Страница 62 из 76
Долбунов с Нохриным враз, словно не веря собственным ушам, посмотрели на Киндякова — тот только развёл руками.
— Ты что, серьёзно?! — удивился Долбунов. — Никаких "не могу", — повысил он голос.
— Спокойно, — остановил его Нохрин. — Ты пойми, Сергей, это не просьба, а общественное поручение.
— Работа! — с неожиданной для него горячностью вставил Долбунов. — Работа, если хочешь знать. Тебя не просят, не уговаривают, а направляют в служебную командировку. Всё! Иди.
— Подожди, Андреич, не горячись, — сказал Нохрин и снова обратился к Сергею. — Ты можешь сказать, почему не хочешь ехать?
— Да не могу я, честное слово! — взмолился Сергей. — Что, свет клином на мне сошёлся? Времени сейчас нет, хоть задавись.
— Ему такое интересное дело предлагают, за честь треста выступить, а он… Что, жена болеет? Дочку не с кем оставить? Сам болен?
— Да нет, все здоровы.
— Так в чём же дело?
— Зачётная сессия. Курсовой проект надо сдавать, экзаменов куча.
Нохрин даже рассмеялся, до того ему показался несерьёзным и наивным довод Сергея.
— Мы тебе справку дадим, сессию перенесут, — сказал он, торжествующе поглядывая на Долбунова. — Верно, Андрей Андреич?
Долбунов кивнул:
— Это пустяки. Я сам через управление договорюсь.
— Да такого передовика без экзаменов переведут! — распаляясь от этой, как ему казалось, счастливой идеи, воскликнул Нохрин. — Мы такое письмо сочиним, сразу диплом дадут!
Долбунов, усмехаясь, хлопнул ладонью по столу.
— Давай, Метёлкин, кончай ломаться, как песочная барышня. Другой бы уже давно дома чемоданы складывал, а ты…
Сергей решительно поднялся, надел каску. Долбунов протянул ему руку, думая, что тот согласился, но Сергей упрямо замотал головой:
— Нет, Андрей Андреевич, никак не могу. Не сердитесь, не обижайтесь, не могу — и всё.
Рука Долбунова повисла в воздухе, пальцы вдруг сжались в кулак, и кулак, словно гиря на пружинах, ринулся к столу, остановился, не дотронувшись до столешницы, и снова взлетел кверху. Растопыренные пальцы метнулись в сторону Киндякова.
— Никанорыч, готовь протокол, отберём у него квартиру. Раз он так, то и мы. Ему, понимаешь, и премии, и первое место, и квартиру, и ясельки, и жену в управление, а когда его, понимаешь, попросили, он, понимаешь, не может. — Разгневанный, он закричал не глядя на Сергея. — Ты что же думаешь, всё тебе, только тебе, а как коснётся для организации — в сторону? Я же знаю, почему он не хочет ехать. Халтура у него, понимаешь, очень выгодная, вот и выкобенивается. Так вот, знай, Метёлкин, организация любит взаимность. Она тебе, а ты — ей. Вот так. Или кончаешь валять дурака и едешь, или отбираем кооператив. Пока не поздно. Ну?
Сергей оторопел от такого оборота разговора. В растерянности постоял он некоторое время, переминаясь с ноги на ногу и глядя лишь на Киндякова, ища в нём защиту и поддержку. Но тот, тяжело вздохнув, сказал, сурово кривя рот:
— По-моему, дурочку порешь, Метёлкин. Сам себя даёшь в обиду. Тебе предоставляют возможность во всесоюзном, можно сказать, масштабе, а ты отвиливаешь. И нас подводишь. Ну сам посуди, кого мы пошлём? Мартынюка? Кузичева? Так что, ей-богу, квартиры тебе лишиться — пара пустяков.
Машинально сняв каску, Сергей помахивал ею, борясь с желанием запустить в графин с пожелтевшей водой, стоявший на краю стола. Но как ни досадно было, как ни нелепо было срываться сейчас в какой-то неведомый Череповец, а ничего другого не оставалось, и Сергей, напялив каску, проворчал:
— За горло взяли.
— Ну, коли просто так не понимаешь, приходится брать за горло. Иначе с вашим братом не договоришься, — полушутя-полусерьёзно сказал Долбунов и, подмигнув Нохрину, с облегчением рассмеялся: — Зарылся в свою квартиру, а там, может, мировая слава ждёт.
— Всё, Метёлкин, бегом в трест! — тоже смеясь, скомандовал Нохрин.
— Ладно, — буркнул Сергей и, уже выходя из кабинета, поймал на себе укоризненный взгляд Киндякова — тот покрутил своим кургузым пальцем возле виска: дескать, это надо же быть таким ненормальным…
Новость, которую принёс Сергей, сильно огорчила Надюху, у неё даже разболелась голова, но потом, у профессора, постепенно войдя в работу, она приободрилась и даже снова замурлыкала какую-то песню.
— А может, это и ничего, — сказала она, когда они передвигали в кабинете диваны. — Командировочные получишь, среднесдельный тариф будет идти, а там, в Череповце, глядишь, и премию отхватишь, поездка и оправдается…
Ещё сильнее, чем Надюху, новость эта огорчила Христину Афанасьевну. Больше всего её беспокоил кабинет: "Как же быть, когда вернётся Андрей Леонидович? Не может же он сидеть в Москве целый месяц, это же абсурд!" Тогда решено было всем, работникам и хозяевам, немедленно взяться за кабинет.
Намахавшись кистью чуть ли не до полного онемения рук, Сергей отлакировал по второму разу потолок. Затем вместе с Надюхой они поклеили обои в тех местах, где должны были встать книжные шкафы, передвинутые теперь на середину кабинета и накрытые полиэтиленовой плёнкой. Простенки и полосы над окнами и дверью Надюха сможет доклеить и одна. Александр помог расставить шкафы по местам, и хозяева, включая Христину Афанасьевну и Павлика, принялись таскать из маленькой комнаты и коридора книги, заполнять ими шкафы. У Александра был составлен чёткий план, и он строго следил, чтобы порядок расположения книг, установленный много лет назад, не нарушался.
Надюха заклеивала обоями простенки, Сергей взялся красить панели в коридоре. Возле него то и дело кто-нибудь проходил: то шлёпающий тапочками Александр, то лёгкой походкой, почти неслышно Наталья, то посапывающий Павлик.
Совершив очередной рейс, Павлик подошёл к Сергею, стал внимательно следить за тем, как Сергей красит.
— А можно, я попробую? — показал он на каток.
— Попробуй.
Сергей дал ему каток, и Павлик, счастливый, принялся катать сверху вниз по стене. Христина Афанасьевна, возвращавшаяся из ванной в кухню, застрожилась:
— Павлик, не мешай дяде Серёже работать.
— Ничего, ничего, — сказал Сергей.
Христина Афанасьевна ушла, погрозив мальчишке пальцем, Павлик сопел, красил, от усердия высунув язык.
— Павел! — окликнул его проходивший Александр. — Кончай!
— Павлик, отдай дяде Серёже каток, — мягко попросила Наталья.
Павлик продолжал красить, оторваться от катка не было сил, да и вряд ли он слышал то, о чём говорили вокруг него. Сергей терпеливо ждал, глядя, как аккуратно, бережно макает он каток в краску, как ловко подносит к стене и тщательно раскатывает слой за слоем.
Александр, выйдя из кабинета, подошёл к Павлику, намереваясь дать шлепка, но сдержался и лишь, взяв за плечи, сильно встряхнул. Очки с бедного маляра свалились и угодили прямо в банку с краской.
— Я тебе говорил? — строго сказала Александр, не обращая внимания на тонущие очки. — Говорил?
Сергей схватил очки за дужку, вытянул из краски.
— Павел, ты заслужил наказание. Сегодня я тебя накажу, — предупредил Александр и пошёл в комнату за новой порцией книг.
— Накажи сразу! — с каким-то жалобным вызовом крикнул вслед ему Павлик.
— Не волнуйся, не забуду, своё получишь, — пообещал Александр.
В коридор выбежала Наталья, встревоженная, с парящими на весу тонкими руками, присела возле Павлика.
— Ой, маляр ты мой, малярик! — Она засмеялась, тряпочкой взяла очки у Сергея. — Пошли, мой мальчик, не будем мешать дяде Серёже. Папа сердится, и он прав. Все устали, всем некогда. Пошли.
И она повела его на кухню, под попечительство Христины Афанасьевны.
Сергей снова взялся за каток. Из кабинета вышла Надюха, положила в коридоре свёрнутые комом обрезки обоев. Улыбнулась Сергею — устало, со вздохом, — дескать, пропади пропадом такая жизнь. Сергей погладил её локтем, подмигнул, — дескать, держись, казак, атаманом будешь. Она собрала остальной мусор и пошла выбрасывать в уличные баки.