Авгур

Я авгур, а, значит, имею дело с грядущим во всех его проявлениях. Прозрения бывают на сотни лет, а бывают и на доли секунды. Просто в последнем случае их никто не успевает осмыслить — да и зачем? Разум здесь вообще не участвует, а вот тело при должной тренировке реагирует правильно.

Я отклоняю голову и, тем самым, меняю будущее — метательный нож проходит левее, едва коснувшись моих волос. Но у работников Тихой Гильдии запас клинков так быстро не иссякает. Противник разрывает дистанцию и наносит удар кинжалом. Он целит в сердце, но я успеваю сместиться вправо и, выхватив свой кинжал, вонзаю ему под ребра. Тут же прогибаюсь назад и лишь затем понимаю, зачем это было нужно, — прямо перед моим носом мелькает еще одно блестящее лезвие. Это вступил в дискуссию душегуб, ранее отоваренный по лбу. Видя, что бросок не дал результата, он взмахивает клинком, зажатым в другой руке, но я уже отступил на шаг. Еще один взмах, еще. Он движется удивительно быстро, но я все равно опережаю его на миг. А потом моя рука сама собой поднимается и вгоняет кинжал ему под нижнюю челюсть.

Он валится на пол. Я быстро оглядываюсь. Схватка продолжалась, от силы, пару секунд, к тому же, никто не орал как резаный — хотя резаные в наличии, сразу в двух экземплярах. Я быстро выхожу в коридор и выдергиваю из стены метательный нож, который чуть не попал мне в глаз. Возвращаюсь и закрываю дверь на задвижку. Кровь растекается по полу и сейчас запачкает брюки пленницы, которая лежит на боку. Руки у женщины связаны за спиной. Она молчит — наверно, хочет сообразить, что вообще происходит, но с мешком на голове это сделать довольно трудно.

Я рывком поднимаю ее на ноги. Она пытается крикнуть, но вместо этого выходит мычание — во рту, очевидно, кляп. Потом незнакомка лягает меня ногой. Я уже слегка расслабился после драки и к подобным пакостям не готов. Тихо шиплю от боли — спасибо еще, что удар пришелся по голени, а не по коленной чашечке. Довольно бесцеремонно хватаю даму и переношу ее на кровать — просто потому, что в том углу чище, кровь стекает к другой стене. Не знаю, что ей сейчас пришло в голову, но пленница начинает скулить и брыкаться с утроенной силой. Наверно, мне следует произнести что-то вроде: «Не бойтесь, миледи, все уже позади». Но тут она опять умудряется пнуть меня сапогом, и я сквозь зубы рычу:

— Заткнись и сиди спокойно!

Что поделать, я не аристократ, и временами чувство такта мне изменяет. Сейчас как раз такой случай. Не каждый день приходится резать представителей Тихой Гильдии, которых за глаза называют цепными псами на службе у императора. Так что дама, надеюсь, меня простит. А если даже и нет — плевать я хотел на ее обиды.

Снимаю мешок с ее головы и вглядываюсь в лицо. Да, она хороша собой — и глаза, горящие бешенством, придают ей, пожалуй, особый шарм. Несколько секунд мы смотрим друг на друга в упор, и только теперь я, наконец, замечаю той самый недостающий штрих, который не давал мне покоя. Главную деталь, без которой портрет неполон.

Поняв, кто оказался передо мной, я едва не сажусь от неожиданности на пол.

Черноликая!

Ох, до чего же плохо…

Уже четверть века о них не было ни слуху, ни духу. После той охоты в предгорьях, когда их первую жрицу бросили в клетку, а потом сожгли в столице на главной площади. Остальным без затей отрубили головы. Лорд-хранитель тогда во всеуслышание заявил, что черноликие истреблены подчистую. Но оказался не совсем прав, как я сейчас убеждаюсь. Впрочем, он не первый, кто ошибается таким образом. Черноликие, похоже, неистребимы и способны возрождаться из пепла — если не в прямом, то в переносном смысле. И теперь они, значит, снова выползают на свет.

А лично у меня проблем, похоже, прибавилось. Что получается — двое псов по заданию императора подстерегли добычу, а я их прикончил, вместо того, чтобы оказать посильную помощь. Ай да авгур, ай да чудесная интуиция…

У кого-то, может быть, возникнет вопрос — как же так, предсказатель не смог увидеть, что его ожидает? К сожалению, не все так просто. Прозрение будущего — сложное и кропотливое дело. Осознанное прозрение, я имею в виду, а не рефлекторное уклонение от ударов кинжала. Чтобы извлечь их грядущего ценную информацию, нужна довольно долгая подготовка, которая кому-то покажется колдовством. На самом деле, мы, конечно, никакие не колдуны. Просто адептам традиционной науки не всегда хватает воображения (а чаще — просто мозгов), чтобы оценить наши методы. Впрочем, я, пожалуй, слегка отвлекся — сейчас не время углубляться в теорию.

Строго говоря, по всем законам империи, у меня сейчас один выход — взять девицу за шкирку и тащить к ближайшему посту городской стражи. Сдать ее там, после чего признаться в убийстве псов и смиренно ждать приговора — в надежде, что меня не сразу казнят, а отправят, например, на свинцовые рудники. К авгурам отношение, конечно, особое, и, прирежь я какого-нибудь матроса или даже землевладельца из бедных, дело бы спустили на тормозах. Но члены Тихой Гильдии — особая статья, они неприкосновенны. Здесь уже не отвертишься. Что делать? Только без паники…

Вынимаю кляп и спрашиваю у красавицы на кровати:

— Зачем ты сюда пришла?

— Развяжи мне руки! — она шипит, как змея.

— Отвечай на вопросы. Если я убил этих двух, то тебя и подавно не пожалею. Я знаю, кто ты.

— Правда? — она усмехается и поднимает бровь.

— Правда. Ты черноликая.

Она видит, что я не блефую, и, прищурившись, изучает мое лицо. Потом говорит:

— А ты кто такой?

— Ты не в том положении, чтобы спрашивать. Итак, еще раз — что тебя сюда привело?

— Хотела встретить одного человека. Он здесь живет и должен был ждать внизу. Но внизу его не было, и я поднялась сюда. Едва успела войти, как следом ворвались эти…

Она кивает на окровавленные тела. Их присутствие в комнате ее, похоже, ни капельки не смущает. Хотя, чему я, собственно, удивляюсь.

— С кем конкретно ты должна была встретиться?

— С любовником! — она ухмыляется.

— В этом сарае? Не смеши меня. Если ты заведешь любовника, то он будет жить, как минимум, в собственном трехэтажном особняке. Или, еще лучше, в родовом замке. Повторяю — кого ты искала?

— А если я не скажу?

Смотрю на нее и пытаюсь рассуждать здраво. Ясно ведь, что я оказался здесь не случайно. С какой же целью? На ум приходит только одно — я должен был помешать цепным псам. Чтобы они не смогли поймать черноликую. Бред, конечно, но другого ничего не придумаешь.

Зачем они ее ловят? Чтобы допросить, зачем же еще. У них там есть такие специалисты, что развяжут язык любому. А черноликая, без сомнения, знает много такого, что заинтересовало бы императора.

Однако император ее теперь не получит, потому что вмешался я. Ладно, с этим понятно. Но ведь нам, авгурам, тоже есть о чем с ней потолковать! Жаль только, ближайший храм находится в двух неделях пути отсюда. Как я ее туда потащу? Значит, что — допрашивать прямо здесь? С точки зрения логики, это самый разумный выход…

Я опять вытаскиваю кинжал.

Она вздрагивает и, судя по всему, собирается завопить, но я успеваю зажать ей рот свободной рукой. Говорю тихо:

— Будешь кричать — убью.

Гляжу ей прямо в глаза и вижу, что она поняла. Убираю ладонь, наклоняюсь и перерезаю веревку, что стягивает запястья у нее за спиной. Отхожу на шаг. На ее лице проступает недоумение, но это продолжается лишь секунду. Она моментально овладевает собой и теперь насмешливо улыбается:

— Что, резать связанных совесть не позволяет?

Черноликую нельзя отпускать. Если поймал — веди ее к стражникам. Если не можешь — вгони клинок ей в глаз по самую рукоятку. Это долг любого подданного империи. Но я не обычный подданный. И мои поступки зачастую не подчиняются логике.

— Уходи, — говорю я ей.

Она грациозно встает с кровати и, прищурившись, с интересом меня разглядывает. Потом спрашивает:

— И чем же вызвано такое проявление милосердия?

Я не знаю, что ей ответить. Наверное, я мог бы сказать, что случайностей не бывает. И, раз уж она избежала плена, значит, ей суждено сыграть ключевую роль в дальнейших событиях. А здесь назревает нечто из ряда вон выходящее. Мне чудится натужный скрип шестеренок в неведомом механизме, который мы для краткости именуем судьбой; чудовищное колесо приходит в движение, и никто сейчас не в силах сказать, кого оно раздавит в лепешку. Но поворот уже неизбежен — с того момента, как я, неизвестно из каких побуждений, распахнул дверь ударом ноги.