Страница 50 из 76
От выпитой водки, от общего внимания горячее, весёлое, хмельное токами пошло по телу Сергея. Он тут свой, нужен, все смотрят с интересом, заботливо предлагают закусить, улыбаются, подмигивают. Иринино тёплое плечо вжато в его плечо, её рука нет-нет да и скользнёт по его руке. Он как бы не слышит её прикосновений, будто не замечает, но нутром вздрагивает от них.
Уже не было скованности за столом, уже пел и визжал магнитофон, и все гудели и качались, каждый сам по себе или в кучке. Уже кричали, не пора ли спеть песню, а какой-то парень, белобрысый, в роговых очках и с усиками, всё спрашивал у Сергея через стол, как там у Сергея насчёт работы, примут ли в звено каменщиков, если окончил финансово-экономический техникум. Сергей кричал ему, что не всякий годен на каменщика, что тут нужна крепкая рука и точный глаз, и ещё характер — тоже. Парень прикладывал ладонь к уху, падал грудью в тарелку, но всё равно ничего не слышал, и в конце концов разозлённый Сергей послал его подальше.
Начались танцы, Ирина потянула Сергея из-за стола, от прилипчивого очкарика, который всё хотел устроиться каменщиком и теперь, пересев поближе к Сергею, расспрашивал о заработках. Танцевали твист или нечто подобное: без обнимок, на расстоянии, с приседаниями и покачиваниями колен. В самый разгар танца, когда партнёры топтались напротив своих партнёрш, Ирина вдруг подошла к Сергею с опущенными руками и приникла грудью к его груди. Он обнял её, она скользнула ладошками по спине.
— Вон посмотри, — сказала она, показав глазами на девушку в бежевом брючном костюме, танцевавшую рядом с ними. — Мне к лицу будет?
Сергей не понял, вопросительно вскинул бровь. Ирина смущённо фыркнула, уткнулась ему в грудь.
— Про костюм я. С кем мне посоветоваться? Вот тебя и спрашиваю: мне подойдёт? — И, глянув мельком ему в лицо, она сказала, натянуто улыбаясь: — Не думай, я за тряпками не гонюсь, но о таком костюмчике мечтаю. Уже сто пятьдесят накопила.
— Такой дорогой? — удивился Сергей, с любопытством приглядываясь к девушке в бежевом костюме.
— Импортный! Джерси!
— Я ничего не смыслю в этом, но вроде неплохой костюм, сидит ничего, да?
— На ней — да, а мне подойдёт такой фасон?
Сергей шутливо, словно проверяя её фигуру, крепко обгладил её талию ладонями. Ирина глубоко вздохнула, прижалась к нему.
Сменилась музыка, зазвучало старомодное танго. Выключили лампу. Заполыхал голубым мерцающим сиянием немо работающий телевизор. Бледно-серебристые сполохи заметались по потолку, по стенам, по отрешённым лицам танцующих.
— В третьей комнате Колька Хрымов, чернявый такой, электрик, — знаешь? Пристаёт, сволочь, — вдруг пожаловалась Ирина.
— Здесь он? — спросил Сергей.
— Ой, что я, дура, — спохватилась она, — не надо!
— Пошли!
— Серёжа, не надо.
Он насильно вывел её сквозь качающуюся толпу в коридор, и они пошли, крепко держась за руки. Сергей — впереди, за ним — Ирина. За дверьми соседних комнат гудели праздничные застолья: пели, плясали, хлопали в ладоши, колотили каблуками. Сергей посмотрел на часы, но время не запечатлелось в памяти. "А, всё одно, — решил Сергей, — семь бед, один ответ, самое главное сейчас вразумить, — именно это слово главенствовало в голове, — вразумить вшивого электрика Хрымова".
Сергей рванул дверь с номером "3" — в сизом дыму за столом сидела чинная компания, парни и девушки пили-ели, говорили о чём-то, звучала музыка.
— Хрымов! — крикнул Сергей, и все обернулись, замерев на полуслове. — Хрымов! На выход! Телеграмма.
Из-за стола поднялся рослый чернявый парень, с завитыми пышными волосами и красными мокрыми губами. Сергей отступил в коридор.
— Ну, — сказал Хрымов, протягивая ладонь, — где телеграмма?
Ловким перехватом, армейским самбистским приёмом Сергей завернул ему руку за спину и, поднажав так, что Хрымов охнул, строго сказал:
— Телеграмма такая: если будешь вязаться к ней, липнуть, схлопочешь. Знаешь, иногда корзины с кулаками падают, так вот, имей в виду, одна — твоя. Принял? Текст принял?
— М-м-м, — промычал Хрымов невнятно, но всё же более-менее утвердительно.
Сергей развернул его лицом к двери, втолкнул в комнату и плотно прикрыл дверь. Ирина цепко схватила Сергея за руку, потянула за собой по коридору. Через огромную кухню, закопчённую, уставленную столами и газовыми плитами, обвешанную, полками для посуды, они пошли в ванную: кафельные стены, плиточный пол жёлто-коричневой шахматной, рыжая от ржавчины ванна, широкая, выскобленная дожелта скамья. "Ага, значит, здесь", — пронеслось у Сергея бессвязно. Ирина набросила крючок, подпёрла гладильной доской. Сергей снова посмотрел на часы: стрелки встали по одной прямой, и вроде бы всего без пяти пять.
— Обними, — сказала Ирина, качаясь перед ним, как ветка в тумане.
Он нащупал её лицо, повёл рукой за ухом, к тёплому пушистому затылку. Она потянулась к нему, расстегнула его пиджак, спрятала ладони под мышками. Он вздрогнул — руки у неё были ледяные.
— Ещё, крепче, — шептала она, приникая к его груди.
— Не сходи с ума, — пробормотал он, оторвав её от себя.
— Уже, уже сошла, — торопливо, сбивчиво говорила она. — Хорошо, не противно со мной? Ой, Серёженька, всё-всё понимаю, не бойся, пусть! Ты же не купленный…
Она попятилась, увлекая его за собой — куда-то вглубь, к серому закрашенному окну, к выскобленной до-желта скамейке…
В коридоре раздались голоса, топот. В дверь ткнулись плечом, заколотили кулаками. Сергей рванулся, Ирина захлестнула его цепкими руками, но не удержала — он кинулся к двери, распахнул. Двое парней ввели третьего, с расквашенным носом. Кровь сочилась из вспухшего носа, текла по подбородку. Его наклонили над умывальником, открыли на полный напор воду, сунули головой под струю.
Вид крови отрезвил Сергея. Ирина взяла его за руку, повела через всю квартиру на лестничную площадку.
— Тебе пора, — тускло, без всякого выражения сказала она.
— Да, — кивнул Сергей, — дома потеряли.
— Мог бы и не говорить. — Она поморщилась, отбросила его руку. — Иди. И вправду ждут.
Сергей побежал вниз по ступенькам короткой лестницы к выходной двери. Обернувшись, он махнул ей на прощанье. Она стояла наверху, маленькая, съёжившаяся, как заблудившаяся собачонка под дождём.
— Постой! — вдруг крикнула она. — Подожди.
Она кинулась в квартиру. Сергей медленно поднялся на несколько ступенек. Открылась дверь, и — красный, голубой, розовый — вылетели на площадку шары. Огромные — за ними и не видно было Ирины. Он взял из её рук нитку, отвёл шары, заглянул за них — Ирины уже не было.
На улице Сергей вдруг как-то разом встряхнулся и заспешил — скорей, скорей к тестю. Он не стал дожидаться трамвая, остановил какую-то служебную машинёшку, рубанул ладонью: "За Финляндский!" Ехал в тягучей мутной дрёме, как жук в осеннем, предзимнем засыпании — ещё не спит, но и не бодрствует. Долго трясло и мотало по булыжникам. По тряске сообразил он, что едут по Кондратьевскому проспекту. И чем ближе подкатывал он к дому тестя, тем муторнее, виноватее чувствовал себя.
В подъезде он сделал передышку, постоял у окна, собирая, настраивая лицо, взбадривая себя, как бы готовясь к новой роли, которую предстояло сыграть на другой сцене. "Ох и гад же я!" — подумал он у двери, приплясывая от весёлого нетерпения.
— Приветствую и поздравляю! — прокричал он, прячась за шары.
Надюха и выбежавшая на звонок Оленька бросились к шарам, Оленька с восторженными криками, Надюха — чтобы сейчас же, не медля, взглянуть на мужа: какой он, шибко "под газом" или в норме. Сергей присел, вложил в жадный дочуркин кулачок нитку с шариками, подхватил её на руки и, поднявшись, наткнулся, как на стену, на встревоженный, какой-то трепетный взгляд Надюхи, С этого взгляда, так хорошо ему знакомого, могла она и надуться, и удариться в слёзы, и милостиво простить, улыбнуться. Он был с дочерью на руках, нашедшийся, виноватый, и она всплеснула руками: