Страница 4 из 11
- Кто это, интересно? - приподнялся я, гля нул одним глазком и сам сунулся под простынку. Вот только этого счастья мне ещё недоставало...
Во дворе отделения медленно сползал с могучего коня дородный боярин Бодров, мой главный враг по думской фракции. Это шутка. На самом деле он не главный враг, потому что вся боярская дума меня на дух не принимает. Просто гражданин Бод ров у них главный по возрасту, богатству и имени тости рода. А вот по уровню развития мозга лично я бы ему и управление курятником не доверил, не то что в думе законотворчеством заниматься...
- Никитушка, ты уж полежи ещё минуточку, дай честному боярству от смерти сыскного воеводы удовольствие огрести. Мы им потом сюрприз устроим...
- Бабуль, вы только побыстрей их отсюда вы проводите, пожалуйста, а?
Ответить Яга не успела, потому что в дверь вва лился грузный боярин Бодров. Судя по агрессивно му перегару, которым можно было насмерть тра вить даже не убиваемых тапкой тараканов, мои по хороны этот тип начал праздновать ещё вчера...
- Здорова была, хозяюшка, - вежливо прогу дел он, потому как за невежливость Баба-яга кара ла строго. - Слыхали... ик, горе у вас? Сыскной воевода... ик!.. да вроде как богу душу отдал?
- Да тебе-то что с того...
- Как что?! Я ить... ик!.. удостовериться пришёл. Всей думой боярской... ик!.. направлен с соболезнованиями... - Он, тяжело перевалива ясь, подошёл ко мне, встал рядом, видимо при сматриваясь.
Я затаил дыхание. Да я и так от его амбре дышал через раз...
- И впрямь... ик!.. опочил участковый. Пани хиду-то в каком... ик!.. храме заказали?
- Тем отец Кондрат озабочен. - Бабка решите льно отодвинула нехилого боярина в сторону, и я осторожно выдохнул.
- Соб... ик!.. соболезную-у... - Судя по трём глухим ударам и одному звонкому, Бодров от души перекрестился. - Свечу пудовую жертвую-у... ик! И от всей думы камень могильный, пудов на шесть! Чтоб уж... наверняка... Прощевай, хозяюшка, пой... ик!.. ду ужо. Ждут меня в кабаке, помя нем... ик!.. безвременно усопшего... ик! Празд ник-то како... тьфу ты! Горе, горе, говорю... ик!.. какое, а?!
Уходил он танцующей походкой, едва ли не вприсядку, шепча: «Всё ж таки есть Бог, есть!» А во дворе отделения ещё и счастливо обнялся с дву мя сотоварищами, облобызал обоих в щёки, и вся троица, заломив высокие боярские шапки набек рень, пошла за ворота обмывать скорбное событие.
- Кто ещё в курсе, что я помер?
- Дык, Никита Иванович, - радостно открыл рот доселе молчавший Митя, - почитай весь город рыдает! Простой люд на базаре волосы рвёт, тор говля встала, бабы воют, мужички виноватого ищут, на царский терем кулаками грозят...
- А царь-то им чем не угодил?
- А не пособолезновал прилюдно!
- Так, - обернулся я к Яге, быстро сложив в уме дважды два. - То есть Горох-то на самом деле знает, что я живой?
- Государю врать не осмелилась, - скромно потупилась наша домохозяйка. - Был он тут око ло тебя вчерась. Велел мне про выздоровление твоё помалкивать.
- Уже спасибо. Но это не помешало вам взять с него деньги?
- А он зато с меня слово взял крепкое, ежели оклемается участковый, так чтоб в сей же миг к нему прибыл!
- Вот прямо сейчас, да? - криво улыбнулся я, вставая с Митькиной помощью. - Что ж там у него такого сверхсрочного? Ну исключая его брачные фантазии обо мне и царевне...
Яга развела руками. Думаю, на тот момент она и сама не знала, на что мы подписываемся, отправ ляясь по очередному царскому вызову. С другой стороны, если б и знала, что бы это изменило? От казались бы мы, что ли?! Нет, нам в помощи нико му отказывать нельзя, мы - первое и единствен ное отделение милиции на всё Лукошкино. Да и на всё наше царство-государство в целом другой ми лиции, увы, нет...
- Митяй, запрягай телегу. Опергруппа, на вы езд! - громко приказал я, закашлялся и ничком рухнул обратно в подушки. Голова ещё кружи лась, и ноги были как ватные.
Ох, мать моя прокуратура, чем же меня тут так траванули-то, а?!
- Никитушка, - сразу кинулась ко мне баб ка, - ты тока не спеши, ты сейчас ровно зайчонок новорождённый - ни сил, ни умишка. Ну да мы сейчас это дело живо поправим...
Как понимаете, дальше всё было словно в сказ ке. Яга только хлопнула в ладоши, как в горницу вбежал счастливый Фома Еремеев, обнял меня, не скрывая слёз, и доложил, что баня истоплена. Митя на руках унёс меня в нашу маленькую бань ку, вымыл, выпарил, отхлестал веником, отпоил квасом, переодел в чистое бельё и так же на руках вернул в дом. В горнице уже был накрыт стол. Са мый скромный, больничный, видимо, есть сразу много и всякого мне было нельзя.
- Вот, Никитушка, бульончик куриный с суха риками пшеничными. Вот кашка овсяная на воде, тоже желудку весьма пользительная. Вот и чаёк слабенький, медку немного, ну и наливочки гло ток... Она непростая, она на сорока травах насто янная, в ней сила великая бродит, она и мёртвого из гробу поднимет!
Ну что тут скажешь? Меня с её наливки едва опять навзничь не уложило, алкоголь же всё-таки. Поэтому я весьма смутно помню, как меня одели в мою милицейскую форму, вывели во двор, уложи ли на солому в телегу и засыпали сверху аромат ным сеном. В ногах у меня угнездилась Баба-яга, младший напарник взялся за вожжи, и рыжая ко была тряской рысью повезла всю нашу слаженную опергруппу через весь город на царский двор.
Еремеев хотел было послать с нами десяток стрельцов в охрану, но бабка отговорила. Типа по дозрительно, что её одну столько мужиков в форме охраняют, да и рожи у наших слишком уж счаст ливые. Пущай уж лучше в отделении друг на дружку лыбятся, а ей надобно вплоть до Горохо вых палат скорбное выражение лица пронести, как траурный платочек, и не забывать слезу горю чую на дорогу пыльную смахивать...
- Выйду я на улицу, гляну на село, девки гуля ют, и мне... развлечение, - со всей дури, во всю глотку завёл было Митя, но, получив от Яги клю кой по затылку, опомнился: - Извела-а меня-а кручина, подколодная-а змея-а...
На последних двух словах он сделал заметный акцент, за что словил и во второй раз.
Телега свернула к базару, и я, лёжа в духмяном сене, с тихим удовольствием прислушивался к громким стонам общенародной скорби.
- Какого человека не уберегли, а? Не защити ли, не спасли от беды неминучей... Эх, да что мы за люди после этого?! Пошли, что ль, выпьем?! А то уж и поджечь хоть что-нибудь хочется или поло мать, от широты души...
- А я ить говорил, что милиция энта не от Бога! Когда, значится, полотенцем жена меня била, так ей ништо, а как я её оглоблей, так мне, значится, пятнадцать суток, да?
Далее последовал звук глухого удара, вроде как если на чью-то пустую голову опустили мешок с песком. Критика в адрес милиции прекратилась одномоментно.
- Ой, и прости ж ты нас грешны-ых! Ой, и не слушай мужика моего-о! Ой, он как выпьет, так дурной, чего только про родную жену не навыду-мывае-эт! Ой, и не била ж я его, чё ж у меня, совес ти нет? Так, придушила слегка полотенчиком...
- Охолонись, бабы неразумные! Ишь развы лись, как на похоронах, а ить ещё и не вынос. Успе ете потом наголоситься, дуры мокрохвостые! Дайте и мужику грубую слезу пустить. Ой-й, и на кого ж ты нас покинул, Ива-а-ны-ы-ыч...
Наш народ, российский. Ничего за века не меня ется. Я почувствовал, что краснею даже под слоем сена. Что тут будет, когда из отделения появится официальная информация о том, что я жив-здо ров, даже подумать страшно. Лукошкинцы либо весь город разнесут от радости, либо меня раздавят от избытка чувств. Обе перспективы выглядели вполне логичными, а потому не радовали. Но хуже всего оказалось другое...
- Бабуленька экспертизная, не откажись при нять окорочок копчёный за упокой души раба бо жьего участкового!
Мне в ноги рухнуло что-то тяжёлое. То есть око рочок отнюдь не куриный. Скорее какой-то свинье крупно не поздоровилось.
- Спасибо на добром слове, - со слезой в голосе отозвалась Яга. - Ужо я-то небось той доброты во век не забуду. Бог даст, сочтёмся...