Шутки в сторону

— Да, я согласна, что поступила не совсем корректно, и, несмотря на веские причины, этому нет оправдания. Но остальное… в чем вы меня обвинили — ужасно. Какие еще там личные интересы?

— О, между родственниками возникает иногда столько разных неприятных моментов, поверьте моему богатому опыту. — Ремезов методично подливал масло в огонь. — Один проклятый квартирный вопрос чего стоит!

— Что? — Ногти на мгновение выпустили обивку, но тут же снова намертво в нее впились. Ремезов даже заопасался, не вопьются ли они при его следующем вопросе уже ему в физиономию.

Неизвестно, чем бы в конце концов завершилась их милая беседа, если бы в комнате не возникла старшая сестрица. Ремезову достаточно было бросить на нее единственный взгляд, чтобы понять, насколько они с младшенькой строптивицей разные.

— Что, что с Катей? — произнесла Ольга одними губами и опустилась на подлокотник дивана.

— Пока ничего не известно, и вряд ли будет что-нибудь известно в ближайшее время, если вы и дальше будете играть со мной в кошки-мышки.

— Кошки-мышки? — переспросила Ольга.

Ремезов, опуская подробности, пересказал все, что прежде изложил Светлане. Сестры переглянулись.

— Ну, будем дальше темнить или наконец поговорим серьезно?

Светлана вздохнула:

— Ольга здесь совершенно ни при чем. Розыском Кати я занималась по собственной инициативе, и на то у меня была уважительная причина. Меня подвигнул инспектор Селезнев, который откровенно заявил, что никто не собирается искать Катю.

Ремезов невольно поежился: он прекрасно знал, что мог наговорить инспектор Селезнев.

— Ольга Николаевна, скажите-ка мне, а не было ли у вашей дочери какой-то причины уйти из дому? Знаете, как бывает у подростков: поссорилась с родителями и подалась в бега.

Ольга смотрела на Ремезова, и глаза ее постепенно наливались слезами. Сыщику стало несколько не по себе. Наконец она сказала:

— Я была плохой матерью и не уделяла ей должного внимания. Как говорится, любовь по остаточному принципу. На первом месте у меня была работа… или муж, или любовник… И еще куча разных обязательств… Но ни в тот день, ни накануне мы не ссорились, да мы вообще никогда не ссорились. Я позвонила с работы и предупредила, что задержусь. А она сказала: «Мама, я хотела…» И все, дальше я не дослушала…

— А с чего вы взяли, что дочь профессора Караянова могла быть причастной к исчезновению вашей дочери?

— В тот день мы с профессором были на его даче, и она нас застала… Ну конечно, кричала, скандалила… и… и сказала, что будет влиять на меня через дочь, раз я не хочу его оставить в покое…

Произнеся свой мучительный монолог, Ольга устремила взгляд в пол и уже до конца разговора не поднимала глаз.

— А ваши отношения с бывшим мужем и его новой женой? Какие они?

— Не знаю. — Ольга нервно теребила кончик пояса от халата. — Игорь с нами уже четыре года не живет. С дочерью они иногда виделись. Нынешнюю жену Игоря я вообще никогда не видела, а потому не могу сказать о ней ни плохого, ни хорошего.

«Зато она тебя не постеснялась аттестовать», — подумал Ремезов. А вслух сказал:

— Ну а квартирный вопрос?

Ольга склонилась еще ниже, а у Светланы приподнялись брови, но она сдержалась и промолчала.

— Так как же все-таки с квартирным вопросом? — не отставал Ремезов.

— Игорь до сих пор здесь прописан, — выдавила из себя Ольга. — И у нас был разговор о том, чтобы разменять квартиру, но мы так и не пришли ни к какому решению.

Узнав то, что прежде оставалось недосказанным, Ремезов заторопился. Светлана проводила его до дверей и спросила на прощание:

— И что еще вам наговорила эта стерва?

— Кого вы имеете в виду?

— Да эту рыжую козу, драгоценную женушку Чернова.

Ремезов усмехнулся:

— Во всяком случае, она была более разговорчивой.

— Не сомневаюсь, — зло заметила Светлана и с силой захлопнула за гостем дверь, едва не прищемив ему ногу.

Глава 17

Десять тысяч «зеленых» за любимую дочку

После ухода Ремезова Светлану долго не покидало ощущение, будто ее публично высекли. Выставили на всеобщее обозрение и высекли. Или оттаскали за волосы, а может, и то, и другое. Разумеется, она сознавала, что у сыщика имелись достаточно веские причины для того, чтобы столь нелицеприятно ее характеризовать. И все же сжатая пружина оскорбленного самолюбия грозила распрямиться в любой момент и ударить по ней. Она успокаивала себя, бормоча, словно молитву:

— Плевать, главное, чтобы он Катьку нашел.

Но ее независимость, та внутренняя «вихрастость», что она культивировала в себе с упорством и самоотверженностью натуралиста-экспериментатора, оказалась посрамленной. Ее задевало, что представитель не слишком уважаемого ею противоположного пола столь основательно и спокойно поставил на место ее, Светлану Коноплеву, которой — а это общеизвестно! — пальца в рот не клади. Что он там себе воображает, этот доморощенный Шерлок Холмс! Ведь пока что он, кажется, ни разу не продемонстрировал ни своей индукции, ни дедукции в действии. Хотя нет, ее-то он вывел на чистую воду, к тому же выяснил, что возле школы Катьку поджидала не профессорская дочка, а кривоногая коза бывшего Ольгиного муженька. Что, кстати, ей понадобилось? Тут Светлана вспомнила, что клятвенно пообещала Ремезову больше не вмешиваться в ход следствия, и совсем загрустила.

Оставалось только блуждать по комнате и бормотать под нос:

— Только бы он нашел Катьку, только, только бы он нашел Катьку…

Стоп! А почему она ничего не знала о том, что Чернов предлагал Ольге разменять квартиру? Опять она последняя спица в колеснице?

Ольга только развела руками:

— Какое это сейчас имеет значение?

— Имеет-имеет, если эта задрыга, нынешняя сожительница твоего Игорька, паслась возле Катькиной школы. Уверена, она пела ей о том, как плохо им с ее папочкой живется в однокомнатной квартире, в то время как вы жируете в двухкомнатной!

Ольга пристально на нее посмотрела:

— Ты думаешь?

— Черт! Да я просто уверена!

Ольга зябко запахнулась в стеганый халат:

— И ты считаешь, что она… причастна к исчезновению Кати?

— Хватит спрашивать, думаешь, не думаешь… — оборвала ее Светлана. — Лучше все расскажи. Я вообще не понимаю, почему ты молчала до сих пор?

— Честно говоря, я об Игоре, несмотря ни на что, лучше думала. Рассчитывала, что это у него временное затмение. Он поймет и откажется от претензий на жилплощадь. Поэтому я и тебе ничего не говорила, и Кате. Все-таки он ее отец, и я не хотела, чтобы она считала его…

— Подлецом, каковым он в действительности всегда и был, — услужливо подсказала Светлана.

— До сих пор он вел себя корректно и только недели две назад заявил, что потребует размена через суд. Ну, тогда мы сильно поругались, наговорили друг другу кучу гадостей, но Катя при этом не присутствовала. Ее как раз дома не было, так что она ничего не знала.

— Я убью, убью этого козла! — взорвалась Светлана и снова забегала по комнате. — Мало ему было десять лет просидеть на твоей шее, ничего при этом не делая и ни копейки не зарабатывая, так он еще на что-то претендует. Сволочь! Я ему устрою суд, я ему устрою!

Неизвестно, как долго Светлана продолжала бы свою обличительную тираду, если бы не раздавшийся точно гром среди ясного неба телефонный звонок. Телефон, кстати, молчал с утра, и они обе как-то о нем подзабыли, хотя его пронзительные трели были и для Ольги, и для Светланы сущей пыткой. Кто знает, какое известие приготовил им тот, кто столь требовательно взывал с другого конца линии?

— Слушаю, — Светлана вцепилась в трубку мертвой хваткой, в душе умоляя судьбу послать весть, по крайней мере, не убийственную.

— М-м-м… это Светлана Николаевна?

— Да.

— Вас беспокоит профессор Караянов.

Надо же, какие мы вежливые! Пенек трухлявый!

— Я по поводу нашего вчерашнего разговора… Смею вас уверить, я поговорил с дочерью со всей возможной строгостью. Она поклялась, что не имеет отношения к исчезновению девочки, и у меня нет оснований ей не верить. Кстати, может, девочка уже нашлась?