Страница 63 из 76
Едва за ней захлопнулась дверь, как раздался звонок. Сергей решил, что это Надюха забыла что-то, и вышел в прихожую. Оказалось другое: бандероль из Москвы. На бандероль сбежались, кто был дома. Сергей тоже задержался из любопытства. Александр, принявший пакет, неторопливо распечатал бандероль, вынул из обёрточной бумаги атлас карт по военной истории и великолепно изданную детскую книжку по астрономии.
— От дедушки! От дедушки! — ликовал Павлик.
С жадностью, с нетерпением раскрыл он новую книжку и тут же, в прихожей, прислонясь к зеркалу, стал листать страницу за страницей. Александр бесцеремонно отобрал у него книгу, сказал с невозмутимой твёрдостью:
— Павел, я обещал тебя наказать, я вот наказание: до завтрашнего утра книгу не получишь. Всё, ступай в комнату.
Павлик посмотрел на него так, как будто не верил своим ушам. Одно стекло его очков было мутновато от краски.
— Папочка, я правда-правда больше не буду, — прошептал он, прижимая руки к груди.
— Ты наказан, — ледяным тоном сказал Александр. — Не за то, что красил, а за то, что не слушался. Всё.
Глубокая, безысходная печаль отразилась в глазах Павлика, он зашмыгал носом и пошёл, шатаясь и роняя слёзы.
Христина Афанасьевна, прикусив кулачок, проводила его мученическим взглядом, повернулась к Александру.
— Саша…
— Ничего, — хмуро проворчал Александр, разглядывая книги.
— Да ну тебя! — не вытерпела Наталья, сама готовая разреветься. Она передёрнула плечами и полетела вслед за Павликом.
Надюха, незаметно вошедшая вскоре после того, как ушёл почтальон, и слышавшая всю эту перепалку, лишь покачала головой. Александр же, не чувствуя общую к себе неприязнь, произнёс назидательным тоном:
— Ребёнка нельзя обманывать — ни в поощрительном плане, ни в плане обещанного наказания.
Часов около одиннадцати Сергей закончил красить панели. Надюха доклеила обои в кабинете и в полном изнеможении вышла к нему в коридор. Вдвоём, из последних сил, собрали они кисти и катки, сложили в ведро, залили водой. У Сергея от усталости плавали перед глазами цветные круги. Надюха осунулась, глаза у неё были тёмные, печальные, запавшие.
Едва они вышли в кухню, Христина Афанасьевна метнулась к плите.
— Кушать, Серёжа, Надюша, кушать! Не выпущу, пока не поужинаете. Прошлый раз ускользнули, а теперь — нет.
— Спасибо, Христина Афанасьевна, никак не можем, — предупредил её порыв Сергей. — Не хлопочите. Мы дома поедим. Тёща блины печёт, специально носит, Когда не едим, обижается, думает, брезгуем.
— Ах, вон как, — Христина Афанасьевна засмеялась, изящным движением прижав два пальца к уголку рта.
На прощание Христина Афанасьевна объяснила, что какая-то её приятельница со дня на день обещает достать моющиеся финские обои. Сергей сказал, что это было бы неплохо, потому что с ними меньше возни: размерил, нарезал и пошёл клеить слой за слоем, только плёночку тяни аккуратно — сами клеются.
— Если бы не эта чёртова командировка, на той неделе можно было бы подбивать бабки, представлять хозяевам счёт, — сказал он Надюхе, когда они вышли на улицу.
— Ничего, ничего. Ты, главное, не волнуйся, как-нибудь выкрутимся, — ответила она, прижимаясь к его плечу.
На Литейном было пустынно и необычайно тихо. Мокрый асфальт блестел мутными полосами, отражая свет витрин и уличных фонарей. Трамваев со стороны Литейного моста не было видно, и, когда вдали показался зелёный огонёк такси, Надюха дёрнула Сергея за рукав:
— Может, на такси?
Сергей заколебался было, но, посмотрев на Надюху, съёжившуюся под порывами холодного ветра, махнул рукой:
— Эх, где наше не пропадало! Шиканем на командировочные!
Надюха счастливо засмеялась и уже в машине, такой тёплой и уютной с улицы, склонившись к Сергею на плечо, прошептала:
— Ты же завтра уезжаешь…
На второй же день после отъезда Сергея в командировку Надюха решилась попытать счастья с помадой, которую вместо денег ей всучила Магда. Захватив с утра пять тюбиков, рассовав их по кармашкам сумочки, она отправилась после работы на угол Садовой и Невского, туда, где гомеопатическая аптека и "Пассаж".
В проходе между колоннами возле аптеки, как всегда, было густо: народ валом валил с Невского и обратно, из перехода в переход, тут же продавали пирожки, мороженое, толклись у телефонов-автоматов. Пижоны, жаждавшие модно подстричься, стояли у дверей парикмахерской, одной из самых фешенебельных в городе. Группами и парами бродили обвешанные фотоаппаратами иностранные туристы. Невский был запружён в обе стороны насколько хватал глаз. Густо было и на проезжей части: машины неслись встречными многорядными потоками, и им тоже не было конца. По средней полосе между несущимися автомобилями прохаживался, как по аллейке парка, милиционер, помахивая полосатым жезлом.
Надюха отошла в угол, к самому входу в гомеопатическую аптеку. Заходить в туалет она побоялась почему-то, решила сначала осмотреться из этого тихого закутка. И то ли вид у неё был такой — человека растерянного и ждущего чего-то неопределённого, то ли какое-то напряжение было заметно на лице, но не успела она присмотреться к толкущимся вокруг неё людям, как возле неё очутились две девицы, одна под стать другой. Высокая тощая была вся какая-то фиолетовая: фиолетовая шапочка набекрень, фиолетовая куртка и чулки фиолето-вого цвета, губы и даже глаза в густо наведённых ресницах тоже были фиолетовыми. Та, что пониже, была вся зелёная: зелёное пальто по последней моде, с широкими рукавами, зелёные сапоги на высоченном каблуке, трупная зелень под нахально-зелёными глазами и такие же мертвецки-зелёные губы.
— Ну что, милочка, потолкуем? — вроде бы в шутку спросила фиолетовая, рассеянно поглядывая по сторонам.
Зелёная придвинулась с другого бока, произнесла отрывисто, еле внятно, не выпуская сигарету изо рта:
— У Зиночки резиночки?
— Помада, — выдавила Надюха, готовая провалиться сквозь землю от стыда.
— Покажи! — сиплым голосом приказала фиолетовая.
Зелёная тотчас, с видом человека, до чрезвычайности озабоченного надобностью позвонить, отошла к автомату.
Надюха вынула тюбик. Фиолетовая презрительно фыркнула:
— Липстик.
— Светлый коралл, — как бы оправдываясь, пролепетала Надюха.
— Поплавок? — не обратив внимания на слова Надюхи, спросила фиолетовая.
— Не понимаю вас.
— Фу, господи, моряк привёз, что ли?
— Нет, нет, не моряк, — с такой горячностью возразила Надюха, что фиолетовая понимающе скривилась.
— Забудем, милочка, забудем. Сколько?
— Что "сколько"? — опять не поняла Надюха.
— Сколько толкаешь?
— Пять штук.
— Всего?! — удивилась фиолетовая и, отойдя на пару шагов, словно высматривая кого-то в толпе, вернулась к Надюхе. — Почём?
Надюха смущённо пожала плечами, не решаясь произнести ту цену, которую назначила ей Магда. Фиолетовая поманила её за собой и пошла в "Пассаж". Не оглядываясь, будто и не давала Надюхе никаких знаков, она прошествовала сквозь весь длинный магазин и в дальнем его конце свернула в туалет. Надюха проследовала за ней. За первой дверью фиолетовая тотчас, едва Надюха вошла, подхватила её под руку, отвела к рукомойнику, свистяще зашептала в самое ухо:
— Дура ты набитая. Если сотня, две, есть смысл с тобой возиться, если пять — десять — пошла ты вон.
— Шестьдесят у меня, — призналась обескураженная внезапной грубостью Надюха. — По семь пятьдесят.
— Чего?! — отшатнулась фиолетовая. — Рехнулась, милочка?
— Мне так сказали, — пробормотала Надюха, заливаясь краской. — Иначе не могу.
— Вот что. — Фиолетовая торопливо достала из сумки пачку "Кента", закурила, щёлкнув фиолетовой же изящной зажигалкой. — Липстик по пятёрке — и ни копья больше. Махровую тушь возьму по шесть.
Она вдруг отпрянула от Надюхи и двинулась в глубь уборной.