Страница 70 из 76
— Слушай, Магда, — сказал Сергей, когда таксист рванул с места и укатил по внутреннему кольцу двора, — я тебя жду. Догадываешься, зачем?
— Конечно, — беспечно ответила она, играя глазами и наслаждаясь тем, что такой статный парень держит её вещи. — Ты соскучился.
— Это как всегда, — стараясь попасть ей в той, сказал Сергей, по, видно, не получилось у него в тон, потому что Магда пристально посмотрела на него и качнула головой.
— Что-то случилось? — спросила она.
— Видишь ли… — Сергей помялся, преодолевая нерешительность, и сказал: — Ты как-то обещала нам в долг триста рублей…
— Ах, это! — воскликнула она.
Сергей перебил её:
— Нам уже не триста нужно — двести. Можешь выручить? А то полный зарез.
Покусывая свои сочные, полные губы, она пытливо посматривала на Сергея, и в глазах её, светло-карих при дневном свете, проскакивали шальные искры.
— Так, так, так, — задумчиво произнесла она, — значит, не триста, а двести… Понятно…
Сергей ждал — каждый миг казался ему вечностью, но Магда не торопилась с ответом, она как будто что-то прикидывала про себя, думала о чём-то своём…
— Ладно, — сказала она, — деньги будут. Только дома. Приходи вечером — получишь на блюдечке с голубой каёмочкой. Договорились?
Сергей засмеялся, хотя на душе у него скребли кошки. Деваться было некуда, надо было соглашаться, и он сказал:
— Конечно, приду.
Она взяла у него сумки и пошла к подъезду, покачиваясь на высоченных каблуках, — здоровая, молодая, красивая баба…
Он тоже зашёл в управление, сказал Надюхе про обещание Магды нынче же дать деньги. Надюха равнодушно восприняла новость, как будто речь шла не о их будущей квартире, а о каких-то осточертевших ей накладных.
До конца рабочего дня оставалось чуть более часа, и Сергей не торопясь пошёл на участок, в вагончик, пере одеться в домашнюю свою одежду.
Мимо него на всех парах промчался Пчёлкин — в грязной робе, стоптанных сапогах, которые и сапогами-то трудно было назвать, до того они стоптались, протёрлись и покрылись пятнами краски, извёстки, цемента и грязи. Каска, от долгого употребления потерявшая свой цвет, держалась на самых бровях, и казалось, будто Пчёлкин специально для форсу носит её так. Прошёл совсем рядом и не заметил Сергея. "На Чайковского помчался, бедолага", — подумал Сергей и ощутил прежнее, когда-то испытанное чувство жалости к бригадиру.
В вагончике Сергей застал Ботвина — тот разглядывал чертёж, делая пометки в записной книжке. Папка его лежала на скамье, а сверху на папке покоился сине-буромалиновый берет. Сергей поздоровался. Ботвин молча кивнул, едва взглянув на него.
Переодеваясь у шкафчика, Сергей заметил, как Ботвин вдруг выпрямился, сморщившись, торопливо достал пробирочку, вынул из неё и кинул в рот крохотную белую таблетку. Гримаса боли постепенно сошла с его лица, и он снова уткнулся в чертёж.
За тонкой стеной вагончика проносились по улице машины, гудели, щёлкали троллейбусы. На стройке внутри двора монотонно пыхтел компрессор, и в его металлическое пыхтенье врывались упорные злые очереди отбойного молотка. И странно, среди этих, казалось бы, громких звуков отчётливо раздавались мерные шлепки капающей из умывальника воды: "кап-кап-кап.." Сергею вспомнилась профессорская кухня, завалы грязной посуды на столах, напряжённая тишина в квартире, настороженность и тоже — "как-кап-кап…" И то и это капанье, как показалось ему, имело одну какую-то общую тревожную основу, намекало на что-то таинственное и важное, прячущееся за шумом и грохотом суетливой жизни. Но суть связи, которую он вдруг почувствовал, ускользнула от него, оставив лишь смутное, как недомогание, томление.
Переодевшись, Сергей причесался перед зеркалом, поправил куртку и заметил на себе внимательный задумчивый взгляд Ботвина. Какой-то миг они смотрели друг другу прямо в глаза, и Сергей смутился, удивлённо вскинул бровь: дескать, в чём дело, прораб, — но тотчас понял, что прораб смотрит сквозь него — смотрит и не видит, ушедший в свои мысли. Так Сергею показалось, однако Ботвин снова перевёл взгляд, и теперь для Сергея было несомненно, что тот разглядывает его уже вполне осмысленно, намереваясь о чём-то спросить. И он действительно спросил:
— Как дела у профессора? Закончил?
Сергей, сначала нехотя, но постепенно разгорячась, рассказал про то, как профессорский сынок рассчитался с ним по науке: учёл всё, кроме человеческого к себе отношения.
— То есть, — пояснил Сергей, — когда ханыги и хапуги приходят и делают тяп-ляп, а потом берут хозяев за глотку и вытряхивают из них деньги, то это по нормальной схеме, а когда по-человечески, без каждодневных выклянчиваний на бутылку и без халтуры, тогда — по науке, по трудозатратам. Скажите, Юрий Глебыч, за их квартиру, за четыре комнаты, кухню, коридор и прочие бытовки двести девяносто — это цена? Вот вы, прораб, должны примерно знать. Как это, кто кого ободрал как липку?
Ботвин опустил глаза и долго молчал, машинально разглаживая чертёж. Лысая его костистая голова с рыжими лохмами над ушами и на затылке покачивалась из стороны в сторону, как у куклы в немой сцене образцовского спектакля. Он недовольно сопел и, видно, сдерживал себя, наконец поднял глаза, и в них Сергею почудилась такая глубокая тоска, такая грусть и печаль, что Сергей даже крякнул, смешавшись от внезапности такого настроения прораба.
— Да, я понимаю, — сказал Ботвин, — тебе нужны деньги. — Он подумал и добавил: — Больше, чем Александру… В данной ситуации что я могу сделать? — Он снова помолчал и молча же вскинул плечи. — Андрей Леонидович болен, а с Александром у меня контакта нет…
Он неторопливо порылся в карманах, выложил на стол несколько мятых пятёрок, трояки, рублёвки. Цокнув языком, он вскинул палец, достал паспорт, вынул из него десятку, сунул паспорт обратно в карман, пересчитал деньги, отложил самый мятый рубль — остальные ровной пачечкой протянул Сергею.
— Пятьдесят. Бери! — прикрикнул он вдруг неожиданно капризным тоном. — Ну, кому говорят!
Неуклюже переминаясь с ноги на ногу, Сергей взял деньги. Надо было бы поблагодарить прораба, но Сергею было до того неловко, что он не мог вымолвить ни слова.
Получалось так, будто он выпросил, вынудил эти деньги как бы за то, что прораб подсунул ему таких плохих клиентов. Краска заливала лицо Сергея, он разом вспотел и стоял перед столом, нелепо вытянув руку с зажатыми деньгами.
— Бери, бери, — добродушно усмехаясь, сказал Ботвин. — И не переживай. Деньги — не самое главное в жизни.
— Да я верну! — воскликнул Сергей и повторил: — Честное слово, верну!
— Конечно, вернёшь, не сомневаюсь.
— Понимаете, эти пятьдесят, — Сергей прижал деньги к груди, — дороже всех остальных. Верите?
— Верю, верю, — поморщившись, быстро согласился Ботвин и, как бы показывая Сергею, что ему некогда, придвинул к себе стопку чертежей, которые предстояло разобрать.
Сергей понял, что мешает человеку, что всё это излияние не столь уж и нужно Ботвину — достаточно и того, что тот дал деньги, но Сергею как-то неловко было прерывать разговор просто так, заканчивать вроде бы ничем, и он сказал:
— Юрий Глебыч, давно хочу вас спросить, не по каким-то там причинам, а просто так: почему вы понужаете Пчёлкина и в хвост и в гриву? Он же вроде вам ничего такого не сделал…
Ботвин поковырял шариковой ручкой и внезапно рассмеялся:
— И в хвост и в гриву, говоришь?
— Ага, точно.
Ботвин как-то по-детски надул щёки, ткнул в одну щеку пальцем, фыркнул от удовольствия и сказал, отведя повлажневшие глаза:
— Горяч Пчёлкин, неосмотрителен. Случится что — пропадёт ни за грош. Вот и берегу, а ты говоришь — "понужаю". Ну, понял?
— Дошло. Спасибо вам, Юрий Глебыч! — Сунув деньги в карман, Сергей торжественно протянул прорабу руку. Ботвин пожал её со снисходительной усмешкой.
— Ну всё, Метёлкин, чеши по холодку, а то мне тут до ночи не размотаться, — сказал он, махнув Сергею на дверь.