Страница 35 из 76
— За встречу положено выпить.
— Муж домой не пустит, — засмеялась Надюха, принимая рюмку и фужер.
— Ничего, у тебя нормальный мужик. Ну, почапали.
Магда, призадумавшаяся на миг, легко улыбнулась, подхватила со столика свою рюмку и, посмотрев сквозь коньяк на Николая, сказала загадочно:
Николай подмигнул ей, чокнулся с Надюхой и опрокинул рюмку в рот — залпом, одним духом. Надюха переглянулась с Магдой и тоже выпила до дна. Магда пригубила, поставила рюмку на столик и, сунув Надюхе яблоко, потянула её за собой в другую комнату.
Там она открыла один из шкафов "стенки", вынула коробку с яркой заграничной фирменной этикеткой, раскрыла — в коробке оказались великолепные туфли на высокой пробковой платформе. Не туфли — мечта! Повелительным жестом она велела Надюхе снять её поношенные босоножки и поставила перед ней заграничные туфли.
— Ну-ка, примерь.
Надюха примерила — в самый раз, как на неё, лёгкие, красивые, а уж о модности и говорить нечего.
— Пошли Коленьке покажем, — приказала Магда.
И Надюха пошла — неловко, неуверенно, словно ребёнок, делающий первые шаги. Туфли без пяток волочились по полу, и она боялась поднять ноги, чтобы не свернуться с неустойчивой платформы.
— Детка, смелее! — прихлопнув в ладоши, озорно закричала Магда. — Живее! Свободнее! Шаг левой — хоп! Шаг правой — хоп!
Надюха вышла в комнату, где был Николай. Он глянул мельком на неё и сказал ворчливо:
— Привожу ей, а она раздаёт. Но тебе в самый раз, бери, так и быть.
Надюха замерла в каком-то как бы смятении, испуганно посмотрела на Магду — та вошла в раж и кричала с искренним восторгом:
— Хоп! Хоп! Ну, что же ты, пройдись как следует, не бойся, они же твои!
С жалким лицом, готовая расплакаться, Надюха решительно замотала головой.
— Нет, нет, Магдочка, сейчас никак не могу. Понимаешь, у нас же кооператив…
Николай, успевший наполнить рюмки и собиравшийся выпить за обнову, кинул на неё насмешливый взгляд.
— В новую квартиру на новых колёсах.
Магда, округлив глаза, всё смотрела на стоящую рядом Надюху, как ворона склонив голову чуть набок.
— Дурочка, дурочка, — сказала она каким-то каркающим хриплым голосом, — тебе же так идёт!
Николай глотнул коньяку, поперхнулся, закашлялся, побагровел лицом и могучей, набычившейся шеей.
— Не сердись, — жалобно сказала Надюха и погладила Магду по плечу, — ладно?
— Да что ты, бог с тобой! — отшатнулась от неё Магда. — С чего ты взяла, что я сержусь?
— Ну, так просто. Знаешь, я поговорю с мамой, может, у неё на работе кто-нибудь возьмёт, — пробормотала Надюха.
— Милочка, не волнуйся, туфли уйдут. Оторвут с руками, только свистнуть.
Магда нетерпеливым жестом показала на туфли — дескать, снимай, — наклонилась, сама сняла с неё и, не оборачиваясь, унесла в спальню. Вынесла простые Надюхины, кинула ей под ноги. Она уже снова казалась весёлой и беспечной, и на щеках её горели два ярких красных пятна. Она лихо прищёлкнула пальцами, с грубоватой ласковостью пожулькала Надюхину голову, поправила ей причёску, прижала к себе и тут же оттолкнула.
— Эх ты, человек — два уха. От таких вещей отказывается. Да я бы всё с себя сняла, голенькой бы осталась — в одних этих туфлях.
Николай, откашлявшись, погрозил ей:
— Не мельтеши, сядь, выпьем по-человечески.
Магда села, чинно положив руки на колени, как пай-девочка. Надюха присела на самый краешек тахты.
— Деньги — это вода, — изрёк Николай, наполняя свою рюмку, — а вот вода — это деньги! Верно, Магдо?
— Да вы понимаете, нам за кооператив скоро вносить, я не то что купить, занять у вас хотела, — пролепетала Надюха, чувствуя, как её вдруг прошиб пот, а лицо заливает жаркая краска.
Магда чуть театрально откинула голову и, выпучив глаза, ахнула.
— Ах, милочка, прости, прости, прости! — Она прижала руки к груди и от души рассмеялась. — Господи, б этом мире, который вертится, немудрено запутаться. Ведь ты же за деньгами, а я, дурочка, туфли. Тьфу! Закрутилась баба, совсем закрутилась.
Она вдруг нахмурилась и озабоченно закусила губы.
— Что же мне с тобой делать? Ты понимаешь, детка, наличных-то сейчас нет. Как же нам быть?
Николай, пожав плечами, выпил. Надюха окаменело смотрела на розовую ажурную коралловую ветвь, которую держал в лапах фарфоровый медвежонок, сидевший за стеклом на полке серванта.
— Наличных нет и пока не предвидится, но вот если бы ты захотела, — задумчиво проговорила Магда и, поднявшись, поманила её за собой в спальню. — Пойдём-ка, кажется, я кое-что придумала…
Из этой же "стенки" она достала свёрток, аккуратно запакованный в полиэтиленовый мешок. Развязав капроновую тесьму, она вынула из мешка тёмно-вишнёвый стаканчик с золочёным ободком посередине.
— Ультра глоу липстик, девять, ройял велвет, — прочла она надпись на этикетке. — Английская губная помада. Светлый коралл. Сорок тюбиков, по семь пятьдесят — это как раз три сотни. Ведь вам надо триста?
— Четыреста бы, — смущённо, не догадываясь ещё, куда клонит Магда, сказала Надюха.
— Ага, значит, — Магда закатила глаза, крутанула ими туда-сюда и выдала результат: — Пятьдесят три, пятьдесят четыре штуки. Ну, дать?
— А что с ними делать? — растерянно спросила Надюха. Голос её дрожал, дрожали и кончики пальцев, когда она прикоснулась ими к вискам.
— Чудачка! В "Пассаже", в любом туалете наконец, да где угодно. За один вечер с руками оторвут. Можешь и не по семь пятьдесят, это я по курсу тебе даю, а ты смотри, как пойдёт, может, и по десятке. Всё, что выше, — твоё. Ну, как?
И не дожидаясь ответа, она стала вытаскивать из пакета тюбики помады и, считая про себя, складывать ровными штабельками по десять штук.
— Шестьдесят — для ровного счёта, — сказала она, придвигая Надюхе по лакированной поверхности стола всю горку тёмно-вишнёвых стаканчиков. — Четыреста пятьдесят. Отдашь потом. Можешь по частям. Давай сумку.
Надюха медлила в растерянности, брать или не брать всё это богатство, и Магда вдруг прикрикнула на неё:
— Не будь дурой! Тащи сумку!
Когда помада была завёрнута в газету и уложена на дно Надюхиной сумки, Магда строго сказала:
— Не вздумай выносить сразу всё — лучше по пять-шесть штук. В случае чего скажешь: была в Москве, купила по случаю, но, дескать, тебе не подходит — цвет не тот. Поняла?
Надюха понуро вздохнула, как бы смиряясь перед Магдиным напором, но за вздохом этим скрывалось ещё нечто такое, что вывело Магду из себя.
— И не вздыхай, не жмурься! — закричала она, побагровев от возмущения. — Подумаешь, чистюля! Хочешь жить, умей вертеться, милочка! Думаешь, мне так просто эти рублики даются. На одной святой воде каши не сваришь. Бери, и без гримас! А то отберу, — пригрозила сна уже отходчивым тоном.
Николай хотел, чтобы Надюха выпила "посошок", но она отказалась наотрез и, озабоченная, расстроенная, заспешила домой. Действительно, было уже поздно, а ей надо было ещё забежать к своим, взять Оленьку, поговорить с матерью, а может быть, и с самим отцом насчёт денег. С виноватой улыбкой она прижалась к Магде, испытывая и благодарность за помощь, и смятение от ощущения чего-то нечистого, зазорного, неотвратимо нависшего над ней. Магда небрежно потрепала её по плечу и подтолкнула к двери:
— Давай, детка, жми по холодку — хвост дудочкой!
В трамвае, по дороге к родителям, Надюха прикидывала так и сяк, думая об одном и том же, и ей вдруг пришёл на ум простой выход, по крайней мере — отсрочка: она решила держать помаду до самого последнего момента и пуститься в торги лишь в самом крайнем случае. Такое решение сразу просветлило ей настроение, и она вздохнула с облегчением: авось как-нибудь выкрутятся и без помады.