Замужем за миллионером

– Я ухожу. Не жди меня.

Макс бросил нож и оперся бедром о кухонный стол:

– Я ужин готовлю. Куда ты собралась?

– В книжный магазин.

– Погоди немного. Тебе надо поесть, раз у тебя такой продолжительный рабочий день.

Она переминалась с ноги на ногу, явно перебарывая искушение.

– Не могу. Перехвачу чего-нибудь в кафе.

– Там одни закуски, а тебе белок нужен. Ради бога, обещаю, тебе не придется долго терпеть мое общество. Садись.

– Я не…

– Садись.

Карина выдвинула стул и сидела. То, как легко она послушалась, напомнило ему, какой покорной она была в спальне, и член тут же затвердел. Макс выложил курицу на тарелку, полил сальсой и поставил на стол, положив рядом вилку. Она набросилась на еду, как обычно, причмокивая от удовольствия. Он неловко помялся, пытаясь найти тему для разговора.

– Выяснила что-нибудь насчет нашего голубя?

– Да. Я нашла по кольцу владельца, он живет милях в пятидесяти отсюда. Наша птичка – почтовый голубь, или, как еще говорят, сизарь. Зовут Габби. Хозяин его не гоняет постоянно, но иногда выпускает, чтобы форму не терял. Несколько его друзей состоят в том же клубе, и, кажется, все их голуби вернулись, кроме Габби. Он уже с ума сходил.

Макс положил еды себе на тарелку и сел на табурет напротив Карины.

– Я и не знал, что бывают голубиные гонки. Хозяин приедет за ним?

Карина глотнула вина.

– Нет, я рассказала обо всем, что мы сделали и что у Габби с крылом, и он согласился, чтобы я о его голубе позаботилась, пока он не выздоровеет. А потом выпущу, пусть летит домой. Если что-то пойдет не так, он приедет и заберет птицу, но мне кажется, ей уже лучше. Голубь пришел в себя и, кажется, понимает, что происходит.

– И скоро его можно будет выпустить?

– Недели через две-три, как получится. – Лицо Карины расплылось в улыбке. – Хозяин говорит, этот голубь носил письма влюбленным, которые живут далеко друг от друга. Классно, да?

– Еще как! – улыбнулся в ответ Макс. – Только будь осторожна, солнышко. Ты всегда к ним привязываешься.

– Я знаю. – Карина сморщила нос. – Но это всего лишь птица, как-нибудь переживу.

– Ну да. То ли дело бурундук.

– А я и забыла уже! – невольно рассмеялась она. – Но я же маленькая была.

Макс фыркнул и подцепил вилкой еще кусочек курицы.

– Ты его назвала Дейлом, как в диснеевском мультике. По-моему, он нарочно прикинулся, что у него лапа болит. Ты ему устроила жилье с личной холостяцкой берлогой. Неудивительно, что крысеныш не хотел уходить.

– Какой же он крысеныш? Он был милый. И жил у меня недолго.

– Пакостный он был, как черт. Все кусал нас с Майклом, когда мы пытались с ним поиграть. А потом всех дружков-грызунов привел к нам в гости, мы даже за великами во двор выйти боялись.

Ее темные глаза засияли, черты красивого лица смягчились.

– Папа так рассердился. Они прогрызли дырки в стене и насовали туда про запас тонну орехов. Пришлось мне избавляться от Дейла.

– Ты тогда несколько дней проплакала.

– Да, мне трудно отпускать тех, кого я люблю.

Это неожиданное признание прозвучало как взрыв.

Карина сжалась, явно пожалев об этих словах, и уткнулась в свою тарелку.

– Знаю, – тихо произнес Макс. – Но они, по-моему, всегда к тебе возвращаются.

Карина не поднимала глаз. Он боролся с искушением погладить ее по щеке и прогнать печаль поцелуем. Но вместо этого налил еще вина и сменил тему:

– Как там твоя работа? Всё портреты пишешь?

Странное выражение мелькнуло у нее на лице.

– Вроде того. Пробую кое-что новое.

– Знаешь, Карина, у меня есть кое-какие связи в художественном мире. Я бы с удовольствием устроил тебе встречу с каким-нибудь консультантом. Если твои работы ему понравятся, может быть, удастся организовать выставку.

– Нет, спасибо, – не переставая жевать, покачала она головой. – Я сама справлюсь.

Макс сдержал разочарование и напомнил себе: Карине нужно доказать себе самой, чего она стоит. Он уже верил в нее. Осталось только ей самой поверить в себя.

– Хорошо, я это уважаю. Но знаешь, в «БукКрейзи» можно бы работать поменьше. Алекса сказала Майклу, что ты потрясающая, но все время работаешь по две смены подряд. Я тебя теперь совсем не вижу.

– Мне нужны деньги.

Он поднял голову:

– Ты из одной из самых богатых семей в Италии. У меня тоже не так плохо идут дела, а ты моя жена. Какого черта тебе вдруг понадобилось работать ради денег?

Карина упрямо вздернула подбородок – тем самым движением, что всегда сводило его с ума.

– Майкл богатый. Ты богатый. А я нет. Да, у меня огромный трастовый фонд, но я буду сама пробивать себе дорогу, как все люди. Если это значит работать по две смены – что ж, я не заплачу.

Он сдержался и не выругался.

– В семье всегда заботятся друг о друге. Все, что их, то и твое. Как ты не понимаешь?

– Да так же, как ты не можешь понять, что это такое – раз за разом терпеть неудачи! – невоспитанно фыркнула она.

– Неудачи? – У Макса широко открылся рот. – Тебе же удается все, за что ни возьмешься.

– Я же не тупая, Макс. – Ее голос стал ледяным. – Ты, похоже, пытаешься снова затащить меня в постель, но вранье тут не поможет. Я никогда не умела готовить так, как мама. Не сумела преуспеть в бизнесе, как Джульетта с Майклом. И со всем остальным у меня беда – с умением одеваться, с внешностью, не то что у Венеции. Не делай из меня дуру.

У Макса защемило сердце. Эта красивая, деятельная, щедрая душой женщина считает себя недостойной. Он сам не знал, чего ему больше хочется – задушить ее или расцеловать. Вместо этого он проглотил комок в горле и сказал правду:

– Тебе дается все, что имеет цену в этом мире, Карина. Люди. Животные. Любовь. Остальное не имеет значения, понимаешь? Ты просто этого не видишь.

Она замерла. Одухотворенные темные глаза удивленно распахнулись. Между ними словно протянулась связующая нить, и воздух стал душным от эмоций. Он положил вилку и протянул руку к ней.

Карина вскочила и отступила на несколько шагов назад:

– Мне пора. Спасибо за ужин.

Она пулей вылетела из кухни, и ему сразу стало одиноко и пусто.

Несколько дней спустя Карина критическим оком разглядывала стоявшие перед ней картины. Курсы помогли ей восстановить форму и овладеть кое-какими приемами, благодаря чему она смогла продвинуться на новый уровень. Преподаватель даже предлагал уже связаться с кем-нибудь, чтобы устроить выставку, особенно если она сделает тематическую серию. Холодок тревоги пробежал по позвоночнику. Публичная выставка – это уже не просто заявить о себе как о подающем надежды художнике. Это все равно что раздеться донага посреди Таймс-сквер и крикнуть: «Смотрите на меня!»

Самое трудное – это, конечно, ее семья. Доброжелательные, преисполненные благих намерений, самые близкие люди, признававшие ее талант, однако считавшие, что живопись для нее не более чем хобби. Ни разу Карина не решилась открыть им душу, которая рвалась к мечте стать профессиональной художницей. Искусство в Бергамо уважали, но перед бизнесом преклонялись, особенно когда речь шла о знаменитых кондитерских «Ла дольче фамилиа», принадлежащих семье Конте.

Карина покусала губу и поставила в нижнем углу размашистую подпись.

Ее первая настоящая картина закончена. И любой, кто ее увидел бы, решил бы, что художница – настоящая шлюха.

Линии были размыты, затуманены, мужчина и женщина окутаны черно-серой тенью. По напряженному соску женщины было видно, как она возбуждена, ее лицо притягивало взгляд зрителя обнаженным исступленным восторгом, словно она боролась с оргазмом. Мужчина сидел спиной к зрителю и закрывал собой большую часть ее обнаженного тела. Жилистые мускулы свивались в тугие узлы, на левом плече красовалась татуировка в виде змеи. Окно, нарисованное в правой части картины, придавало этой сцене оттенок вуайеризма, подглядывания в мир их чувственности, а яркий свет дня и здравого рассудка оставался по ту сторону стекла.