Одесситки

Это случилось поздней осенью. День выдался пасмурный, холодный, северный ветер, как скаженный, носился по улицам города. Особенно это ощущаюсь в нашем «новом» районе. Большие свободные пространства позволяли резвиться ветрам на полную катушку. Лилька, как всегда, зашла за мной, и мы, получив от бабушки завтрак, понеслись на остановку. К 6-й станции Большого Фонтана трамвай приползал набитый по самое никуда. В летнее время выручали старые немецкие трамваи с прицепами, их одесситы обожали. Могли на спор ждать их часами, дело в том, что они были «открытыми», т. е. одни металлические ограждения без окон и дверей, металлические сиденья. Летом ездить на них было сплошным удовольствием. Единственный недостаток и, надо заметить, немаловажный, они безумно тарахтели всеми своими металлическими деталями одновременно. Уже на 6-й станции слышно было, что к 7-й приближается Фонтанский любимчик. Ещё этот трамвай уж очень не любил чересчур любопытных пассажиров. Несмотря на то, что на каждом окошке красовалась табличка «Не высовываться из окон» и постоянные напоминания кондукторов с красочными описаниями, как на той неделе вот такой же, как и вы «умный», выставил свою голову с длинным носом, так её и потерял — хрясть об столб — и нету, а мне за вас отвечать. Шо вы там не видели? Ага, уже локоть зацепило, так вы от тут и сходите, как раз остановочка «Поликлиника». Подлечат там, может, поумнеете, а то из-за таких премии не дождёшься.

И так весь маршрут кондукторской неумолкаемой трескотни, перекрикивающей даже скрежет ползущего из последних сил летнего одесского трамвая — единственной отрады и надежды жителей Фонтана добраться до города. Но осенью открытые трамваи с маршрута снимали и отправляли в депо, каждый год уверяя одесситов, что они своё отжили и больше на линию не выйдут. Но, как всегда, неожиданно в Одессу врывалось лето, и в виде исключения и по просьбе одесситов, из-за «непредвиденного» в этом году количества отдыхающих, «подпаянный, подмазанный, подкрашенный» ветеран приступал к своим обязанностям в очередной «последний» год. Осенью оставалась одна надежда на автобус. Нам надо было выходить на 3-й станции Фонтана, а это значит, что сзади втискиваться в автобус ни под каким видом нельзя. Пассажиры на следующих остановках утрамбуют тебя так, что ты окажешься, помимо своей воли, в середине вагона. Попробуй теперь выбраться. Вынесут только со всеми остальными не раньше, как на конечной остановке. Никакие вопли, что тебе надо выйти на следующей, никто не поймёт, всё бесполезно.

Пользуясь ежедневно трамваями в любое время года, я научилась ориентироваться в любых ситуациях. Но, случалось, что и я попадала в сугубо одесские приколы. Тёплыми летними днями-вечерами жители выносили стулья, табуреты, скамеечки на улицу, располагались возле своих окон и пили чай на свежем воздухе. С появлением первых телевизоров эта традиция приобрела всеобъемлющий характер. Если раньше на подоконниках стояли радиолы, проигрыватели, которые гремели на всю округу, то теперь их место стали занимать телевизоры. Вокруг окна с телевизором, обращённым экраном на улицу, в первом ряду сидели хозяева, следом соседи и близкие друзья. А уж дальше всё зависело от телевизионной передачи.

По улице Свердлова (бывшей Канатной) проехать трамваем нужно было во что бы то ни стало до начала футбольного матча. Иначе хана. Но если ты попал, то сиди и не дёргайся, а главное, не пикай ни под каким видом, иначе нарвешься на «ласковые» слова болельщиков. У них начинается серьёзное обострение болезни под общим названием — футбольный фанат. Эта болезнь удивительно заразна в нашем городе. Одесские болельщики штурмом брали все виды транспорта, двигающегося в сторону стадиона. А как же, сегодня играет одесский «Черноморец»! Ставки на Соборке уже сделаны, каждый знает, с каким счётом закончится этот незабываемый матч. Итог один, спроси у любого — только наша победа!

Чем ближе к стадиону, тем уверенность в ней растёт безоговорочно. Трамвай пропускал эту лавину людей, которые стекались с близлежащих улиц водно полнокровное русло, направляющееся в Парк культуры и отдыха имени Тараса Григорьевича Шевченко. Пассажиры безропотно сидели на своих местах, пережидая, пока поток схлынет или получится разрыв и можно ехать дальше. Самыми спокойными были те, кому «до конца», у кого был с собой груз — пара увесистых кошёлок или авосек. У меня всегда был с собой приличного веса груз и, как всегда, либо роман, что чаще, либо учебник, тогда меня взглядом уважала кондукторша.

Из стоящих на окнах телевизоров в полную силу имеющихся в наличии у ТВ децибел звучали позывные начала футбольного матча. Перед первым же таким окном трамвай опять замирал. Вагоновожатый выскакивал на одну минуточку, только узнать, кого выпустили на поле. Правда, возвращался быстро, на ходу информируя оставшихся пассажиров о составах команд. Дальше он с крейсерской скоростью несся к следующей остановке, не доезжая или переезжая таковую, в зависимости от очередного окна с ТВ.

Следующее окно бельэтажа напоминало блюдце с вишнёвым вареньем, случайно оставленное в нашем палисадничке летом на столе. Всё оно было облеплено мухами и трутнями, которые уже наполовину плавали в нём, а другие сидели на их спинах. Пассажиры трамвая оказывались в самом выгодном положении: сверху видно было лучше всех, только ничего не слышно. Водитель, устроившись на верхней ступеньке, комментировал происходящее на экране. Протестовать, высказывать своё мнение, что транспорт создан для того, чтобы ехать, было бесполезно. К нашему водителю присоединялись следующие за нами водители и кондуктора. Протестующие получали в свой адрес всегда один ответ: «Не хотите смотреть, не надо, берите такси, если вы такие умные. Электричества на линии нет! Трамвай дальше не пойдёт!»

На этом страдания пассажиров отнюдь не заканчивались. Не дай Бог, встречный трамвай будет вести такой же болельщик, как и этот. Тогда хана полная. Они будут друг другу кричать, что удалось увидеть, кого заменили, на какой минуте кто и как забил. И так до самого Куликова поля. В день футбола, особенно когда «Черноморец» играл со СКА, в Одессе ничего важнее не могло происходить. Оставалась одна надежда, когда играли с иногородними, чтобы нам забили гол, но эту мысль никто в трезвом уме и при полной памяти никогда вслух не произносил.

Такое предательство могло дорого стоить. Но когда такое случалось, на радость не помешанных на футболе пассажиров, сразу появлялось электричество. Всю злость водитель вымещал на старом трамвае. То он нёсся вскачь, по не вплотную прилегающим рельсам, то возносился над ними, пытаясь лететь. А тормозил и срывался с места трамвай так, что если кто не держатся обеими руками, мог пролететь через весь вагон, не собрав собственных костей. Все пассажиры сидели притихшие, крепко держась руками и упираясь в пол ногами, понимая, сколь большое горе у водителя.

Все, что думают о нем, высказывали, выйдя, наконец, на своей остановке. В выражениях не стеснялись. Тут уже, стоя на твёрдой почве, и водитель, и кондуктор, и всё одесское депо должны были отправиться в труднодоступный путь по известному адресу, обозначаемому тремя буквами. Но произносили все это, отойдя на приличное расстояние от трамвая. У вагоновожатого в руках всегда был весомый ответный аргумент в виде чугунной кочерги, которой он чистил рельсы, если те засорялись.

Что такое болельщики футбола, знала вся Одесса. Их клуб под открытым небом размещался на Соборной площади и назывался «фанаткой». После революции сам собор взорвали, но площадь по-прежнему одесситы называли Соборной. Удивительно, как удалось уцелеть на ней памятнику Воронцову. Все гиды с наслаждением декламировали стихи Пушкина, посвящённые этому, по мнению моей бабки, благородному мужу России. «Полуподлец, полунаглец, полуневежда, но есть надежда, что будет полным наконец». На месте храма летом бил фонтан, а зимой устанавливали ёлку. От фонтана до памятника Воронцову и располагалась знаменитая «фанатка». В любое время года, проезжая мимо трамваем, можно было наблюдать эту оживлённую толпу, в основном мужчин. Но встречались среди них и выдающиеся представительницы прекрасного пола. Или, как их считали все, подстрелянные или «больные на всю голову» и «за ними скучает «Свердловка» — так называют в Одессе психиатрическую больницу.