Страница 60 из 76
Сергей и Надюха хотели было проскользнуть бочком, чтобы не мешать при проводах, но Андрей Леонидович поймал их обоих за руки и, пожав, сказал с добродушным смешком:
— Ну, трудящиеся, выжили вы меня.
Надюха зарделась, ответила напевно, чуть жеманничая:
— Ой, что это вы говорите, Андрей Леонидович! Знали бы, не взялись бы.
Он захохотал, пристукнул тростью.
— Шучу, шучу. Ну, сядем, что ли, на дорожку? И вы — тоже садитесь, — пригласил он Сергея и Надюху. — Чтобы дорожка была скатертью, а развилок поменьше.
Все уселись — кто на стул, кто на подоконник, Андрей Леонидович — на подзеркальник. Павлик, липнувший к деду, цепляющийся то за руку, то за трость, взобрался к нему на колени.
— Дедуля Андруля, милый, возвращайся скорее. У нас в Ленинграде своих библиотек сколько твоей душеньке угодно, — сказал мальчик со слезами на глазах. — И мне ничего-ничего не надо, честное слово!
— А зайцы шоколадные? Неужто зайцы тебе не нужны? — якобы всерьёз удивился Андрей Леонидович.
— Ну, раз уж ты едешь… — заколебался малыш.
— Итак, всем по два зайца, — решил Андрей Леонидович.
Легонько похлопывая, он снял Павлика с колен, поднялся.
— Ну, Павел, расти большой, не будь лапшой.
Павлик с плачем обхватил деда за ноги, вцепился в плащ. Андрей Леонидович, растерянно, жалостливо глядя на внука, потрепал его по курчавой голове.
— Ну, ну, Павлуша, будь мужчиной.
Александр бесцеремонно отцепил Павлика, подхватил на руки, понёс, всхлипывающего, через кухню в спальню. За ним, помахав тестю, ушла озабоченная, вся как бы напружинившаяся Наталья. Андрей Леонидович, растроганный, с повлажневшими глазами, торопливо чмокнул жену, взял портфель и вышел в тёмный подъезд.
"Завтра можно начинать кабинет", — подумал Сергей. Надюха выглядела печальной и усталой. Они кое-как умылись, переоделись в тупом молчании полной обессиленности и, наскоро простившись с Христиной Афанасьевной, тоже измученной и вялой, двинулись восвояси.
После душа и чая, уже в первом часу ночи, Сергей вспомнил про кохановские листки, вынес их из передней, где висела куртка, и прочёл Надюхс.
Она стояла перед зеркалом в ночной сорочке, смазывала кремом руки и лицо. Когда он прочитал показание Петрашевского: "упадёт капля крови моей на землю… вырастет зорюшка… мальчик сделает дудочку… дудочка заиграет… придёт девушка… и повторится та же история. — Надюха замерла в неподвижности, как бы поражённая какой-то догадкой, какой-то внезапной грустной мыслью.
— Красиво и жалко, — едва слышно сказала она и вдруг, закрыв лицо руками, отвернулась.
Сергей и сам почувствовал, как засвербило в глазах и перехватило горло. Он расправлял, поглаживал листки, ощущая глубокую печаль и усталость — усталость не только тела, но и души, некий опасный край, возле которого остановился вдруг, с полного разбега…
— Почему так? — спросила Надюха, не оборачиваясь. — А, Серёга, почему? Чем лучше человек, тем труднее ему живётся. Почему?
Что мог он сказать ей на это? Если бы он знал сам…
— Я вот думаю, думаю, — продолжала Надюха, — и никак не могу понять, многое не могу понять… — Она со всхлипом, как-то по-бабьи вздохнула и с горькой усмешкой закончила: — Неужели мы такие хорошие, что нам всё дастся с трудом?
— Не ломай голову на ночь, — хмуро отозвался Сергей.
Надюха посмотрела на него долгим пытливым взглядом, но смолчала. Действительно, пора было спать.
Целая неделя ушла у Надюхи на оформление документов: справки из ЖЭКа, копии и характеристики, официальные письма и рекомендации с места работы — пришлось завести особую папку, чтобы, не дай бог, не потерять или не запачкать драгоценные бумаги. Всё это наконец было сдано в горжилотдел, и им сообщили адрес строящегося дома. При этом было сказано, что смотровой ордер будет выдан лишь только после того, как они внесут первый взнос, то есть две с половиной тысячи рублей, на расчётный счёт кооператива в сберегательную кассу. Если бы они пришли уже с квитанцией об уплате, то, разумеется, смотровой ордер был бы выдан незамедлительно.
В тот же день вечером они не удержались и, отложив работу у профессора, поехали смотреть свой будущий дом.
Это оказалось не так уж и далеко. Район этот, довольно неплохо уже обжитый и благоустроенный, был связан с центром трамваями, троллейбусами, вот-вот ожидалось и окончание строительства новой станции метрополитена. А по ширине улиц и озеленению вообще никакого сравнения со старой, питерской частью города: просторно, чисто, красиво! И воздух свежий, как на даче.
Их будущий дом, четырнадцатиэтажный, сложенный из нежно-розовых плит, был в основном закончен — велись внутренние работы, и по числу бульдозеров, что разравнивали прилегающую к дому территорию и сгребал и груды мусора, было ясно, что сдача дома не за горами.
Дом был вызывающе красив: широкие светлые окна, перемежающиеся тонкими, изящными перегородками, тянулись не сплошными унылыми рядами, а располагались лесенкой; плиты, отделанные под мозаику, блестели в лучах заходящего солнца и казались состоящими из мириад маленьких розовых звёздочек; длинные квартирные балконы были отделены один от другого ажурными бетонными решётками и придавали ещё большую лёгкость и изящество внешнему виду. Другая точно такая же коробка высилась за обширным пустырём, на котором, по всем признакам, разбивали большой парк: тут и там на всём пространстве между домами темнели кучки завезённого чернозёма. Пока Сергей и Надюха зачарованно глазели на сверкающий новенький как с иголочки дом, подъехали друг за другом несколько самосвалов и сгрузили чернозём вразброс в дальних концах пустыря.
Сергею и Надюхе хотелось посмотреть внутренность дома, хотя бы краем глаза взглянуть на какую-нибудь квартиру, но весь первый этаж предназначался под магазины, а подъезды с тыловой, жилой части здания были закрыты, что могло означать только одно: действительно, отделочные работы близятся к концу.
Дом этот и надежда на то, что и они, может быть, станут жильцами такого почти сказочного дворца, ошеломили их. Всю обратную дорогу до трамвайной остановки они молчали, лишь изредка многозначительно поглядывали друг на друга и понимающе вздыхали. Надюха закусывала губы, туманно, грустно улыбалась своим мечтаниям и покачивала головой. Ветер, налетавший порывами, уже не холодный и сырой, как было утром на стенке, а тёплый и мягкий, сглаженный массивом огромного города, трепал, лохматил Надюхе причёску, обтягивал платьем её крепкое стройное тело, и Надюха едва успевала придерживать волосы и подол. Когда она вскидывала руки, становились видны под короткими рукавами её лёгкого платья красные точечки аллергической сыпи, и Сергей, замечая их, ощущал щемящую нежность к жене. Стыдясь этого чувства и отгоняя его, он поглядывал через плечо на розоватую махину, ослепительно блестевшую, как ларец, сложенный людям на диво руками искусного мастера из полос хрусталя и драгоценного камня.
В трамвае, в грохоте уличного движения, под лязг колёс и шипение открывающихся дверей, он вдруг сказал Надюхе, что разобьётся в лепёшку, ляжет пластом, а заработает на квартиру в этом доме. И пусть это будет для неё его свадебным подарком — ведь в своё время он ничего не мог ей подарить, кроме самого себя. Она взглянула на него сначала удивлённо, чуть-чуть как бы даже испуганно, но тотчас глаза её засветились теплом, и она с тронувшей его доверчивостью прижалась к нему.
За десять дней Сергею и Надюхе удалось собрать тысячу пятьсот рублей. Семьсот пятьдесят набралось в первые дни, сто восемьдесят пять прислал отец Сергея, приписав в извещении к переводу, что больше нет, так как недавно потратились на ремонт дома и завели ещё пять ульев. Пятьсот семьдесят заняла Надюха у сотрудниц управления и бывших своих товарок по бригаде. Сергей поспрашивал ребят, с которыми когда-то поначалу вместе работал, обратился и к Пчёлкину, но ни у кого свободных денег не нашлось. Идти к начальству Сергей не решался, побаивался, как бы не отобрали кооператив или не подключили кого-нибудь на подстраховку.