заманчивыми толстенькими пачками.
— Вполне.
Магда небрежно сбросила оставшиеся пачки в бар серванта, сунула туда же блюдце, вернулась на тахту и взяла свой фужер.
— Ну, Серёжа, за твою квартиру! — Она потянулась к нему с шампанским, и они чокнулись.
— Спасибо, Магда! — воскликнул Сергей, тронутый её добротой и щедростью. — За твоё счастье!
Он выпил целый фужер залпом, хотя и не любил шампанское, не считал его вином, предпочитая простую водку.
Магда пила маленькими глотками, не сводя глаз с Сергея. Ему вспомнилось, как кто-то когда-то говорил, кажется ещё в армии, что если женщина пьёт вино и при этом смотрит вам в глаза, то это значит, что она интересуется вами, и вы смело можете идти в атаку. Ему стало смешно: какая атака, когда он только и думает, как бы побыстрее смыться от этого полированного стола с шикарными закусками и непочатой бутылкой коньяку, от этой вальяжно-красивой бабы, наверное жаркой и многоопытной в любви…
Она заметила его усмешку, погрозила ему пальцем:
— Не думай обо мне плохо.
— Да что ты! — Он смутился, как пойманный с поличным начинающий воришка. — С чего ты взяла?
Она рассмеялась — принуждённо, невесело.
— Так, глупости. Странно всё это, не правда ли?
— Что странно?
Она обхватила колено сомкнутыми руками, покачалась с боку на бок, грустно улыбаясь своим мыслям.
— Между прочим, если хочешь уйти, пожалуйста, не стесняйся. — Голос её прозвучал вполне доброжелательно, Сергей не почувствовал в её тоне ни обиды, ни осуждения.
— Нет, нет, — торопливо, может быть, даже слишком торопливо отказался он. — Так что же "странно"? О чём ты?
— О чём? — Она помолчала, отведя взгляд, и вдруг снова подняла на Сергея глаза, мягкие, карие, чистые. — Всё странно, — с печальной улыбкой сказала она. — Коленька в море, ты — здесь. У меня денег куча, у тебя — нет. Мать-врачиху ненавижу, а тёмную свою бабку нежно люблю. Муж-лётчик, правильный-расправильный, дал мне пинка, сына себе оставил, а сын не любит его, хочет ко мне. У меня же всё перегорело, пусто… Дрянь я, авантюристка…