Страница 34 из 76
В тёмном, ободранном, пахнущем кошками подъезде они вошли в квартиру на первом этаже, и женщина подвела её к двум спорившим мужчинам. Один из них — небритый, в замызганной рабочей робе и сапогах — кричал, размахивая руками, другой — в болоньевом плаще, видавшем виды, и сине-буро-малиновом берете лепёшкой — монотонно возражал, упрямо склонив набок голову. Первый, как вскоре выяснилось, был бригадир Пчёлкин, второй — прораб Ботвин. Женщина бесцеремонно вмешалась в их разговор и, показав на Надюху, сказала, что вот привела работницу. Разговаривал с ней прораб вежливо, по-интеллигентски обращаясь на "вы" и внимательно, терпеливо выслушивая сбивчивые ответы. Пчёлкин смотрел на Надюху с каким-то жалостливо-презрительным выражением на своём костистом, измождённом лице. Ботвин неторопливо, основательно объяснил Надюхе, куда пойти, к кому обратиться, какое написать заявление и какие иметь при себе документы. Когда Надюха, довольная таким внимательным подходом, распрощалась с прорабом и бригадиром, женщина, приведшая её, вывела Надюху во двор и на прощанье сказала: "Устраивайся, не пожалеешь. У нас народ хороший, не ханыги". Эти слова развеяли последние сомнения, и в тот же день Надюха сходила в РСУ, оттуда — в трест. Её направили на курсы с отрывом от производства, после которых уже как маляр она была поставлена на отделку квартир в доме на Фонтанке, в комплексную бригаду Пчёлкина. После того дома было ещё два, тоже на Фонтанке, в том же районе, а потом бригаду перебросили на отделку фасада казармы — тут-то она и познакомилась со своим Серьгой. Тропка, на которую её качнуло от слов Ивана Григорьевича, стала дорогой её жизни, её судьбы.
Первую остановку Магда сделала возле Фрунзенского универмага. Надюхе она кинула небрежно через плечо: "Извини, детка, я сейчас". Ушла с сумкой, вернулась с пакетом. Потом была остановка у парка Победы — парикмахерская. Там её ждали, её личный мастер освежила ей причёску. Пакет остался в парикмахерской, вместо него появилась коробка, завёрнутая в газету.
В большом гастрономе напротив станции метро Магда накупила полную сумку продуктов, и с этими продуктами они заехали к Магдиной бабушке, одинокой больной старушке, в которой Магда души не чаяла и заботилась о ней куда с большей любовью, чем родная дочь старухи, то есть мать Магды.
Тут у Магды была целая драма, об этом знало всё управление: когда-то бабушка жила в прекрасной однокомнатной квартире в Новой Деревне, но матери Магды зачем-то потребовались деньги, и она заставила старуху совершить обмен с компенсацией: старушка переехала в коммунальную, шестикомнатную квартиру, а денежки за обмен получила мать Магды. Магда в это время была ещё замужем за своим лётчиком и жила далеко на востоке. Когда после развода она вернулась в Ленинград и узнала о махинации, то устроила страшный скандал, пыталась опротестовать обмен, но где там — старушка осталась в тёмной комнате с окнами в колодец. С матерью Магда прекратила всякие отношения.
Далее они заезжали в какие-то дворы возле кинотеатра "Меридиан" и на Авиационной улице, причём Магда предварительно звонила из автоматов, а уж потом нагружалась сумками и тащилась по одной ей ведомым адресам. При этом она никак не комментировала свои отлучки.
Около восьми вечера, накрутив по счётчику червонец с мелочью, они выгрузились у Магдиного дома, напротив Варшавского вокзала.
— Ох, будет мне сейчас! — с беззаботной весёлостью сказала она, кивнув на свои окна. — Коленька вчера с моря, а после праздников снова в рейс — из дому не отпускает…
Она засмеялась, подмигнув Надюхе, — во рту её в самых углах изящно засияли золотые коронки.
По узкой и тёмной лестнице со стёртыми ступенями они поднялись на пятый этаж. Им тотчас открыли — Коленька собственной персоной. Муж не муж, друг не друг — залётный, прибившийся на время приятель из разряда тех, кто появляется странно, без предупреждения и исчезает внезапно и надолго. Правда, Коленька был более-менее определён в служебном отношении: он плавал, "ходил в загранку", как он сам выражался. Отлучки его были объяснимы и закономерны, но возвращения его в эту квартиру, к ней, Магде, казались ей повторением одного и того же чуда. Он никогда ничего не обещал, не заводил никаких серьёзных разговоров об их отношениях, но, возвращаясь из очередного рейса, первым делом шёл по уже протоптанной дорожке, нимало не заботясь, что за эти полгода, или чуть больше, сталось с его Магдой. Как сама Магда не раз говаривала то ли в шутку, то ли всерьёз, их объединяет только дело — никаких чувств нет и быть не может: он привозит "товар", она помогает реализовать. Не без некоторой собственной выгоды, разумеется. Этого она никогда не скрывала, хотя и не очень-то афишировала свои торговые успехи.
Магда занимала две смежные комнаты в пятикомнатной квартире. Обшарпанный, сумрачный коридор зигзагами, стены увешаны рухлядью, заставлены ободранными шкафами, с антресолей свешиваются какие-то тряпки, ленточки, верёвки, но зато комнаты Магды сияли, как драгоценные камни в куче мусора. Хрусталь, бронза, старинный фарфор. В одной комнате, — ковёр на стене, ковёр на полу, столовый гарнитур под орех, в спальне — комбинированные шкафы "стенкой". В раскрытом баре переливчато блестят толстостенные флаконы резного стекла, бутылки с заморскими винами и ликёрами, сверкают хрустальные фужеры, стаканчики из тонкого серебра. На полках камни, переливающиеся радужными огнями, огромные раковины, фарфоровые рыбы, вазы, разлапистые ветки кораллов.
Сам Николай — тоже как герой заграничных боевиков: одет в фиолетовые джинсы с пуговицами вдоль бёдер, затянут широким ремнём с позументными украшениями — невозмутим, даже меланхоличен. Белая трикотажная майка с женской головкой на груди — в обтяжечку, играет каждый мускул. Крепок, жилист, силён моряк. В прошлый раз, когда Магда затащила к себе в гости Надюху и Сергея, он показывал корабельный фокус: брал двадцатикопеечную монету и гнул углом между тремя пальцами. Сергей тоже не слабак, но пробовал — не получалось. А Николай снисходительно усмехался и доставал новую монету — дескать, смотри, как надо: легко, с улыбочкой. Правда, после второй монеты он сделался красно-медным — на мощной шее, на жилистых руках, покрытых ровным нездешним загаром, стал заметен нежный золотистый пушок. Пушок этот больше всего и поразил тогда Надюху — не сам фокус, не сила моряка, а этот какой-то детский и беззащитный пушок. Таким вдруг по-мальчишески наивным и хвастливым показался ей морячок, что Надюхе стало почему-то жалко его.
Едва вошли, Магда вспомнила, что надо кому-то позвонить, и, плюхнувшись в кресло, подтянула к себе телефон. Николай, чуть под хмельком, вальяжный, лениворазвинченный, выкатил из угла столик на колёсиках, небрежным жестом сдёрнул большую белоснежную салфетку и указал Надюхе на тахту — дескать, садись. На столике — коньяк, минеральная, яблоки в вазе, конфеты, лимон кружочками. Надюха простодушно всплеснула руками: "Ого! Шик!" Николай разлил коньяк по рюмочкам, минеральную — по фужерам, подошёл к стене и, не обращая внимания на то, что Магда уже начала с кем-то разговаривать по телефону, выдернул телефонную вилку из розетки. Магда с удивлением повертела умолкнувшую трубку, рассмеялась и бросила на аппарат.
— Не переносит, когда я кому-нибудь звоню, — сказала она, подсаживаясь к Надюхе. — Считает, что, когда он на берегу, всё должно остановиться и стоять, как при полном штиле. Но, милый мой, колесо истории вертится непрерывно, и кто-то должен крутиться вместе с ним.
— Крутись, пока я в море, — насмешливо ответил он.
— Но колесо не может останавливаться!
Они неотрывно смотрели друг на друга блестящими глазами, и Надюхе сделалось неловко, она почувствовала себя лишней, мешающей им.
— Не сердись, но мне пора, — сказала она, притронувшись к руке Магды.
— Ах, да, да, — спохватилась Магда.
Николай протянул Надюхе полную рюмку и фужер с минеральной.