Страница 109 из 359
Ворон докурил сигарету, растёр окурок и встал. Теперь они стояли отдельно от всех. Ворон, опершись заведёнными назад руками о парапет, а Гаор рядом в пол-оборота к нему. Впрямую на них никто не смотрел, но Гаор чувствовал, как скользят по его лицу и телу внимательные, не враждебные, нет, а... выжидательные, проверяющие взгляды. От них чего-то ждут? Чтобы они ушли? Или наоборот, присоединились к остальным? Надо что-то сделать? Но что?
Старший подошёл к Матери и о чём-то говорит с ней, но смотрит на них. Гаор понял, что говорят о них, и что сейчас решается его судьба. И на этот вечер и на все последующие дни. Останется ли он чужим или станет своим. Будет как Ворон - свой, но чужой, или как Седой - чужой, но свой.
Вот подбежали, пробились сквозь толпу к Матери две девчонки и кто-то из парней, что-то быстро, перебивая друг друга, стали рассказывать. Мать кивает, но смотрит на них, одиноко стоящих у парапета, оборачивается к другим матерям и говорит с ними. Те кивают, соглашаются. Остальные слушают их и тоже кивают. Нет, конечно, Ворон сказал глупость, никто их в жертву приносить не будет, скорее всего, им просто скажут, чтобы они ушли, шли вниз, или... или все уйдут, а они останутся здесь, вдвоём, отверженными. Как... как те, которых укладывают у решётки или параши, которых вынужденно по приказу надзирателя терпят рядом... Ворон молча, закинув голову, рассматривает небо и луну, ставшую заметно ярче, а лицо у него такое, будто ему и в самом деле всё равно, что будет, какое решение приняли матери.
Начальник ночной смены охраны отошёл от окна.
- Ну? - спросили его.
- Приказ вы знаете. Огонь на поражение только при попытке перелезть через ограду, а в остальном ни во что не вмешиваться. Сигнализация включена?
- Да.
- Тогда отдыхаем и до утра выход только по сигналу.
На столах всё уже готово.
- Командир, в честь праздника...
Начальник усмехнулся.
- Не развезёт?
- Да со стакана...
- Обижаешь, командир.
- Для нас и бутылка не доза.
- Огонь с вами, только на корпус позвоню.
В надзирательской ответили, что спальни пусты, все на дворе.
- Ну и хрен с ними, ложитесь спать. Дверь только заприте, а то они шалеют, - сказал начальник и положил трубку.
Водка уже разлита, закуска готова, и ему сразу подали стакан.
- Ну, с праздником, парни!
- И тебя, командир!
Выпили, закусили, теснясь за столом.
- А что, командир, они и впрямь шалеют?
- Луна, видно, действует.
- Наверное.
- Скоро завоют, услышишь.
- А потом?
- А хрен их знает, мне это по фигу.
- Что, и патрулировать не будем?
- Слыхал же, только при срабатывании сигнализации.
- Нам же легче.
- Всегда бы так дежурить!
- По сколько скидывались?
- Бесплатно, подарок от Сторрама к празднику.
- Ага, чтоб всем поровну.
- А ведь точно, им выть да нагишом бегать, а нам выпить и закусить.
- Хватит вам, сели праздновать, а говорим о чём?
- Ну их...
И разговор пошёл уже о своих, разумеется, более важных делах.
- Пора, - громко сказала Мать.
Старший пробился сквозь толпу и подошёл к стоявшим у парапета, остановился в шаге. Гаор невольно напрягся, подобрался как перед прыжком. Ворон остался в прежней позе, только глаза от луны перевёл на Старшего.
- Будем Мать-Землю заклинать, - сказал Старший. - Идёте с нами?
Гаор не понял, что собираются делать, но сразу кивнул.
- Да.
И мгновением позже сказал Ворон.
- Да.
Старший не улыбнулся, лицо его оставалось строго торжественным, но Гаор почувствовал, что он доволен их ответом.
- Тады пошли.
Ворон оттолкнулся от парапета, и они вслед за Старшим вошли в толпу. Но... но он же не знает, что надо делать, с ужасом подумал Гаор, ведь один неверный шаг или не то слово, и его выкинут, а он даже не понял, о чём идёт речь. Мать-Земля и всё, дальше непонятное, не слышанное раньше слово...
- Рядом держись, - бросил ему, не оборачиваясь, Старший, и Гаор, облегченно выдохнув, пристроился к нему.
- А ты со мной, - дёрнул Ворона за рукав Мастак.
- Пора, - повторила Мать и запела.
Вступили остальные матери, за ними женщины, звонко, высоко забирая, поддержали песню девчонки. Мужчины пока молчали, молчал и Гаор, хотя чувствовал, что протяжная и на первое впечатление монотонная мелодия словно приподнимает его, заставляя действовать, куда-то идти. Ни одного слова он не понимал, да и были ли слова? Просто... просто его... как в Валсе, когда вошёл, оттолкнулся от дна, а дальше тебя уже несёт, и только держи лицо над водой, чтобы не захлебнуться.
Запели мужчины, и Гаор открыл рот, давая вырваться наполнившей его изнутри неведомой силе. Зазвучали высокие голоса парней.
Двести голосов звучали то в унисон, то расходясь и переплетаясь сложным не повторяющимся узором.
Единой, ни на миг не прерывающей пение массой, они стронулись с места и пошли. Куда, зачем? - ничего этого Гаор не понимал и не хотел понимать. Чужая властная сила владела им, заставляла поступать так, а не иначе, будто его тело само по себе знало всё это и теперь делало должное, а он... Нет, он не мог и не хотел смотреть на это со стороны, и не сила внутри него, а он внутри чего-то огромного, что больше любого храма, больше... всего, больше самой жизни.
Краем сознания он вычленял из многоголосия знакомые по вечернему пению голоса, поймал лицо поющего Ворона, сообразил, что они вышли с рабочего двора на другой, примыкающий к фасадному, на огромный газон под переплетением пандусов и лестниц, куда только третьего дня завезли землю, видно, собирались пересевать. На границе бетона и взрыхлённой земли, остановились и, не прерывая пения, разулись. Вместе со всеми Гаор сбросил ботинки и шагнул вперёд, погрузив ступни в мягкую, прогретую дневным солнцем и влажную от выступившей росы землю.
Сами собой встали два круга, внутренний женский и наружный - мужской. Песня билась, вздымаясь и опадая, и Гаор вдруг различил знакомые слова: Мать-Вода, Мать-Земля, Мать-Луна. Медленно, то скользя, то рыхля землю ногами, люди пошли по кругу. Мужчины - направо, женщины - налево. Как сами собой срывались и отбрасывались назад, на бетон, рубашки и штаны. Прямо над газоном большая круглая ослепительно-белая луна, такие же ослепительно-белые тела кружатся по чёрной рыхлой земле. Женщины распустили, рассыпали по плечам и спинам волосы, сцепились руками по спинам. Мужчины положили руки друг другу на плечи. Круги теснее, ближе друг к другу, движение всё быстрее.
Гаор шёл в общем кругу между Старшим и Тарпаном, чувствовал их руки на своих плечах и сам держался за них.
Направо, налево, вперёд, назад, припадая на одно колено и вставая, мотая головой в такт шагам, разрывая горло песней. Женщины вдруг как-то все сразу повернулись лицом к ним, и теперь два круга шли то в одном направлении, то в противоположных, сближались и расходились.
Перед Гаором мелькали знакомые, но неузнаваемые сейчас лица, ставшие в лунном свете совсем другими. И нагота, собственная и остальных, не смущает и не волнует, он просто знает, что иначе нельзя, не может быть, обдумывать увиденное, вспоминать и анализировать услышанное, выспрашивая слова, он будет потом, а сейчас есть только это: земля под ногами, луна над головой, и влага росы на теле. Мать-Земля, Мать-Вода, Мать-Луна, мы дети ваши, не покиньте нас, помогите нам...
Поют эти или другие слова? Неважно, это он молит об этом, простите меня, что на чужом языке зову, но примите меня... себя в жертву отдам, силу свою вам отдаю...
Круги всё теснее, уже в движении люди задевают друг друга, длинные волосы женщин при взмахах головой касаются мужских лиц, уже ощутимо тепло тел, уже руки расцеплены, и два круга становятся одним и движутся вместе, по солнцу. Правая рука мужчины на плече соседа, левая на плече женщины перед ним, у женщины левая рука на талии соседки, правая охватывает мужчину, притягивает его к себе. Круг окончательно рассыпается и какое-то время продолжается движением прижавшихся друг к другу пар. Песня стихает, и пары опускаются на землю, тёплую влажную землю, освещённую серебристо-холодным лунным светом, чтобы сразу и принять, и отдать им, трём набольшим матерям, свою силу...