Страница 11 из 11
От такого предложения скандальный дьяк обе зумел окончательно, ударившись в абсолютно не контролируемую истерику:
- Спаси-тя-а! Помоги-тя-а! Матерь Божия, За ступница, Царица Небесная, умоли Сына Своего, Иисуса Христа, избавить мя от призрачной напас ти, коя меня на кол посадить грозит-ца-а!
Горох кинулся за ним в надежде догнать и обра зумить кулаком по затылку, а я, не тратя драго ценного времени, зажёг зелёный огонёк свечи и по пытался за оставшиеся секунды хоть как-то осмот реть место преступления.
На первый взгляд Яга всё описала правильно: стеклянная витрина, или хрустальный гроб, была взрезана алмазом. Смущала толщина стекла - полтора-два сантиметра. Какой же должен быть камень, чтобы одним движением вскрыть витри ну, как консервную банку? На стекле видимых от печатков пальцев не было. Никаких упавших во лосков, брошенного воровского инструмента, за бытых в спешке вещей, подозрительных следов на полу, кроме...
- Это что ещё за чертовщина?
Ближе к дверям, чудом не затоптанный всеми, кто здесь толкался вчера и сегодня, виднелся чёткий отпечаток раздвоенного копытца!
- Либо это очень крупная свинья, либо... - призадумался я, когда в комнату ворвался запы хавшийся царь.
- Уходим, Никита Иванович, дьяк психован ный по двору кругами бегает, орёт, что мёртвого царя в подвалах видел!
- А вы... а?! - пискнул я, видя, как под его са погом исчезает тот самый подозрительный след и последняя улика.
- Да что ж ты встал, ровно пень берёзовый?! Бе жим же!
Горох почти волоком потащил меня по коридо ру, потом направо, потом налево, ещё раз направо и тайными переходами вывел к забору.
- Пресвятые угодники! - дружно перекрести лись еремеевцы, когда мы оба неожиданно выско чили из калитки перед самым их носом.
- Не святые и не угодники, - чётко поправил я. - Но в целом задание выполнено, тема для размышления есть, рабочая версия тоже. Вы с нами?
- Нет, мне в опочивальню, хватятся, поди, ско ро, - помотал бородой царь. - Сроку даю три дня.
А до того момента об воскрешении и думать не смей! Найди вора, сыскной воевода-а...
Я хотел ему ответить, но не успел. Еремеев не удержался первым, фыркнув в кулак. Стрельцы подхватили в голос, потому что удержаться от хо хота при виде сразу двух взрослых мужчин в жен ских ночных рубашках просто невозможно. Даже я ржал, не стесняясь и не стыдясь.
Горох, естественно, вспылил, грозился всех каз нить, что вызвало, столь же естественно, удвоен ный всплеск неуправляемого веселья. Царь плю нул, обещал нам всем показать, но покуда не ре шил что, а потому, подобрав подол ночнушки, ры сью припустил к себе в терем.
Мы же, отхохотавшись, спокойным, размерен ным шагом отправились в отделение. Меня опять завалили сеном, и я чуть было не уснул, пока мы добрались до дома. Парни веселились всю дорогу, и не буду врать, что я на них сердился. Вспоминая себя и Гороха в беленьких «пеньюарах», я всё ещё помирал со смеху. Хорошо всё, что хорошо конча ется.
Увы, не в нашем случае. Ну, я имел в виду, что у нас ничего не начиналось...
- Митька вернулся? - был первый вопрос, ко торый я задал открывающим ворота стрельцам.
- А то!
- Спит уже?
- Наверное, - ухмыльнулись еремеевцы. - Мы ему тулуп в поруб бросили. Так, поди, пригрел ся и спит.
- А с чего вдруг сразу в поруб?
- Дык за драку в кабаке! Никакушного доста вили, а с ним ещё троих. Вроде прибалт какой, бледный, степняк узкоглазый да сын гор с вот такенным шнобелем! Я заскрипел зубами.
- То есть у нас в порубе четверо задержанных?
- Так точно, - радостно осклабились стрель цы.
- А вы в курсе, что один из них - будущий зять царя Гороха?
Бородачи на миг потупились, сдвинули шапки на затылок, а потом дружно решили:
- Лишь бы не Митя, а там... Перед остальными отбрешемся, поди, не впервой!
- Ну, вполне себе милицейский подход, - по думав, согласился я. - Ладно, пусть сидят, жало бы на произвол властей напишут утром, как раз и побеседуем.
- Слушаемся, батюшка сыскной воевода!
Вот и ладушки.
Еремеев лично сопроводил меня в дом, помог снять позорную ночнушку и передал с рук на руки бабке. Яга, отдать ей должное, ни о чём меня не спрашивала, а просто отправила наверх и уложила спать. Подоткнула одеяло, как ребёнку, взбила по душку и даже спела колыбельную:
Баю-баю, баю-бай!
Ну-ка, глазки закрывай.
А не то придёт волчок
И ухватит за бочок.
Дам я волку вдоль хребта,
Хоть силёнка и не та.
Да коленом по зубам,
Но тебя ему не дам.
Такой мальчик дорогой
Очень нужен мне самой.
Баю-баюшки-баю, Дай-кось я себе налью.
Для здоровья, для души, Для хороших снов в тиши. Баю-бай, а ты, гляди, Меня завтра не буди...
...В том, что она себе нальёт исключительно «здоровья ради», я ни капельки не сомневался, а потому уснул быстро и спал без снов. Просто прова лился в тёплую, мягкую темноту и дрых без задних ног, как какой-нибудь сурок-переросток в норке. Разбудить меня можно было бы, наверное, только землетрясением или целенаправленным выстре лом из гвардейского миномёта. Ну если я и преуве личил, то совсем немного, потому что в четыре утра...
- Ку-ка-ре-ку-у-у!!!
Меня плашмя подбросило на кровати, перевер нуло и скинуло на пол. Выматериться я не успел, зато успел в ответном прыжке подскочить к подо коннику, схватить лежащее яблоко и с размаху, гандбольным броском, зафинтилить им в прокля того петуха.
Увы, мимо. Пернатый гад-будильник научился уворачиваться, а других снарядов у меня под ру кой не было. Пришлось, скрипя зубами, признать своё поражение, посыпать голову пеплом (фигура льно), два раза укусить подушку (реально) и, быст ро одевшись, побежать по лестнице вниз, жалова ться Яге.
- О, Никитушка проснулся, - радостно улы баясь, приветствовала меня разрумяненная баб ка. - А я тебе с утра кашу гречневую запарила, с медком да молочком!
- Петуха хочу, - глухо попросил я, прекрасно осознавая, что ничего мне не светит.
И не то чтоб Яга как-то неправильно меня поня ла, просто этот петух у неё какой-то любимчик. Орёт ни свет ни заря, клюётся, кур третирует, кота Ваську лупит периодически, мне спать не даёт, и всё равно ему всё сходит с рук. Или с крыльев? Ско тина он, убью когда-нибудь. Зуб даю, сам сяду, но его убью...
- А ты кушай, кушай, сокол ты наш ясный, - привычно игнорируя любые мои намёки на петушатину, суетилась вокруг стола бабка. - Ты ить в курсе, что Митенька наш, добрая душа, вчерась пострадал безвинно?
- Нет. Стрельцы сказали, что он там подрался в пьяном виде?
- Врут! Врут, охальники! Вот я их ужо поме лом!
- То есть он не пил? - уточнил я, берясь за ложку. - Не пил, не дрался и в поруб сам полез, просто из чувства политической солидарности с за держанными иностранцами?
- Да... нет... ну, не... - стопорнулась глава эк спертного отдела, не зная, с чего начать, и вывер нулась чисто по-женски: - Вот не любишь ты его!
- Факт. Я только девушек люблю. Брутальные крестьянские парни не в моём вкусе.
- Не любишь, наговариваешь почём зря, а ить мальчишечка старался, как мог.
- Когда самогонку квасил или когда женихов царевны Марьяны под столом мутузил?
- Не он энто, Никитушка, не он!
- Тогда кто? - Я вопросительно выгнул бровь.
- А ежели и он, - окончательно запуталась моя домохозяйка, промакивая платочком слезу и гордо выпрямляясь у печки, - дак не за-ради себя пил да дрался, а нашего отечества честь храбро защищаючи!
Я чуть не поперхнулся горячей кашей. Вооб ще-то Баба-яга у нас старушка мудрая, в дешёвых патриотических пиар-акциях не замечена, вместо мозгов у неё не опилки... Тогда что здесь за депу татский цирк творится?
- Не понял...
- Да я тебе вот прямо сейчас и объясню, - чуть не плача, завелась она. - Митенька наш, по твое му приказу начальственному, за тремя женихами приглядывал. Ну и принял чуток... чтоб подозре ний у окружающих не вызывать. Потом поближе подсел, потом к разговорам ихним прислушался, по твоему же заданию! А уж как они трое вдруг на чали наше Лукошкино всякой грязью поливать да про самого царя насмешничать, тут и не сдержа лось сердце ретивое. Да ежели б они при мне такие слова говорить стали, я б их сама... чего под рукой было, тем бы и накрыла!
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.