Шутки в сторону

Последнее замечание, как показалось Ремезову, было произнесено не без доли злорадства.

— Вы хотите сказать, что квартира до женитьбы принадлежала вашему мужу?

Елена Анатольевна облизала узкие губки, в первый раз за весь их достаточно продолжительный разговор она, похоже, соображала, как бы покруглее и половчее выразиться.

— Вообще-то квартира принадлежала покойной матери Ольги и Светланы. Когда Игорь женился на Ольге, теща была жива, именно она его и прописала. Так они все и жили, пока Светлана не выскочила замуж, и, кстати, это у них, видимо, фамильное: прожив с мужем год или два, также выставила его из квартиры. Что касается Игоря, вы же понимаете, он имеет полное право на жилплощадь по закону. Как благородный и в высшей степени порядочный человек, он долго на этом не настаивал, но не может же так продолжаться до бесконечности? Почему мы должны ютиться в четырнадцатиметровой комнате?

— Вы хотите сказать, что предлагали Ольге Черновой размен? — уточнил Ремезов.

— Да, — невозмутимо подтвердила женщина, — несколько месяцев назад. Мы предложили разменяться. То есть не мы, конечно, а Игорь. Она устроила ему истерику, обозвала хапугой. Потом стала настраивать против него дочь, а муж из-за этого сильно переживал. Бедная девочка, уверена, жила в невыносимой обстановке рядом с этими двумя истеричками и блудницами.

— Кажется, сестра Ольги с ними не живет?

— В прямом смысле нет, но что это меняет, если там вся атмосфера от начала до конца порочная?

Ремезов слушал жену Чернова с двойственным чувством. С одной стороны, его более чем устраивала ее словоохотливость, если не сказать болтливость. С другой — он испытывал к ней прямо-таки физическое отвращение: более откровенного, ничем не прикрытого ханжества и фарисейства он давно не встречал. И тут его осенило!

— Елена Анатольевна, — спросил он спокойно, — а зачем вы встречали Катю позавчера вечером у школы?

— Я… я… — Она усиленно заморгала глазами.

Ремезов уже не сомневался, что пробный шар попал в точку.

— Ну конечно, позавчера между пятью и шестью вечера вы встретили Катю Чернову возле школы и о чем-то с ней разговаривали, ведь так?

Елена Анатольевна замялась, потом нехотя согласилась:

— Да, я с ней разговаривала… В общем, меня вынудили обстоятельства… Ну, то, что ее мать тянула с разменом, хотя мы с Игорем подобрали уже несколько очень хороших вариантов. Это даже неуважительно по отношению к нам: мы потратили столько времени, а она даже не пожелала съездить посмотреть! А тут еще позвонила Вероника Караянова и рассказала, что опять застала отца с Ольгой…

— Неужели вы все это высказали девочке?

— А почему нет? Если мать настраивает дочь против отца…

— …то вам позволительно, в свою очередь, настраивать ее против матери, — продолжил за нее Ремезов.

— У меня такое чувство, словно вы хотите меня в чем-то обвинить! — взорвалась женщина. — Нельзя принимать чью-то сторону, не разобравшись до конца.

— Знаете, — честно признался Ремезов, — если говорить откровенно, то вы мне не симпатичны хотя бы уже потому, что скрыли факт своей встречи с Катей, несмотря на то, что знали о ее исчезновении. Но дело не в этом, сейчас меня интересует информация, информация и еще раз информация. Итак, сколько времени вы разговаривали?

— Не знаю… Ну, минут пятнадцать, может, двадцать… — Елена Анатольевна не скрывала раздражения.

— И что потом?

— Мы расстались, каждая пошла в свою сторону. А ночью позвонила Светлана и сказала, что Кати до сих пор нет дома.

— И последний вопрос: вы, конечно, добились своего? После того, что вы ей наговорили, Катя была сильно расстроена и подавлена, не так ли?

В принципе, говорить этого, наверное, не следовало, но Ремезов не мог сдержать клокотавшее в нем негодование.

— В чем вы хотите меня обвинить? — огрызнулась высоконравственная паучиха. — Вы пытаетесь валить с больной головы на здоровую, доказать, что в ее исчезновении виновата я, а не ее гулящая мамочка!

И тут Ремезов высказал предположение, для которого, если честно, еще не было достаточных оснований:

— Чего только люди не сделают из-за пары-тройки лишних метров, некоторые даже способны свести в могилу целую семью.

Ремезов подразумевал известный случай, когда из-за квартиры были отравлены таллием трое детей вместе с их родителями.

— Что-о?! — Тут она уже прямо полезла на стену. — А вот это вам придется доказать!

— Вот именно, — подавил в себе тяжкий вздох Ремезов.

Дверь Ремезову открыла сама Светлана. Открыла и уставилась на него своими красивыми глазами.

— Что-то случилось?

— Случилось, — подтвердил он.

Она посторонилась, пропуская его в прихожую.

— Так что же все-таки? — спросила она громким шепотом.

— Кое-кто держит меня за маленького мальчика, и до тех пор, пока он будет так поступать, пусть лучше на меня не рассчитывает.

Невозмутимость и готовность услышать печальные известия моментально покинули гладкое чело хорошенькой, знающей себе цену стервочки.

— Что-о?! — спросила она нараспев.

— Может, наконец пропустите дальше или у вас гостей принимают в прихожей?

— Проходите, пожалуйста, только потише — сестра наконец заснула. В первый раз за последние двое суток.

— Ноги обо что вытереть? — И, не дожидаясь ответа, Ремезов принялся яростно шаркать ботинками по коврику.

— До дыр не протрите… — Светлана с видимым интересом наблюдала за ним.

«Ну и штучка! Как с ней все-таки Барсуков управляется? — подумал Ремезов. — Впрочем, мне это до лампочки. Ревную я, что ли?»

Он пошел вслед за Светланой, которая, на минуту задержавшись у двери, выходящей в прихожую, комнаты, прислушалась и поплотней прикрыла дверь.

— Прошу, — она пригласила его в большую, обставленную не очень современной мебелью комнату, села на диван, предложив ему кресло. — Я вас слушаю.

— Светлана… как вас дальше?

— Николаевна, — подсказала она.

— Светлана Николаевна, почему вы скрыли, что позавчера ваша племянница разговаривала возле школы с какой-то женщиной? Только не говорите, что вы этого еще не знали. Когда вы явились ко мне вместе с Барсуковым, у вас в сумочке уже лежала фотография, на которой изображена подозреваемая вами особа. Ведь так?

Она сделала слабое движение рукой, видимо, собираясь оправдываться, но он ее перебил:

— Подождите, выслушайте меня до конца, тем более что я говорю об этом только для того, чтобы вы не заврались окончательно. Вы показывали однокласснице вашей племянницы, как я догадываюсь, фотографию Вероники Караяновой, и та ее не опознала. Естественно, как она могла ее опознать, если к школе приходила вовсе не Вероника. К школе приходила нынешняя жена Чернова, понятно теперь?

Ремезов торжествовал, наблюдая, как растерялась Светлана.

— Да, заврались вы, Светлана Николаевна, и по очень банальной причине, чего я, кстати, от вас, презирающей условности, никак не ожидал, — продолжал он, смакуя каждое слово, как чревоугодник вкусное блюдо. — Вы, выражаясь фигурально, не захотели выносить сор из избы, посвящать меня в малопривлекательные подробности жизни вашей сестры. И сделали это совершенно напрасно, потому что не только запутали дело, но и выставили себя в невыгодном свете. Вряд ли теперь я стану вам доверять в будущем. Кроме того, у меня сами собой напрашиваются закономерные вопросы. Вопрос первый: нет ли у вас лично в этом деле каких-нибудь еще интересов, кроме желания найти племянницу? Вопрос второй: вы еще что-нибудь скрываете из фактов, связанных с обстоятельствами ее исчезновения? Например, все ли так тихо и мирно было в вашем уважаемом семействе? Может, девочка попросту от вас сбежала?

Светлана еще не произнесла ни слова, а он уже понял, что ее окончательно достал. От ее былого самообладания не осталось и следа. Перед ним сидела женщина, которую вывели из себя, она нервно вцепилась длинными ногтями в обивку дивана, словно выпустившая когти кошка. Но заговорила удивительно спокойно и ровно.