Страница 61 из 76
Особенно тревожиться пока было вроде бы рано; тысяча пятьсот уже на руках, впереди двадцать дней, аванс за май, профессорские деньги — рублей четыреста наверняка. А там, если дача сорвётся, глядишь, и тесть подкинет. Магда обещала дать взаймы, Надюха почему-то помалкивает про эти деньги, но Магда — человек слова, в крайнем случае, если Надюхе почему-то неловко напоминать ей про обещание, он, Сергей, спокойно может это сделать — они с Магдой давно "кореши": Магда всегда искрение радуется, когда встречает его, и ему приятна эта бойкая смазливая баба.
Хорошо бы, конечно, сразу, заранее внести денежки, чтобы уже спокойно ждать, не думать, как и что, а то ведь всякое бывает с этими кооперативами: подвернётся кто-нибудь пошустрее да поденежисе, вот и пиши потом жалобы. А что же, скажут, вы тянули? Чем вы лучше? У нас все трудящиеся равны. Попробуй докажи, что тебе квартира нужнее, чем тому, кто пошустрее да поденежнее.
Десять дней Сергей и Надюха трудились с утра до позднего вечера. Субботы и выходные, праздничный день девятого мая — всё время, свободное от работы в РСУ, отдавалось ремонту профессорской квартиры. У Сергея приближалась экзаменационная сессия, надо было готовиться. Курсовой проект по сопромату был едва-едва начат, а без отметки о его сдаче не допустят к экзаменам. Пришлось пойти на старую студенческую хитрость: раздобыть прошлогодний проект и перерисовать его при помощи так называемого "дралоскопа" — толстого стекла с подсветкой снизу. Выручила Надюха: упросила знакомую чертёжницу из треста, и та за вечер перекопировала три листа. Расчёты, полагавшиеся к ним, Сергей делал на ходу, в метро, во время обеденных перерывов и в короткие минуты вынужденных задержек на стройке.
Хорошо ещё, что установилась солнечная тёплая погода и можно было, не тратя времени не беганье в вагончик, заниматься прямо на стенке.
Однако на двенадцатый день мая погода испортилась, заморосил дождь, небо глухо и беспросветно затянулось тучами. Казалось, они сползлись сюда, к Финскому заливу, со всех сторон земли, чтобы тут наконец вылиться на город, разбухший, почерневший от влаги. Почти недолю, и днём и ночью, неторопливо, основательно журчали по трубам водяные потоки, и днём и ночью шёл мелкий, занудливый, непрерывный дождь.
Сергея перевели на кладку простенков в доме на Моховой. Через день туда же перешли и Кузичев, и Мартынюк. Теперь они работали в разных частях дома, по разным нарядам, но по привычке собирались вместе — покурить и переброситься словом перед началом работы. Мартынюк уже не смотрел волком, как неделю назад, — теперь каждый раз, когда видел Сергея, он развязно, весёлым тоном зазывал его на вечерние халтурки. "Эй, кандидат! — с явной издёвкой кричал он, похлопывая себя по животу. — Фартовый заказ есть, айда, по трояку заколотим. Или брезгуешь?" Сергей лишь усмехался на эти наивные попытки подкусывания — он был так занят все последние дни, что было не до Мартынюка.
К профессору Сергей приходил уже изрядно вымотанный, но каждый раз встряхивался и принимался за ремонт напористо, подгоняемый какой-то нарастающей день ото дня тревогой. Надюха тоже сильно уставала и тоже, как и Сергей, была в постоянном тревожном напряжении. Как назло, много дел свалилось на неё в управлении, да и у профессора ворочала не хуже мужика: таскала книги из кабинета, двигала с Сергеем старинную тяжёлую мебель, махала кистью, клеила газеты и обои. И уже не пела, как в первые дни, "Во поле берёзонька стояла". Вечером, когда прощались у дверей с Христиной Афанасьевной, "берёзоньку" качало от усталости.
Профессор звонил из Москвы каждый вечер, справлялся о здоровье, о Павлике — персонально. Спрашивал про ремонтные дела и обязательно передавал привет "трудящимся". Обещал приехать тотчас же, как будет сдан в "эксплуатацию" кабинет. А пока отсиживался в Центральном партархиве, собирал материал для седьмой главы.
На пятнадцатый день мая, после аванса, у них набралось тысяча шестьсот пятьдесят рублей. Днём в столовой Надюха сказала, что Майя Чекмарева, давшая взаймы сто рублей, попросила вернуть деньги — самой надо, срочно подворачивается спальный гарнитур. Ну, что ж, святое дело возвращать долги — раз надо, решили в тот же день и вернуть.
Очередь на раздаче была большая, пришлось постоять. Впереди, среди отделочниц, Сергей увидел Ирину. Она тоже заметила его, Надюху и, опустив очи долу, спряталась за тётю Зину. И опять, как в прошлый раз, Сергей почувствовал, что виноват перед ней: забыл, наглухо забыл про неё, что такая и есть на белом свете, даже случайно не вспомнил. А она, кроха, ждёт, переживает… Но что делать? Как быть? В уме его начали было выстраиваться какие-то варианты, какие-то немыслимые загородные поездки, торопливые встречи в общежитии, но бред этот прервала Надюха: подёргала за рукав и, показав на идущую с подносом (опять каша и компот) Ирину, сказала на ухо:
— Говорят, в праздники она тебя окручивала, а?
Сергей чуть не поперхнулся, но быстро сообразил, что ответить.
— Ага, точно. Разведка не врёт, У нас такая любовь, как увидим друг друга — в разные стороны.
— Смотри у меня, — полушутливо пригрозила Надюха. — Голову откушу и выплюну.
— Ой, как страшно!
— Не обманывай меня, — тихо сказала она, глядя на него в упор и жалобно улыбаясь. Глаза её вдруг наполнились слезами. — Слышишь?
Она отвернулась, пошла боком вдоль выставленных блюд. Сергей погладил её по плечу, и она снова улыбнулась — грустно, чуть виновато.
После обеда Сергей вернулся на Моховую. Опять получилась задержка с кирпичами, и он, довольный перерывом, сел на настил, привалившись к стенке. День был ветреный, пасмурный, а тут, в укромном уголке, укрытом от всех ветров коробкой полуразрушенного дома, было тихо, тепло, уютно. Никто не мельтешил перед глазами, компрессоры стояли отключённые, и было на удивление тихо и покойно. Сергей развернул было свои тетрадки с расчётами по курсовому проекту, как где-то во дворе, внизу раздалось:
— Метёлкин! Метёлкин! К начальству!
Сергей, чертыхнувшись, поднялся, высунулся из-за края стенки. Курьерша Марина, заметив его, прокричала:
— Метёлкин, Андрей Андреич вызывает. Весь треугольник ждёт. Давай бегом!
И сама побежала мелкими шажками, с кирпичика на кирпичик, боясь испачкать лаковые сапоги. "Не было печали", — невесело подумал Сергей, и тотчас прежняя тревога, отпустившая его в этом заветренном уголке, вдруг снова навалилась на него. Он свернул тетради, сунул в боковой карман куртки и пошёл сигать прыжками с яруса на ярус, как гимнаст с одной трапеции на другую.
Он вошёл в кабинет, снял каску, поздоровался. Ладный, подтянутый, в аккуратной чистой спецовке (Надюха выстирала-таки куртку), приятный лицом и фигурой. Долбунов, Нохрин и Киндяков переглянулись с явным одобрением. Нохрин потряс бумажкой, сказал:
— Пришла разнарядка. Слёт молодых рабочих в Череповце. Десять дней. Соревнование по профессиям, лекции, кинофильмы, обмен опытом. По результатам — призы и грамоты. От нас требуют каменщика — до тридцати пяти лет. Чтобы по всем статьям не ударил в грязь лицом. Мы тут посоветовались и решили послать тебя. Ты у нас самый передовой.
Долбунов солидно кивнул в знак полного единодушия с парторгом.
— Складывай инструмент, жми в трест за командировкой. Отъезд завтра, в девять ночь-ноль, — сказал он таким тоном, как будто вопрос уже решён и больше говорить не о чем.
Сергей сидел в полной растерянности: ему было и лестно, что его одного выделили из всего треста, но и тошно, оттого что не мог он сейчас поехать ни в Череповец, ни в любое другое место, хоть бы это была сама Москва, в которой он ещё ни разу не был. Тошно было и оттого, что не мог он им сказать, почему не может ехать, что занят до крайности и отрыв на десять дней — полный для него зарез. Тут и прикидывать нечего, ясно без всяких расчётов — зарез.
— Спасибо, конечно, — вяло, совсем не так, как подобало бы ответить, сказал он и, помолчав, добавил с искренним сожалением: — Но, честное слово, никак не могу.