Страница 69 из 76
Сильным злым тычком Сергей открыл дверь, хотел было хлопнуть с маху, но придержал в последний момент — старик всё-таки там лежит, тяжёлый…
Лифт почему-то не работал, и на восьмой этаж Сергею пришлось подниматься по лестнице. Шестнадцать маршей по одиннадцать ступенек — у Сергея невольно, как при кладке, застучало в висках: раз — два — три — четыре… В задумчивости он чуть было не дошагал до самого чердака.
Надюха сразу, по его лицу, поняла, что стряслась беда. Он швырнул деньги на стол в кухне, прошёл в комнату, свалился на тахту. У соседей справа орал телевизор, стоял такой галдёж, как будто там скандалили. Слева, на соседнем балконе, тявкал терьер Артурка, скрёбся в дверь, просился к людям. В комнате было сумеречно-прозрачно, мягкий полусвет лился сквозь широкое окно от белесоватых туч, висевших над домом и подсвеченных прожекторами стройки.
Надюха подошла к нему, присела рядом на тахту.
— Неужели ты не мог ничего сказать? — в голосе её дрожали слёзы. — Взял и ушёл?
— Да, да, да. Взял и ушёл! — прокричал он, рывком передвинувшись от неё к стене.
— Не кричи на меня. И вообще не повышай голос, ребёнок спит.
Она резко поднялась, ушла из комнаты. Сергей повернулся вниз лицом. Злость и тоска сдавили сердце. Он зажмурился, зажал уши ладонями, но звуки проникали, и ему было ясно, где ходит и что делает Надюха. Она протопала по коридору в кухню, в ванную, заглянула в комнату, включила зачем-то и тут же выключила свет, снова ушла в кухню. Ревущим потоком зашумела вода в соседском туалете, потом загудели трубы в ванной, донеслось из кухни, не поймёшь из чьей, звяканье посуды. Загорелся ночник.
— Уже спишь? — округляя глаза, спросила Надюха, и в голосе её не было обычной теплоты. Он промолчал, и она, постояв перед зеркальным шкафом, сказала с горечью: — Опять высыпало. От краски.
— От дурости! — не сдержался он.
— Да, с тобой сдуреешь. Даже заработать как следует не можешь. Я должна вкалывать.
— А ты бы хотела, чтобы я день и ночь ишачил, да? Я не ишак!
Он вскочил, убежал в ванную. Разделся, открыл душ, влез под ледяные струи. Приплясывая от жгущей воды, он яростно тёрся мочалкой и ругался сквозь стиснутые зубы. Он катал себя и так и этак, поминал и тестя с тёщей, бог знает за что, и Александра — "эту помесь кретина с ЭВМ". Душ успокоил его, сбил ярость, притушил злость. Он вышел из ванной, ощущая лишь горечь да смутную вину перед Надюхой — она-то меньше всего виновата в том, что у них срывается квартира.
Надюхи в комнате не было, и он заглянул в кухню. Она сидела за столом, уронив голову на руки. Он поворошил ей волосы на затылке. Она вяло отвела его руку.
— Иди, я посижу, — сказала она.
— С Магдой говорила?
— Не буду я с ней говорить, мразь она.
Сергей помолчал, сдерживая вновь колыхнувшееся раздражение.
— Тогда я с ней поговорю, — сказал он.
— Говори, — равнодушно откликнулась Надюха.
Он потрепал её за плечо.
— Надюха, кончай! — бодрячески воскликнул он, но сам же сморщился от фальши, которая прозвучала в его голосе. — Знаешь что, — сказал он устало, — пошли спать.
За ночь погода переломилась, небо очистилось от туч, стих ветер, и к полудню солнце вошло в полный майский накал. Над Летним садом, над Марсовым полем струился, качался нагретый воздух — словно дымок поднимался от свежей тонкой листвы и сочных молодых лужаек. Шумными стаями носились взад-вперёд драчливые воробьи; перекаркиваясь через весь сад, торчали в ветвях лип тяжёлые вороны; на самом краю кирпичной кладки ворковали, урчали голуби. Нева блестела меж каменных берегов льдисто и полноводно. Серо-зелёные катера деловито таскали по реке баржи. С люлек, подвешенных на Кировском мосту, красили ажурные чугунные перила. На жёлтой прибрежной полосе под стенами Петропавловской крепости было густо от загорающих, как в выходной день.
С утра Сергей отпросился у Пчёлкина закончить свои квартирные дела. Целый час он караулил, когда появится Магда, чтобы потолковать с ней насчёт денег, но, как выяснилось, она мотается по базам, по заводам, добывает какой-то дефицитный профиль проката — раньше обеда не появится. Время поджимало. Сергей отыскал председателя постройкома Киндякова и, объяснив ему положение с деньгами, попросил помощи. Киндяков растерянно развёл руками: а чем он может помочь? Личных денег у него нет, постройкомовские им уже дали, сколько могли, так что "худо, брат, совсем худо". Встретившийся в коридоре управления Нохрин, узнав, о чём разговор, так и закрутился на месте от досады — что ж ты, дескать, раньше-то не сказал! "А вы что, дали бы взаймы?" — резко, в упор спросил его Сергей. "Взаймы? — удивился тот. — Сколько ты получаешь и сколько я? Кто кому может давать взаймы? Квартиру бы не потеряли!" Сергея повели к Долбунову. Начальник выслушал, глянул исподлобья, пробурчал что-то сквозь зубы. Хмуро помолчав, спросил, сколько не хватает, и, когда Сергей сказал "шестьсот", присвистнул. Нохрин куда-то торопился, сидел как на иголках, и Долбунов кивнул ему: дескать, валяй. Тот сказал на прощанье, что надо бы что-то придумать, спасти квартиру, но времени у него уже не оставалось — в управлении было назначено какое-то совещание.
Сергей сказал про вариант с отпускными. Киндяков с воодушевлением воскликнул:
— Во, почти половина есть! И я дам сотню.
Долбунов посмотрел на него из-под ладони — он сидел в раздумье, подперев голову руками. Глаза у него были больные, красные.
Тяжёлым медлительным движением он снял телефонную трубку, набрал номер и, когда ответили, сказал:
— Бухгалтерия? Долбунов. Оформите-ка Метёлкину и его жене отпускные. Вне графика. Да, да, я прошу. Он сейчас придёт.
— Значит так, Метёлкин, — заговорил он, положив трубку и с неприязнью поглядывая на Сергея. — Оформишь вместе с женой очередной отпуск. Это примерно две с половиной сотни. Сотню даст Киндяков, сотню дам я, а две — или сколько там останется — ищи, проси, шапку по кругу, добывай где хочешь. Понял? Мою сотню получишь завтра утром, сейчас с собой нет, — как бы оправдываясь, добавил он.
— И я завтра принесу, — сказал Киндяков.
— Всё, Метёлкин, жми. — Долбунов резко провёл ладонью по столу, словно смахнул невидимый мусор.
— Спасибо, Андрей Андреич, — как-то уныло, без должного подъёма поблагодарил Сергей, прижал руку к груди, чуть поклонился Киндякову и торопливо вышел из кабинета.
На скамейке, в дворовом скверике, они с Надюхой подвели итог: тысяча восемьсот пятьдесят на руках плюс триста отпускных (Долбунов почему-то ошибся, приуменьшил), плюс сотня Долбунова и плюс сотня Киндякова — всего две тысячи триста пятьдесят. Остаётся сто пятьдесят… Шапка по кругу? Или две печки с Мартынюком? Шапка, конечно, найдётся, а вот где найти ещё один круг? Мартынюку кланяться в ножки? В который раз намекать Магде? Надюха передёрнулась вся при упоминании имени Магды, но так ничего и не сказала Сергею про губную помаду — стыдно было, и вообще настроение у неё было унылое после вчерашней размолвки и почти бессонной ночи.
Пообедав, они сходили в бухгалтерию, оформили и тут же получили в кассе отпускные — триста двадцать рублей. Сергей подумал было про Иринины две сотни, но тотчас отогнал эту мысль — брать взаймы у девушки, которая сохла по нему, он не мог.
Надюха сложила все деньги в специально заведённый кошелёк, сунула его в сумку, в самый потайной карманчик, и пошла к себе в управление. Сергей остался на лавочке караулить Магду. Он решил торчать тут, в скверике, хоть до самого вечера, пока не дождётся её. Должна же она хоть на час забежать, показаться на службе.
Ждать ему пришлось порядочно: часов около четырёх пополудни во двор влетело забрызганное грязью такси, и Магда собственной персоной выгрузилась из кабины, как всегда, с полными сумками в обеих руках.
Сергей окликнул её, подбежал к машине, помог, подхватил у неё сумки. Магда удивлённо вздёрнула бровь, но это был только момент, она приняла его помощь как должное, и, пока рассчитывалась с таксистом, Сергей держал её сумки. На них из окон пялился служилый люд управления.